***
У девушек из страхового агенства не было дома, того не позволяли ни работа, ни окружающий их пустынный мир. Мэрил поняла, что домом сегодня может называть выданный этим самым треклятым агентством автомобиль. В мыслях избегая использовать определение «дом» к человеку, а конкретно: к Милли, написывающей в данный момент родственникам с сотню писем, что делала регулярно каждую неделю. Получала в ответ гораздо меньше: от матери, отца, трех братьев и трех сестер, но копила их в сундучок с бережливостью коллекционера. Мэрил во время стоянки каждый день с любопытством глядела на пляшущую над бумагой руку и счастливую, хоть и полную тоски по семье, улыбку у Милли. Мэрил любила смотреть на девичье лицо подруги: на то, как от поднимающихся уголков губ выступают морщинки на веках. Так, словно все было и будет в порядке. В этот момент и вправду чувствовалось спокойствие за себя и за жизнь даже несмотря на то, что где-то в прицепе спит треклятый Страйф человек-тайфун, из-за которого за ними в любой момент может прийти Ган-Хо-Ганс. О нем и хотела поговорить Милли, и она после того, как дописала письма, позвала Мэрил-семпай к костру, попросив помочь отогнать Вульфвуда к машине. — Святой отец, можете… — начала Милли. — Николас, съеби-ка по хорошему! — рявкнула Мэрил, вызвав удивлённое переглядывание обоих. Вульфвуд засмеялся во весь голос, прикусив сигарету, и с поднятыми вверх руками артистично попятился, приговаривая: — Коротышка опять не в настроении, все-все, не мешаю свиданию. Дай боже, не бей. Мэрил закатила глаза, а Милли издала странный, икающий звук. Сев на бревно и подозвав жестом руки подругу к себе, ее уши покрылись легким румянцем и, вобрав глубоко воздуха, обняла подошедшую к ней Мэрил за поясницу. Из-за разницы в росте их лица были примерно на одинаковой высоте. Милли отчеканила каждое слово еле слышным шепотом: — Мэрил-семпай. Больше. Никогда. Не позволяйте себя… украдывать, прошу. В ответ Мэрил положила руки на плечи переживающей за нее девушки. Ей все это казалось странным сном, что был то ли слишком ярким, то ли слишком тусклым. Вдруг по носу ударила влага, зашипел костер, а от легкой мороси стало зябко, туман затянул все вдали. Благословение пустыни! Еле тусклый теплый свет освещал лицо Милли, не позволяя отводить взгляд от аккуратной морщины из-за сведенных бровей. — Это случилось давно, Милли, и больше не повторится, — она дала обещание, — Все же хорошо, разве не так? — Это каждый день мне видится — покачав головой, ответила Милли еще тише, почти одними губами, между которыми скользнула капля дождя, — Все хорошо, от этого и страшно. Тогда тоже все было хорошо, мы шли… в спокойствии, как любой обычный день. — То — случайность, но я всегда настороже с тех пор. Честно! — Мэрил, солнце, я не про это… — она не смогла закончить фразу и опустила голову с тяжёлым, полным переживаний вздохом. Мэрил показалось, что эта лёгкая девушка сейчас была, как водяная лилия: прекрасная, сказочная, но хрупкая и непостижимая. Руки ее поднялись с плеч вверх, она огладила пальцами чужую шею и взяла лицо Милли в руки, потрепав щеки и заставляя взглянуть глаза-в-глаза. Тепло приятно грело в холодный, мокрый вечер. — Милли, я стараюсь, обещаю, — лоб опустился на чужой лоб. Закрыв глаза, Милли крепче обняла, притягивая к себе и мягко коснулась ее губ своими. Руки вновь упали на плечи, взметнулись к затылку и едва сжали пшеничные, путаные волосы. Небольшая слезинка скатилась по ее щеке, а Мэрил заметно завозилась, отстраняясь и взволнованно спросив одними губами «что?». Бревна вконец потухли, оставив девушек в полутьме. — Ты — моя семья, Мэрил. Та в ответ коротко, искренне засмеялась от смущения, и выдала торопливое: — И я тебя люблю.***
