Узнать ближе

      В полуподвальном помещении темно и прохладно. В воздухе витают сырость и влага. Под потолком ритмично, но прерывисто мигает перегоревшая лампочка, отчего у любого зашедшего в глазах начинает рябить. Динамик на стене благоприятно, но очень напряжённо молчал.       Тканевая повязка на глазах давно пропиталась кровью и прилипла к бледной коже. Возможность открыть глаза улетучилась с невероятной скоростью уже на второй день.       До этого Шихо и не думала, насколько важны для человека солнце и вода. Насколько сильно жизнь зависит от них.       Она пошевелила кистью руки, и по ушам резанул лязг металла. Трудно было понять, болят руки от того, что цепи их пережали, или от долгого и неудобного положения. Пальцы немели.       Во рту открылась истинная пустыня Сахара. Язык несколько раз был болезненно прокушен, а губы под засохшим багровым слоем истерзаны чужими зубами. Глотку разрывало от неприятных ощущений: она многократно была травмирована после ужасающих криков, которые со вчерашнего дня можно было изрекать лишь с его разрешения.       Неужели цена любви и впрямь так дорога? Если да, то Шихо не готова платить по счетам. Она не потянет — ни морально, ни физически.       Курокава Изана оказался змеем-искусителем. А Хаку наивно ему верила. Внимала его сладостным речам, его цепкому взгляду.       Курокава Изана был жесток, расчётлив и в какой-то степени кровожаден. Девушка боится осознать, скольких он истязал до неё.       Дверь шумно, со скрипом открывается, и по коже бегут мурашки. Шихо нутром и всем телом чувствует, что это он.       Курокава.       Обострившимся слухом она ловит, что филиппинец уже стоит рядом с ней. Его сухая и холодная ладонь сжимает её спутанные двухцветные волосы, поднимая голову вверх.       Изана в мёртвой тишине оглушающе громко шепчет ей на ухо, но Хаку не слышит, не хочет слышать. До мутного рассудка доходят лишь обрывки фраз: «просто моли», «я тебя услышу».       Он впивается в окровавленные губы, но отпускает через несколько секунд.       Они болят настолько, что когда на Шихо сверху полилась ледяная вода, сжать губы не вышло, и часть жидкости попала в рот и больное горло, делая в разы хуже.       Чёртов Курокава Изана. У девушки начинает кружиться голова под чувством тяжести воды. Словно она тонет.       Русая часть волос прибивает плечи ещё ниже к бетонному полу, но цепь не даёт упасть до конца. Нежно-розовая чёлка падает на лицо.       Сквозь потоки холодной воды отчётливо слышно сумасшедший смех Изаны. Сумасшедший, но ужасно довольный. И плевать, что весь пол намок вместе с его обувью.       Шихо мокрая насквозь, отчего перехватывает дыхание. Пошевелить заледеневшими пальцами невозможно. Сложно понять, какое чувство сильнее: страх, отчаяние или боль.       Когда вода кончается, Хаку бросает в дрожь ещё больше, и ком в горле увеличивается раза в два. Она даже не услышала, когда включилась музыка.       Самая обычная мелодия без слов — что-то из классики. Но именно эта чёртова песня играет каждый день, заставляет вновь и вновь проходить через эти боль и страх, даже если его рядом нет. Эта мелодия заставляет бояться и буквально чувствовать ложное присутствие Изаны.       Она с видом жалкого и хрупкого птенца сплёвывает остатки бледно-розовой воды и судорожно делает аккуратный вдох.       Рядом раздаётся звон ханафуды:       «Наши старые       Тёмные желания       Будут счастливы»       — Мне плевать, во что ты веришь... — болезненно прошептала Шихо, узнав измененную версию своего хокку.       Что она может сделать? Наивная девочка даже не думает о том, выйдет она отсюда живой или мёртвой.       По ушам режут шаги и классическая музыка.       В следующий час девушка вскидывает голову вверх и сжимается, пытаясь пройти сквозь стену. По телу прошёлся заряд тока.       Белокурый Курокава, поняв, что Хаку его не услышала, терпеливо повторил:       — Можешь кричать, мой милый Самурай.       Она едва качнула головой, но следующий разряд заставил её сделать это. Горло заболело ещё сильнее, а на шее останутся следы и шрамы.       