The Bitter end

На самом деле, его ничуть не удивляет момент, когда Нагито падает без сил. Это было слишком ожидаемо от него, подталкивающего и доводящего других людей и себя, в первую очередь, до пределов возможного. Ожидаемо даже. Потому что Комаэда, смиренный и упертый, с широко распахнутыми глазами всегда будет с восторгом смотреть на надвигающуюся волну. Это желание стать частью чего-то большего, искаженное странной извращённой идеологией. Вера, что не знает границ. Сила воли, что превосходит возможности его слабого, немощного тела. Комаэда, в первую очередь, очень долго продержался с этой чужой и некротизированной рукой — отсутствие обработки раневой поверхности и антибиотикотерапии, как таковой, факт того, что неаккуратно и небрежно чужая рука была пришита к открытой ране, оставшейся после такой же небрежной и карающей ампутации, ослабленный в целом организм Комаэды от лимфомы — это слишком много факторов, что привели к нынешним событиям, не зависящих от удачи, как удобного оправдания. Сепсис. Инфекционное заражение крови. Множественные абсцессы и флегмоны, фурункулы и карбункулы. Гангрена. Полиорганная дисфункция. Отказ внутренних органов. Слишком много неблагоприятных исходов. Летальных исходов. Слишком много явлений болезни, перед которыми удача Комаэды бессильна, сколь бы поразительно могущественной она не казалась. Удача не всемогуща, как любит утверждать Комаэда. Удача бессильна перед болезнями. Будь это иначе — Комаэда не подхватил бы в первую очередь лимфому и деменцию. Нагито, осознанно или нет, выбрал себе ужасно долгую и мучительную смерть. Это действительно убило бы гораздо быстрее лимфомы или деменции. И гораздо, мучительно болезненнее. Он мог не знать. В той же степени, что и предпочел бы подобную судьбу. Изуру бездумно смотрит на неподвижную, сломленную фигуру Комаэды. Если ничего не предпринять — он умрет в течение нескольких дней, вероятно даже не осознав до конца факт своей близкой, несвоевременной кончины. Так ужасно безнадежно. Эношима смеялась бы отчаянно громко. Если оставить его прямо сейчас — Комаэда вероятно и суток не продержится. Возможно, его найдут другие выжившие люди, и убьют на месте, как признанного осколка отчаяния. Возможно, бродячий Монокума выберет его своей очередной жертвой. Возможно, в отчаянной попытке спасти свою жизнь, он окончательно её прервет. Возможно, конечно, и что его удача действительно чудодейственным способ сможет спасти его. Все же Комаэда мастер в том, чтобы побеждать с минимальными шансами, всю жизнь играя в русскую рулетку с полностью заряженной обоймой с самой смертью. Это Комаэда, поэтому возможности для него… Лицо и волосы Нагито — единственное светлое пятно в этом грязном сером мире. Нежная рука Нагито — единственная другая рука, помимо его собственных, которой он позволяет себя касаться. Нагито, что хихикает любовно, свои пальцы мягко запутывая в смоляных волосах Изуру. Как скучно. Но Комаэда заполняет собой пустое пространство рядом с Изуру своими присутствием и болтовней. Комаэда, жалующийся на отсутствие мотивации у Изуру, и старающийся подтолкнуть его к действию ради того, что он считает лучшим. Комаэда, что не способен позаботиться о себе, постоянно пекущийся об благополучии Изуру и так нежно ему улыбающийся. Это бесполезно в корне. Это не должно вызывать никакого отклика, кроме раздражения и апатии. Отклик на его действия противоположный. Веки Нагито дрожат и приоткрываются, и светло-серая радужка кажется темнее на несколько оттенков. — Каму… — Комаэда тянется к нему пусть даже и бессознательно. Изуру подхватывает его на руки. Он дрожит и прижимается ближе, в невинной попытке украсть чужое тепло. Что мне с тобой делать, Нагито.

