Вкус помады

      Ваня смотрит в на себя в зеркало слишком..долго. Хэнк заметно так напрягается, пока тот что-то бурчит себе под нос, пускай это отчетливо слышно в соседней комнате.       На губах играет довольная улыбка даже несмотря на то, что колпачок от ярко-красной помады вот-вот сломается от того как сильно его сжимают. — бля, красный мне к лицу, но не на все же ебало, ебик! — в голосе Кисы слышны наигранные нотки злости, а из их комнаты – дикий хохот, а затем грохот. Ваня мысленно злорадствует. - так тебе и нужно! – и продолжает про себя подмечать, что в зеркале – совершенно чужой ему человек. Волосы торчат во все стороны, губы искусаны, сам Кислов растрепан и выглядит словно не от мира сего, пока на лице цветут яркие отметины чужих губ. Больше всего, самым ярким и заметным(чертова помада, слишком светлый оттенок) является в уголке губ Кисы. Не сказать бы, что ему не нравится, наоборот – очень даже. Но больше всего удовлетворяет мысль о том, чьи именно ловкие губы так постарались.       Виновник всей этой ситуации сейчас сидит на кровати и мыслит что-нибудь более зловещее, пока Кислов ощущает себя одновременно довольным, и одновременно пиздец каким недовольным. Причиной тому – Боря. Хэнк вообще всему причина. Стояк? Хэнк, потому что сидел во время всей этой терапии у него на коленях(— так удобнее, подними подбородок, блять, не туда поцеловал! Кис, блять, не дергайся) а тому вообще не в кайф! Ноги, вообще-то, болят от тяжелой туши на них, которая лыбу давит и снова мажет губами не туда, куда надо. Только вот, когда Хенкин хвалит его и называет молодцом, заменяя слово «терпила» и тянется, чтобы оставить последний поцелуй – на губах, Ваня вообще не против. Он лишь руками талию его обвивает, аккуратно стрижеными ногтями в бока парня через футболку впиваясь и что-то хмыкает, а затем ядовито шутит о том, что заебался помаду эту хавать. — ну так не хавай, а слизывай, еблан, — Боря закатывает глаза и облизывая свои губы, прямо в глаза тому смотрит, помаду закрывая и как только руки свободными становятся – двигается ближе, уже полностью чуть ли на Кису не забираясь и обнимая того за щеки, впивается жадным поцелуем.       Он ощущает как по телу бегают не только холодные пальцы парня, но и мурашки – Боря не чувствует дискомфорта, а лишь ближе к рукам чужим ластится, на коленях ерзая. Для него такая поза менее чем интимна, но все равно вызывает волну каких-то смешанных чувств накрывающих быстрее огромной волны и виной тому – чертов Кислов. Поцелуй выходит смазанным, но таким особенным и готовы признаться оба – ощущения не мимолетны. реакция тела Бори на все эти действия Вани всегда остаются какой-то загадкой.             Такой..не трудной, забавной и интересной, поэтому довольно улыбаясь Хэнку в губы, буквально копируя чеширского кота, киса медленно ползет по спине, спускаясь от лопаток до низа – поясницы, которая у Бори пиздец какая чувствительная и ведь, сука, знает!        Знает это прекрасно, поэтому и давит там, заставляя того прогнуться под натиском возбуждения, неудобно сдавливающим мешающие штаны.       Он плавится, растекается и совершенно забывается в крепких руках брюнета и ведь знает, что они удержат его от любого падения, даже если с ебучих небес. А почему так? Да потому что Ваня его всегда с ангелом сравнивал.        Конечно Киса не из этих романтикоа наподобие «Кажется я потерял свой номер телефона..» или «твои родители случайно не.. », но парочку раз наедине дать какие-то милые прозвища может, хоть и с трудом.       сам по себе иногда самостоятельно к ласке чужой тянется, требуя и кота маленького напоминая. Из-за чего так было становилось совершенно непонятно, но тот обосновал это тем, что лопатки – достаточно чувствительная часть у ангелов.       Хотелось спросить откуда такая информация и не с сайта же «nenaebator.com», но киса сам объяснял это все - там у ангелов крылья, а соответственно – чувствительная зона. Ебать конченная логика у него, но тот не возражает - носом к носу ластится, от поцелуя специально убегая.       Боря готов целовать губы до того момента пока они и язык не онемеют, пока сам не растворится в моменте, в поцелуе, чужих губах, руках. Он сам того не замечает, что когда губы кисы касаются шеи, тот слегка пачкает его белую футболку, оставляя мазок губ и как только тот поднимает взгляд, извиняясь, Боря тянется рукой к углу губ Кислова даже не думая злиться, большим пальцем размазывает помаду, вновь возвращаясь к сладкому моменту.       У них руки сами по себе тянутся к новым ощущениям, к новым чувствам:       чтобы тело к телу, чтобы пальцы сплетались, языки танцевали друг с другом, мысли сливались воедино, а парни чувствовали все на новом, более высоком уровне.       Становились одним целым, чтобы эти яркие эмоции, чувства, фонтаном разрывая грудную клетку, разливались по венам быстрее героина – Боря был этим самым наркотиком, но зависимости не было, была лишь любовь, чувства, доверие и нежное «родной, сладкий». Вкус помады сладок, но не слаще их любви.       Его ведет. Кису ведет. И ведет не просто потрахаться, а хочется почувствовать. Аккуратно, трепетно, нежно, чувственно и вообще, как угодно, только бы нежно – других слов невозможно подобрать по отношению к Боре. Их, конечно, много, но парень напротив—будет вернее на его коленях—заслуживает гораздо больше.       И они наконец теряются, по крайне мере до момента, пока до Бори не доходит вся ситуация и то, ради чего вообще были сделаны эти страдания Вани. Ради фоток!       Поэтому как только все заканчивается, Боря мигом бежит смывать помаду со своих губ, но в зеркале улавливает один момент – помада осталась. Не так ярко, но, блять, отчетливо. Она не смывается и сойдет лишь через пару часов. Он забыл! Стоит заметить в проеме двери темную макушку, как в голове вспыхивает лишь одно: валить. Да поскорее. Главное успеть собрать вещи или постелить себе на диване. Ване вообще похуй будет, что они, вроде как, не у него дома. — больше никаких помад, особенно каких-то бракованных! — отчаянно пытаясь смыть с себя всю эту гадость, кричит киса, - и целоваться не лезь. — и не полезу, ты на помидор похож. Я с овощами не целуюсь.