Перекрывая звуки в комнате, Шихо громко закричала, содрогаясь от страха и боли.       «Король» — настоящий безумец. Он улыбается и бешеным взглядом смотрит на поэтессу, упиваясь её мукой. В этой комнате воздух пропитан страданиями.       Ему это нравится.       Но в день их знакомства Изана хотел не этого. Он вёл её за собой, не имея определённой цели. Он не до конца понимает, почему сейчас Хаку здесь, но совершенно не против.       В его личном списке она двадцать седьмая.       Двадцать шесть женщин прошли это до неё. И все — разные. Кто-то неистово рыдал и вырывался, доставляя ему ещё больше счастья; кто-то язвил, за что поплатился позднее; а кто-то, как Шихо, послушно молчал.       У его мучениц нет ничего общего. Они не знакомы друг с другом, не похожи внешне и не живут рядом. Объединяет их только то, что они были выбраны им.       Хаку Шихо будет в числе тех, кто ему нравится. Изане хочется слушать её мольбы, смотреть на её текущие по щекам слёзы. Поглотить её душу и тело целиком.       Но он убьёт её и сделает счастливой. Лишь немногие достойны уйти от него живыми.       После того, что он сотворит с нею, смерть — лучший исход. Это и вправду, искренне считает Курокава, будет для неё удачей.       После встречи с ним выжило лишь несколько женщин, но жизнь их отнюдь не похожа на сказку.       Филиппинец лиловыми глазами смотрит на свою жертву и вспоминает Шихо-старую. Кожа её побелела, стала почти прозрачной. Крашеные розово-русые волосы лежат на плечах колтунами, грязные и неухоженные. Нежно-голубых глаз уже не видно за окровавленной, пропитанной холодной водой, потрёпанной повязкой.       Руки поэтессы неестественно выгнуты, скованные цепью над головой. Связки в левой порваны, а некоторые пальцы, будучи сломанными, посинели. Ноги девушки затекли настолько, что она не чувствует даже боли в них, а уж если понадобится встать, то колени выгнутся, кажется, в другую сторону.       На щеках можно различить дорожки соли, стягивающие кожу. Под повязкой кожа вокруг глаз опухла от слёз. Недавно тонкие и мягкие губы были порваны, искусаны, покрыты слоем запекшейся крови.       Пока Изана громко смеётся, нагоняя ужас и упиваясь чужим страхом, Шихо трясёт от музыки*.       В мыслях ничего, кроме последних недель. Запреты, крики и ужасные пытки.       Память выбрасывает всё больше моментов, связанных с этой чудовищной классикой, проектируя их на себе и заставляя вновь и вновь чувствовать это. Она теряет рассудок.       Боль больше моральная, нежели физическая, пронизывает тело Хаку. В голове тихо, но вместе с тем оглушающе громко кричит и смеётся, читает её хокку Курокава.       Воздуха начинает не хватать от приступа асфиксии — она с головой оказывается под водой, не имея доступа к кислороду. Тело, покрытое ожогами, болит от любого прикосновения. Некоторые мышцы разорваны током.       Белокурый маниакально улыбается и уходит от Шихо. Музыка продолжает играть и не закончится до самой ночи.       Услышав щелчок двери, девушка поддается вперёд, пока не натянется цепь, пусть расстояние безумно мало, издав слабый стон боли.       Прежде чем потерять сознание, Хаку Шихо вновь слышит звон серёжек:       «Ночь ещё темна,       Я бы полюбил тебя       Но, боюсь, умру»       Она замирает в ужасе.       Это не её строки.       Курокава Изана закрывает глаза.       На его столе по-прежнему лежит тонкий сборник её произведений. Последним желанием мученицы была бы просьба — «дабы это искусство увидело свет», но змей-искуситель против.       Эта книга так и останется закрытой, не попав в руки своей хозяйки, но то, что она принадлежит Курокаве, как и сама хозяйка-Самурай, тешит его эго и душу.       Роль, которую он играет, ему приятна. Боль приносит ему наслаждение.       Шихо кричит, Изана — смеётся. Она медленно, но верно вслед за ним сходит с ума, а здравые чувства обоих неизбежно тонут на этом Титанике.       За эти две с половиной недели филиппинец узнаёт о сущности поэтессы больше, чем она сама.       Хаку Шихо — двадцать седьмая. Парень никогда не дождётся искупления своих грехов, погрязнув в цикле вечной смерти.