чертов иудов поцелуй.

Очередной день начинается так же безмятежно и спокойно, как и предидущие. Птицы как ни в чем не бывало поют, рассветное светило бьет в окна без отклонений – нет ни облачка, чтобы остановить всепоглощающий позитив. Кажется несправедливым, что мир продолжает жить, когда он вновь на дне, и, если раньше для кого-то его замкнутость имела достаточное значение, чтоб утешиться в этой любви, то сейчас терпкая затаившаяся ненависть внутри от того, что о нем беспокоятся недостаточно, подавляется с таким трудом... Ты скручиваешься от неожиданно-приятных, но душащих и давящих твои и без того рваные вдохи внезапно подскочивших чувств, стоит лишь вспомнить его улыбчивый взгляд, греющий кого-то еще, хуже – близкого. Стоя среди них, ты проглатываешь напряжение, ты быстро и незаметно смахиваешь чуть подступившие грешные слезы и заставляешь себя перестать. После всего случившегося их отношение к тебе слишком изменилось, и в моменте ты замечаешь, как на долю секунды именно его притворство к тебе спадает, и оно добъет тебя окончательно, чуть только ты переступишь порог своего дома после. Ты не заслуживаешь находиться рядом, твои деяния от тебя никогда не отстанут, а может, ты сожалеешь, что все когда-то рассказал, ведь тебе никогда не вернуться назад, но ты больше не можешь не открыть ему дверь, когда он стучит. Теперь самый близкий тебе вовсе не он, теперь с искренней и страшной (и очевидно влюбленной) улыбкой к тебе тянется и тянется сообщник, и ты как можешь зарываешь в себе к нему отвращение. Просто потому, что боишься. Подпускаешь его к себе еще и еще ближе, дозволяя нет-нет, а все-таки залезть под кожу и остаться жить под твоими ребрами, пока тело пытается отторгнуть паразита. Все вокруг видят и знают, что тебе не хочется его даже видеть, все смиранно принимают твою участь, им не хочется вмешиваться в ваши междуособицы, это лишь ваша беда и проклятье. Чертов иудов поцелуй. А ты глуп, и ты слишком громкий для него, и ты никогда не будешь для младшего достаточно хорош и изящен, как ваш общий друг. Ты симирлся с его, твоего солнышка, презрительным взглядом, смирился с его избегающим поведением и дланям, снующим везде, кроме тебя и твоих рук. Он так изголодался по касаниям, но точно не твоим, таким размашистым, пока все его движения отточены и выверены. Мысль закрадывается, что это все притворство ради Базиля, и она пронзает тебя новым ревностным чувством бесполезности. Верно, он никогда не начнет так стараться ради тебя. Ты не можешь перестать стучать в его дверь, сподвигая провести с тобой еще хоть миг, а он все позднее и позднее открывает. Он никогда не рад тебя видеть. Его объятия, резкие и не изящные вовсе, выбивают из колеи совсем, и ты чувствуешь, как отчаянно сжимаются его руки на твоей футболке сзади, а еще как она мокреет от слез его, и ты не сдерживаешься тоже, чуть только услышав всхлип и ощутив, как он рваным вдохом содрагается. Ты держишь его так же отчаянно, точно без твоей поддержки непременно упадет, а плачешь навзрыд, и вы оба, наконец, понимаете, что здесь происходит. Вам просто следовало поговорить.