***

— Камукура-кун, как тебе? Яркие акриловые ногти практически не отражают свет. Комаэда сияет как ребенок, получивший все игрушки в своем списке желаний, рассматривая внимательно ее руку. Слабо пахнет лаком и ацетоном. Комаэда сияет, протягивая напоказ ему руку Эношимы. Изуру даже повторный взгляд не кидает. — Отвратительно. Скучно. Комаэда смеется над таким сухим ответом, но не требует ничего больше. Закручивает неловко одной рукой маленькую баночку от лака, и прячет ее в нагрудном кармане куртки. Учитывая его удачу, это ужасно опрометчивая идея. Изуру не комментирует. Комаэда и не просит совета. Нагито садится ближе плечом к плечу, любовно поддерживая руку Эношимы, чтобы удобнее было рассматривать ее. — Как ты думаешь, что ещё можно сделать, чтобы поддерживать ее в хорошем состоянии? — спрашивает он любопытно, внимательно глядя в глаза Камукуры. Изуру раздражённо пожимает плечами. Комаэда, если и замечает это, то ничего не говорит. Только придвигается ещё ближе. — Не имеет значения, что ты сделаешь, она всё равно начнет разлагаться. Это неизбежно. Комаэда смеется и мурлычет Изуру на ухо. — Как жёстко, Камукура-кун, — лак на ногтях уже высох, и Нагито натягивает старую, потрепанную варежку на руку, скрывая ее от взгляда Изуру. — В прочем, неважно, верно? Тогда просто эта сгнившая рука будет соответствовать моему гнилому мозгу. Разве не прозаично? Не могу дождаться, чтобы поскорее увидеть это. Глаза Нагито кружатся и сверкают в грязной смеси безумия и отчаяния. Он улыбается только шире, волосы Изуру мягко перебирая. Камукура резко хватает ее запястье, и Комаэда, словно лань, широко распахивает в удивлении глаза. Чтобы сломать это тонкое, костлявое запястье, Изуру следует только чуть крепче сжать пальцы. Он, как и множество других раз, подавляет импульс, подобный этому. Импульс же отчаянно и голодно поцеловать Комаэду, словно желая его сожрать, он не подавляет. Нагито, слабо дрожит, податливо растворяется в поцелуе, нежно цепляясь за спину Изуру своей рукой. Это приемлемо. Взгляд Комаэды, водянистый и благовейный, когда Изуру его волосы за ухо заправляет, отпечатывается под поверхностью век. Он больше не говорил об ее руке.

***

В одиночку подготовить операционную для среднестатистического врача нереально. Слишком много нюансов и переменных факторов. Слишком много неблагоприятных исходов и недостаток необходимых ресурсов. Слишком слабый, слишком сенсибилизированный Комаэда Нагито. Восстановить энергообеспечение больницы, подготовить стерильный инструментарий, подготовить Комаэду, насколько это возможно в его ослабленном, истощённом состоянии в максимально сжатые, ограниченные убывающим временем Нагито, было бы невозможно ни для кого иного, кто не является Камукурой Изуру. Камукура сделает все, что возможно. Потому что, больше ничего не остаётся. Не к чему стремиться. Нечего терять. Кроме Комаэды. Создавая абсолютный идеал, абсолютное совершенство у него забрали то, что испокон веков толкало людей к эволюции и прогрессу — желание и возможность развиваться дальше. Нагито, в этом плане, полная противоположность. Одержимый своими желаниями и бессилием, слабостью и бесконечным бегом, неважно, вперёд или от себя, он остаётся до боли человечным. Возможно это то, что Изуру в нем больше всего любит. В той же степени, что и ненавидит. Отпускать его он в любом случае не намерен.