Милли стояла подле тяжелых дубовых дверей, не решаясь заходить в церковь, в нутро брошенного и всеми забытого христианского величества одного из полузаброшенных городов. Она сложила руки в замок и поднесла их к губам, без звука моля о чем-то своем. Та ждала Мэрил, которая уже вскоре вернулась, объявив о том, что нашла, где им переночевать. По дороге к дому, расположенному в глубине, пролегала искореженная колея причудливыми поворотами и восьмерками. Неподалеку то и дело раздавался треск очередей, крики и вопли, что не вязалось с абсолютной пустотой и безлюдностью вокруг. Домишки торчали рваными краями — один из таких арендовали девушки. Дом был полупустой, две комнаты, — зал, спальня и кухня, — а на полу везде располагались ковры в орнамент, все без исключения дырявые. Мэрил, разувшись, пробежала быстрее на кухню и вернулась в прихожку, помахав набитым доверху пакетом. — Милли, пошли приготовим что-нибудь! — и убежала обратно на кухню, в энтузиазме располагая продукты на хлипком деревянном столе. Милли закрыла дом на щеколду и, подумав пару секунд, перенесла тумбочку из прихожей, чтобы припереть дверь: район казался неспокойным. Закатав рукава, Милли без возражений выпроводила свою девушку прочь из кухни, самостоятельно хлопоча над их ужином. Порции у нее всегда выходили большие — привычка из-за большого количества ртов дома. Порой у Мэрил проскакивала точно такая же черта даже более сильно — она в целом состояла из граней — но уже по другой причине: многочисленные подработки кухрабочей. Они любили их схожесть, а кому впихнуть излишки еды всегда находилось. Мэрил стояла в проходе, почти что над душой Милли, не отрывая взгляда от девушки, сосредоточенно порхающей в своей среде в домашнем, столь уютном образе. В фартуке, с завязанными в косящий налево пучок волосами… Возникло необъяснимое словами чувство, необычайно сладкое и такое тягучее, протянулось от живота к груди и застряло где-то в горле, представляя собой некий потайной, глубокий страх. «Это такое хрупкое», «Все может вмиг пропасть», «Любовь наша не вечна». С шумным выдохом Мэрил выпустила это чувство и осталась только нежность — надежная, но по-детски робкая. Она смотрела на Милли, что уже мыла посуду и давно поставила в духовку противень с картошкой и мясом. Профиль ее был словно вырезан из мрамора руками умелого мастера. Словно потерянная технология. Все в этом лице было красиво… Мэрил подошла к ней быстрыми шагами — почти бегом — и обняла сзади, уткнувшись в ее резко выпрямленную спину. Шуршала вода, мышцы Милли ощутимо перекатывались под одеждой, а Мэрил вдыхала ее запах, ощущая поражение перед этой высокой девушкой. Такие прекрасные, благоухающие ароматы, заставляющее лицо заалеть, а сердце ее замереть в груди. Неожиданно, еще мокрая ладонь Милли коснулась предплечья захватившей ее в объятия руки, осторожно выпутываясь. Выключилась вода. Мэрил сделала два шага назад и глупо улыбалась девушке; Милли вытерлась и повернулась, сделала широкий шаг вперед и притянула к себе Мэрил, быстро ударившись поцелуем в губы, неловко клацнув зубами о чужие зубы, сминая одежду под руками, переместившимися на талию. Она нагиналась, а Мэрил стояла на носочках, хватаясь за плечи и пытаясь дышать — безуспешно задыхаясь в любви, в страсти. Также резко они успокоились, чутка отстранились друг от друга, переводя дыхание и смотря душа-в-душу, улыбаясь губы-в-губы. Выпрямившись, обнимались. Мэрил уткнулась щекой в груди Милли, слушая размеренно быстрое, сильное сердцебиение. — Мэрил, солнце, мне стоит познакомить тебя со своей семьёй. — вдруг выдала Милли со смешинкой в голосе. Мэрил поперхнулась закашлялась, чуть отвернувшись в сторону. — Не дай боже! Зачем? — все не разнимая обьятий, спросила она. — Так заведено, — девушка пожала плечами — в отношениях знакомят с семьей. Милли гладила Мэрил по лопаткам, наблюдая за застывшей макушкой. — Тем более, если я захочу назвать тебя женой. Послышался приглушенный полувизг-полукрик. От накала смущения Мэрил издавала странный звук, уткнувшись лицом в тело Милли. Боже, дай сил. Дай сил не лопнуть от нахлынувших чувств, столь сильных и чистых.