Lonely Shepherd

Мария и Джеймс. Джеймс, это ты? Да, я нормальный. А что? Джеймс! Это превращается в личную драму. Джеймс! Мэри чертовски согласна. Она говорит: «Чертовски верно.» Джеймс!       Он не слышит, но отвечает ей. Отвечает с того света.       Мэри мертва, и наблюдает за Джеймсом со всех зеркальных поверхностей, в которых ему удалось отразиться. И за Марией. У них прекрасный тандем.       А Мэри в зыбкой, кроваво-красной пустоте.       Нет, не одна.       Есть он. Мэри не знает наверняка, жив он или мертв. Знает, что будет больно, когда он придет.       Агония медленно подступает, но Мэри не чувствует этого, находясь в вечном багровом бреду. Ни стен, ни окон, ни дверей. Мимолетное ощущение чужого присутствия и боль, боль, боль. Ее спину пронзает Великое копье. Оно выходит меж двух аккуратных грудей, и Мэри кричит, дергается. Пытается зацепиться пальцами за что-то. Но не может.       Джеймс!       В этот раз он не отвечает. Он отражается в зеркале одного из номеров Лейквью. Он прижимает Марию к стене и не слышит потустороннего отчаянного крика.       Мэри еще хуже. Ее мутит. Изо рта брызжет алая струйка крови, но сознание не затуманивается. Забвения для нее не существует.       Вчера Мэри была распята на стене госпиталя Брукхейвен. Завтра будет болтаться под потолком начальной школы Мидвич со сломанной шеей. А послезавтра лежать, словно горы несметных богатств, под толщей воды озера Толука. И задыхаться, задыхаться, задыхаться.       А сегодня ей остается лежать тряпичной куклой лицом в жесткую спинку кушетки.       Терпеть. Она чувствует, как копье медленно выходит из ее спины, и кричит. Пытается вырваться, но слышит громкий скрежет. Совсем рядом. Замирает на мгновение.       Нет.       Его Великий нож.       Голос Мэри разносится протяжным воем по больнице.       Можешь кричать. Он слышит. Ему все равно. Он никогда не ответит. В. Отличии. От. Джеймса. Они идеально дополняют друг друга.       Джеймс виноват. Но за его грех платит Мэри. Платит единственным, что у нее есть — смертью.       Милый Джеймс.       Мэри никогда не стать такой.       Он нещадно кромсает ее плоть на куски. Царапает острием ножа бледную кожу, оставляя четкие кровавые линии. Мэри пытается вырваться — в сотый раз — но предсказуемо терпит неудачу. Проигрывает. Прижатая к кушетке огромной рукой, она не может даже пошевелиться. Тело сковывает боль.       А Палач берет нож и делает ей на шее импровизированные жабры.       «За что?» — она пытается сказать, но не может. Только губы беззвучно шевелятся.       Мэри чувствует — что-то не так. Пустота в районе лопаток, где секунду назад жесткие пальцы сжимали кожу.       Она вздрагивает, она пытается втянуть в себя воздух, но чувствует привычную пустоту в легких. В этой комнате нет ни одного живого.       В потустороннем мире ветра нет.       Он ушел?       Прислушивается. Тишина. Пауза длится не более пары секунд, но для Мэри этого хватает, чтобы успокоиться. Пока до ушей не доносится скрип рвущейся ткани, когда она чувствует поразительную легкость в районе бедер. Кожа покрывается мурашками. В нежные мышцы врезаются грубые гигантские пальцы, притягивая к себе.       ДЖЕЙМС!       Для него это механическая работа. Рутина. Словно неважно, чьи ноги он будет раздвигать сегодня. Манекена, медсестры или Мэри.       С ней такого еще не было. Все, к чему она привыкла, уже кончилось. Так почему сейчас?       Мэри оборачивается, не замечая, как край пирамиды больно проехался по ее щеке, и вглядывается в то место, где должны быть его глаза. Но глаз она предсказуемо не находит. Находит другое.       На его шлеме проступает отражение. Мэри видит себя, свои светлые волосы, бледную кожу. А потом видит номер Лейквью.       Ее мир отчаянно не желает крошиться, ломаться. Но у него никогда не будет выбора.       Ее сердце разбивается. Она не зовет Джеймса, когда Палач входит в нее. Она молча продолжает смотреть на пирамиду. Ей кажется, что настолько больно ей никогда не было. Шепард практически не чувствует того, что происходит между ног, не чувствует его давления внутри. Мэри не плачет. Не вырывается. Мэри кажется, что он копирует движения Джеймса.       И все рассыпается.       Одинокая Шепард. Теперь только Шепард.       Все рассыпается.