***

Первое, что почувствовал Изуру, когда размотал наспех криво замотанные бинты с руки Комаэда — это отвратительный гнилостный запах. Из стыка, где соединялись руки Эношимы и Нагито вытекал желтовато-зеленый гной, обуславливающий его. Вид был не лучше. Рука Эношимы, израненная в некоторых местах, грязного землистого оттенка, опухшая и вздувшаяся, с ладонной стороны покрытая трупными пятнами, уже начала разлагаться. Поверхность ниже ладони в большей степени подвержена разложению, поскольку дополнительно была закрыта бинтами и слоями одежды. Трупы не переносят высокие температуры. Изуру предсказывал подобное. Но знать и видеть — вещи действительно разные. По крайней мере, в ней не завелись личинки. Это следствия удачи, или Комаэда действительно был озадачен этим вопросом? В любом случае, извлекать из него насекомых было бы проблематично. Единственное, что осталось неизменным — ярко-красные акриловые ногти. У мертвецов они не растут в любом случае. Они короче, чем предпочитала держать их Эношима, вероятно потому что были сломаны, сколоты под давлением. Комаэда проделал неплохую работу по их восстановлению и сохранению, в любом случае. Это не важно. Он тщательно обрабатывает поверхность плеча Комаэды, и на пробу, подкожно вводит немного анестетика. К сожалению, Нагито не может ответить, есть ли у него аллергия на что-то. Перепроверить, все равно, было бы необходимым спектром действия. Рука самого Нагито в отнюдь не лучшем состоянии. Часть, что ближе всего соединена с рукой Эношимы болезненно опухла и вздулась. От остатка запястья вверх по предплечью рука переходит из тёмно-синего, черного почти в серый цвет. Ткани, что ближе всего к обрубку конечностей, уже начали покрываться струпьями и отмирать. Изуру надавливает слабо на чужое предплечье, и Комаэда стонет и морщится болезненно. На пальцах также остаются кроваво-гнилостные выделения. Он с отвращением вытирает их. И обрабатывает руки антисептиком, попутно надевая перчатки, которые после также тщательно обрабатывает. На анестетик, спустя некоторое время не пошла аллергия. Поэтому Изуру спокойной вводит полноценную дозу всё в тоже плечо. Следом вводит мышечные релаксанты. И затягивает жгут выше изгиба локтя. Действительно, пренеприятнейшее зрелище. В том, что сделал Комаэда с собой нет ничего прекрасного и обнадеживающего. Яркий, красочный финал, к которому он так стремился, закончился бы в лучшем случае в шести метрах под землёй. Каждому свое, верно, Комаэда. Скучно. Поэтому он без каких-либо сожалений обрезает криво наложенные швы, стежок за стежком. И думает о том, насколько это все бесполезно. Не имеет значения, сколько усилий будет приложено на сохранение его жизни. До тех пор, пока Комаэда сам этого не захочет. По крайней мере, осложнения после ампутации протекают легче гангрены и сепсиса. Руку Эношимы, без сожалений, он отрывает с отвратительным хлюпаньем. Кровь в ее мертвых сосудах, черная и запекшаяся. Гнилая. Гнилостный и приторный запах разложения становится только сильнее. Гной, вперемешку с кровью, сочится на белые простыни. Выражение лица Комаэды не меняется. Хорошо. Нагито будет очень зол, когда очнётся. Изуру тянется к пиле. Комаэда спит слишком невинно. Их ждет очень долгая ночь.

***

— Ты действительно ужасно проблематичный, Нагито, — монотонно бормочет Камукура, отбирая чужое тело холодным мокрым полотенцем. Комаэда не соглашается и не протестует. Комаэда, бледный и слабый, в лихорадке мечется по кровати. Изуру едва касается покрытого испариной лба. Под ладонью кожа все ещё горячая. Операция прошла, относительно, успешно. Относительно, потому что пока Комаэда уверенно не встанет на ноги, точно уверенным быть нельзя. Изуру за плечи нежно приподнимает другого юношу, помогая ему принять полусидячее положение. Одеяло сползает с худого торса, и Нагито дрожит, несмотря на повышенную температуру собственного тела. Тянется, правда, неосознанно к чужому теплу. Прижимается своим голым плечом к одетому торсу Камукуры. Изуру поддерживает шатающегося Комаэду одной рукой, а другой тянется к отставленным ранее таблеткам и полупустой бутылке воды, и делает небольшой глоток. Сжимает большим и указательным пальцем нос Нагито, вынуждая того открыть рот. И прижимается своим ртом ко рту Комаэды. Нагито послушно проглатывает воду и таблетки, пускай и тонкая струя все же вытекла. Изуру осторожно вытирает ее рукавом. Комаэда кашляет, что звучит очень болезненно, и Камукура успокаивающие круги по его спине рисует, слабо, невесомо почти похлопывая меж лопаток. Это практично. Не более. Нагито лёжа мог захлебнуться или подавиться. Нагито уже давился водой, при иных других способах его напоить. Изуру все равно чувствует себя странно неприятно. Неправильно. Но скоро это мимолётное чувство затухает. Кожа под пальцами горит. Лицо Комаэды почти такое же белое, как и его волосы. Изуру нежно вытирает испарину с его лба. Волосы, мокрые от пота, все ещё остаются мягкими. То, насколько Нагито горячий, в какой-то степени можно считать разнообразием, учитывая обычную пониженную температуру тела у Комаэды. Все еще, Изуру аккуратно смачивает сложенное полотенце в холодной воде, тщательно вжимает его и бережно кладёт его на лоб Комаэды. Нагито стонет от этого чувства, приоткрывая глаза. Его взгляд на Изуру нормально сфокусироваться не может. — Каму… Изуру… Изуру сжимает его руку надёжно. Нагито своей слабой, хрупкой рукой держится за Камукуру из последних сил. Долгая ночь продолжается.

***

Глаза Комаэды мутные и сонные все ещё покрыты пеленой лихорадки, стоит ему проснуться от наркоза. Он стонет вероятно от боли и дезориентации, и моргает часто, в попытке согнать с глаз пленку. Тянется левой рукой к лицу и замирает, пораженный. Изуру нежно касается его лба. Кожа под пальцами уже не такая горячая. Хорошо. — Тебе не следует напрягаться, Комаэда. — другая рука мягко покоится на чужой грудине, не давая встать. — Не пытайся подняться. Нагито упорно и, неверяще, смотрит на перебинтованную культю. Словно если слишком долго смотреть, то из остатка предплечья вырастет ещё одна рука Эношимы. Маловероятно, что он верит в подобное. Скорее не осознал до конца факт потери. — Где… где она?.. — слабо спрашивает Комаэда, и Изуру равнодушно пожимает плечами, не требуя никаких уточнений. Он не проигрывал заранее варианты диалога, дабы они превентивно ему не наскучили. — Я от нее избавился. Выбросил. Вероятно, ее уже растерзали собаки или склевали вороны. Это уже не важно. Нагито ахает пораженно. — Почему, — голос Комаэды срывается, хриплый от лихорадки и обезвоживания. — Я не просил тебя об этом. Это утомляет. Это злит. Безразличие Комаэды к своей жизни, пожалуй, даже больше чем у Изуру. Но, вероятно, это не то, чем можно гордиться. Камукура откидывается равнодушно на спинку стула, скрестив руки на груди. — Ты бы умер, не удали я ее, — просто и коротко отвечает Камукура. В этих словах нет ни грамма лжи, но и до полноценной правды они не дотягивают. У Комаэды из-за лихорадки едва хватает сил даже приподняться с кровати. И остатки их он тратит на то, чтобы скалиться. Его взгляд, сквозь мутную пелену боли остаётся острым. — Тогда бы я умер как часть ее! Пускай жалкая и незначительная, как грязь на подошве, но все еще. все еще… — Нагито хмурится глубоко, хотя его губы дрожат, словно он вот-вот заплачет, сжимая до побелевших костяшек пальцев одеяло. Волосы грязными белыми нитями падают ему на глаза, скрывая его взгляд от Изуру. — Хотя, полагаю кому-то вроде тебя этого не понять, Камукура-кун. Изуру кивает. — Полагаю с этим я могу согласиться — подобная иррациональность остается за гранью моего понимания. Для тебя, Комаэда Нагито, умереть от чего-то подобного слишком глупо и жалко. — Изуру только брови любопытно приподнимает. — Или это все же была отчаянная попытка умереть от ее руки? Сквозь скрип пружин матраса и сбитое дыхание Комаэды, Изуру слышит, как в голове юноши напротив отчаянно вращаются шестерёнки. — С каких пор Камукура-кун стал таким альтруистичным? — такой холодный взгляд на чужом нежном лице редкость. Язвительный, но любопытный тон — тоже. Даже если слова полны горя. Изуру раздражённо хмыкает. И так же легко эта эмоция сменяется ничем. — Альтруизм в основе своей корыстен, Комаэда. Будь то желание самоутвердиться за чужой счёт, или получить признание от объекта, которому была оказана альтруистическая, безвозмездная помощь. Тем не менее, я не ожидаю от тебя ничего подобного. Поэтому актом альтруизма мои действия не являются. И за альтруизм выдать что-либо я не стараюсь. Комаэда молчит, раздражённо поджимая губы. Его единственная здоровая рука сминает старое, обветшалое одеяло. Он смотрит в глаза Изуру исподлобья раздражённо. Это, пожалуй, на его памяти первый и единственный раз когда Нагито так явно и открыто злится на него. Изуру продолжает говорить, не отводя глаз с лица Нагито. — Следуя твоей логике, какую бы надежду принесла такая бесполезная утрата твоей жизни, Комаэда? Чьим бы трамплином, чьей ступенькой ты планировал стать подобным образом? Кому бы по-твоему это принесло хоть немного пользы? Твоим бывшим одноклассникам? Мертвой Эношиме? Мне? Нагито кусает обветренную губу до крови. Он уже достаточно жидкости потерял, чтобы это было хоть сколько то целесообразно. Только продолжает упрямиться только из последних сил. — Ты действительно ужасен, Камукура-кун, — мрачно подводит Комаэда, отворачиваясь от него. — Абсолютно и бесповоротно невыносимый. Иметь с тобой дело сплошное разочарование. Мне давно следовало уйти. Изуру пожимает плечами равнодушно. Его взгляд, если судить по раздражённой реакции Комаэды, стал ещё более пустым и скучающим. — Тогда бы ты умер в течение нескольких суток. Недели максимум. Ты действительно считаешь, что заслуживаешь подобный конец? Комаэда продолжает слабо отстаивать свою позицию. Правда уверенным до конца он и с самого начала не звучал. — Тогда это все ещё были бы последствия моего выбора. Последствия моей неудачи. Изуру берет стоящую на тумбе бутылку и подносит ее ко рту Нагито. Комаэда раздражённо перехватывает ее своей рукой, дрожащей и неуверенной, и слишком крепко сжимает пластик, от чего некоторая часть воды проливается на пальцы и постельное белье. Упрямо, игнорируя последствия собственных действий, он быстро пьет воду. Из-за чего соответственно давится. Он кашляет, и Изуру мягко похлопывает его по спине, забирая уже почти пустую бутылку обратно. Упрямый. Невыносимо упрямый. Комаэда покраснел ещё ярче чем прежде, вероятно от стыда нежели внезапно вернувшейся лихорадки. Но, глядя на свои промокшие пальцы, он кажется уже больше уставшим, нежели раздраженным. Долгих конфронтаций он, в своем нынешнем состоянии, не выдерживает. — Почему ты на самом деле удал ее? — лицо Нагито слишком быстро побелело и осунулось. У него, вероятно, голова раскалывается и долго в сознании он не продержится. Он дёргает и тянет свои волосы слишком сильно, и тонкие белые пряди остаются меж пальцев. — Ты сам признал, что моя смерть не имела бы для тебя никакого значения. И что это не акт доброй воли. Так какая разница, жив я, или мертв? Я действительно ничего не понимаю, Камукура-кун. — Все очень просто. Потому что, ты… Сознание Комаэды угасло до того, как Изуру успел договорить. — … уже не имеет значения, верно. Изуру мягко проводит по мокрой челке, заправляя светлые пряди за ухо. Обводит контур впавшей щеки и останавливается на приоткрытых в рваном дыхании губах. Люди по натуре своей эмпатийные и жестокие, сочувствующие и несчастные, что обусловлено индивидуальным уровнем социализации и, отвечающих за эмоции, гормонов. Желание помочь меньшему, слабому, сломленному существу, правда основано на чувстве жалости. Жалости, что основана на чувстве печали и радости от того, что сочувствующий человек не находится на месте жертвы. Возможно, его желание помочь и было обусловлено остатками Хаджимэ. Возможно, это его личная привязанность к Комаэде, сформированная длительным и ненавязчивым присутствием его рядом. Не важно. — Спи спокойно, Нагито. Комаэда сбежит, когда ему станет лучше. Действительно, до тревожного упрямый человек. Но пока что, Комаэда, как ребенок, сворачивается калачиком и дрожит, в слабой попытке сохранить тепло. Белые ресницы слипаются из-за влаги, но его рука цепляется за рукав Изуру, словно за спасательный трос. Сколь сильно он не бы злился, не искать утешения в другом человеке от так же не может. Это хрупкая, жалкая человеческая натура. Изуру остаётся ненадолго, садится на прогибающуюся под его весом кровать, мягко поглаживая все ещё сухие волосы на макушке. Нагито немного расслабляется под его прикосновением. Изуру всеми фибрами своей неполноценной души не хочет, чтобы он уходил.

***

Заниматься на самом деле нечем. Изуру мог бы до бесконечного в уме играть сам с собой в шахматы. Исход, правда всегда одинаков. Это бессмысленно. Поэтому, он лениво просматривает все книги в этом доме, перекладывая их из одной стопки в другую. Скучно. Временами он смотрит только на спящего Нагито. Временами и сам проваливается в короткий поверхностный сон, но не более чем на полчаса. Это нелепо. Комаэда дремлет удивительно мирно. Легко было бы его спутать с мертвецом. Изуру проверяет его пульс и дыхание. Учащенные только. Мирные моменты передышки не длятся долго. Ровно до тех пор, пока веки Комаэды не трепещут слабо, словно крылья мотылька перед огнем. Он выглядит лучше, чем до операции. Изуру помогает ему сеть, предлагая воду и подобранные им же лекарственные препараты. Комаэда принимает их удивительно мирно, не заводя повторно диалог. — Я настроил аппараты. Как только лихорадка и интоксикация полностью спадут, то мы проведем тщательное обследование. Раз уж есть возможность. Нагито хмыкает, не поднимая глаз на Изуру. — Что, неужели Камукура-кун сразу не может сказать, что ещё со мной не так? — Комаэда спрашивает ехидно, но до полноценного сарказма не дотягивает. Видимо, он все еще очень слаб. — К сожалению, среди выведенных во мне искусственных талантов не было абсолютного рентгеннограмнного или ультразвукового зрения. Я, безусловно, могу предположить на что пришелся основной удар основываясь на твоем внешнем виде и при детальном осмотре, но более тщательный аппаратурный скрининг не повредит. Кровать скрипт и Нагито поворачивается лицом к Изуру, опираясь на здоровую руку. Одеяло сползает с плеч, обнажая ровную линию позвоночника и острые края лопаток. Сквозь белую, почти прозрачную кожу, покрытую старыми шрамами, просвечиваются ребра. Нужно занять сбором продовольственных припасов. Вероятно, когда Нагито снова заснёт. — Что, если я не захочу пойти? — просто спрашивает Комаэда, одним коротким вопросом описывая свое отношение к ситуации в целом. Изуру не отвечает. Это не нужно, но напряжение все ещё остаётся витать в воздухе. Нагито преувеличенно тяжело вздыхает, лицом зарываясь в подушку. Так по-детски. — Ты не оставляешь мне выбора в этом вопросе? — Комаэда плюхается обратно на кровать излишне резко, наконец повернув голову в сторону собеседника. — Какой вы жёсткий доктор, Камукура-сенсей. Никакой врачебной этики и сочувствия перед постелью пациента. А потом Комаэда встаёт, неуверенно шатаясь. Если бы не скорость реакции Изуру, то он упал бы. Он не пытается вырваться, опираясь на поддерживающие его руки. — Если у меня нет права голоса в любом случае, то пойдем сейчас. — слишком весело ему улыбается Комаэда. — Чем быстрее начнем, тем скорее закончим, так ведь? Это действительно своего рода компромисс.

***

— Я, наверное, должен быть рад такому уровню автономности и инициативности, которую Камукура-кун проявил, но все, что я на данный момент могу чувствовать — это раздражение. — Комаэда смеется, не глядя в его сторону. — Извини, Камукура-кун. Я у тебя в долгу, как бы ужасно прискорбно это не звучало. Изуру равнодушно снимает капельницу. — Учитывая уровень мое вмешательства без твоего на то согласия, должником здесь следует считать меня, Комаэда. Изуру проверяет его жизненные показатели. Температура спала до субфебрильной. Артериальное давление, число сердечных сокращений и число дыхательных движений выровнялись относительно, но все ещё не в пределах нормы. — Я все ещё не понимаю, что за выгоду ты получаешь заботясь обо мне, — Комаэда как ни странно, был ужасно молчаливым во время сбора данных. Смотрел странно внимательно, но без восторга. — В любом случае, спасибо. Не то, чтобы я действительно был доволен произошедшим. Но уже ничего не поделаешь, верно? Комаэда утомляет. Это лучше, чем скука. — Ты продолжаешь отказываться от привязанности и заботы словно это имеет значение. Имеет ли что угодно значение, когда от прежнего мира, от его устоев и социума, построенного людьми, которых больше нет, ничего не осталось? Комаэда хмыкает и отводит глаза. — Сейчас ты решил играть в философа? Ага-ага. А разве Камукура-кун способен на привязанность и заботу? Твои эмоции разве не должны быть стерильны после проекта? Аппаратура включается спустя несколько минут возни. Комаэда не протестует ни на секунду, когда Изуру кивает в сторону томографа. Нагито ложится очень спокойно для человека, что не переносит замкнутых маленьких пространств. — Ученые, создавшие меня, не были идеальны. И при любом эксперименте всегда есть риск развития погрешности. Так что, полагаю, симпатию, избирательно, я проявлять способен. Как и прочие другие эмоции. Даже если мой эмоциональный спектр ограничен, по сравнению с эмоциональным спектром иных людей. Комаэда молчит и смотрит неверяще. Аппарат кардиомонитора пищит. Повышенное артериальное давление. Учащенное сердцебиение и дыхание. Лицо Нагито красное. Нагито замолкает, пристально уставившись на забинтованную культю. Проводит зябко плечами, и отчего-то невыносимо печально улыбается Изуру. — Спасибо. Если бы… если бы я умер на операционном столе я бы умер от руки Камукуры-куна и рядом с Камукурой-куном, верно? — Комаэда улыбается шире. — Почему-то эта мысль делает меня таким счастливым. Это странно. Но я так искренне благодарен. Изуру сжимает его здоровую руку крепко достаточно, чтобы остались синяки. Комаэда даже не дёргается, словно ожидая чего-то подобного. — Я бы не дал тебе умереть подобным образом. Комаэда только смеется беззаботно, звуком хриплым, словно проводя наждачной бумагой по стеклу. — Это звучит почти как обещание, Камукура-кун. Все ещё, я действительно был бы не против умереть так, — Нагито в ответ его руку прижимает к своему лицу, со взглядом, полным невысказанного отчаяния. — Все таки у тебя очень нежные руки.