трогательные.

— Ты разве сам не понимаешь, как тяжело было бы девушке из высшего общества прожить жизнь с нищим? В голосе Миши не было ни насмешки, ни надменности. Он сказал это ровно и несколько любовно, но не потому, что он в восторге от Джека и Розы или от своей гениальной мысли, а потому, что Саша жадно присосался к его шее. Казалось бы, можно вообще уже ничего не говорить, но обрывать их замечательный разговор так не хотелось, даже несмотря на внезапно начавшиеся ласки. — Фильм хороший, но, надеюсь, Вы с Ураловым не обманываете себя, — Миша всё с прежней беззлобностью прыснул и под давлением рук Питера опустился на кровать, лицом утыкаясь в подушку. — Хотя не удивлюсь, если Уралов повёлся. Последняя фраза была заглушена подушкой, но Саша всё равно прекрасно её услышал. В ответ он громко цокнул, раз Миша не мог увидеть осуждение, отразившееся на его лице, и уселся на него сверху, придавливая своим весом к кровати. — Тебя совсем не тронула история их любви? — с несколько преувеличенной досадой спросил он и, подобно котику, потоптался ладонями по широкой Мишиной спине. Утром, когда Петербург ещё досыпал свои положенные часы, Москва впервые за неделю смог полистать ленты соцсетей. На фоне очередного ролика про виды вечерней красавицы-столицы, который у Миши не было никакого морального права пропустить, звучала главная песня из «Титаника». Саша проснулся, чтобы сообщить Мише, что это песня из «Титаника». Миша сказал, что знает и даже смотрел; Саша, проживший последние лет двадцать с мыслью, что добровольно Москва никогда этот фильм не посмотрит, моментально взбодрился и засыпал вопросами. С тех пор они так и не отвлеклись от темы. Москва приподнялся, чтобы было удобнее повернуть голову и поймать взглядом Питер. Саша сразу же воспользовался удачным положением: подхватил края домашней футболки и спешно стянул её с Миши, чему он сам охотно содействовал. — Не увидел никакой любви, — хмыкнул Москва, и в следующий момент он снова почувствовал руки Саши на свои плечах. Послушно упал обратно, принимая, что Питер либо хочет отомстить за равнодушие к гениальному «Титанику», либо просто заимел какие-то свои планы на Мишеньку. — Страсть у них была, а вот любовь… Мысль, вроде, не требовала продолжения, но, даже если бы Москва и не хотел обрываться на полуслове, он бы всё равно так и сделал, ощутив, как Саша стёк ниже, прижавшись своим пахом к его ягодицам. Посчитав это место в пространстве для себя самым комфортным, Питер и остановился. Здесь ему было удобно дотягиваться до Мишиного загривка и оставлять там невесомые поцелуи. — По твоей логике, — Саша проводит носом у Москвы за ухом, опаляя кожу жарким дыханием. — У нас тоже была страсть, а не любовь? — Нет… — Миша рвано вздыхает, стоит Саше легонько прикусить мочку уха. — Нет, у нас была любовь. Питер целует чуть ниже, там, где уже начинается челюсть. Предполагая, что дальше он спустится к шее, Миша слегка отклоняет голову, подставляясь под мягкие губы, но у Саши в голове маршрут по телу Москвы выглядел совсем иначе. Оставив невесомый поцелуй там, где под кожей должны пересекаться артерии, Саша вернулся, чтобы томно провести языком по ушной раковине и заполучить от Миши новый трепетный вздох. Пальцами Питер вцепился в напряжённые плечи, неспешно разминая зажатые мышцы. — И чем тогда наша любовь отличается от их страсти? — с лёгким налётом иронии спросил Саша, отвлекаясь на мгновение от тёплой кожи. Миша мычит в подушку. Он делает глубокий вдох, от чего его грудная клетка вздымается, укачивая Питер, и снова щекой прижимается к сатиновой наволочке. — Ты хочешь послушать про историю нашей любви или правда не видишь разницу? Саша внезапно выпрямился. Москва тоже порывается, но ему по-прежнему не позволяют. Питер плашмя упёрся ладонью между лопаток; давит несильно, но ощутимо и вполне красноречиво. — Лежи, — строго указывает он. А в следующий момент вместо ладони на Мишиной спине оказываются его губы. Саша хватает Москву с боков, как Неву. Держит уверенно, но вместе с тем щекотно поглаживает подушечками пальцев очертания рёбер. — Просто объясни мне свою позицию, — вкрадчиво отзывается Питер, задевая губами позвонки при каждом слове. Миша понимает, что ни возразить, ни вырваться ему не позволят. Сейчас ему следует послушно тешить Сашину озорливость и принимать все её проявления. — Ну смотри, во-первых, сколько твои Роза и Джек были знакомы? День? Д-два? Голос предательски дрогнул — это Саша накрыл губами место под лопаткой, где скрестились два широких шрама. Здесь он задержался: проводил рубцы в обе стороны, языком подразнил неровно зажившую кожу и попытался прихватить её зубами, что абсолютно не получилось и превратилось в ещё один влажный поцелуй. — Продолжай, — мурлыкнул Саша, потеревшись щекой о горячую грудную клетку. Миша прикрыл глаза, измученно сводя брови к переносице. Ему после двух часов сна мыслительная деятельность не так тяжело давалась, как после Сашиных ласк. Издевается же. — А мы были знакомы… м-м, долго, — вытаскивает из себя Москва, неизбежно срываясь в конце на рваный вздох. — Мы уже хорошо друг друга знали. — Ты меня — да, — он подкрепил свой снисходительный тон бережным касанием к загривку. — А я о тебе знал недостаточно. И точно так же подкрепил укор укусом. Мишу выгнуло: Саша несколько перестарался, наверняка от его зубов даже след остался. Извиняясь, он обрушил на Москву новую волну нежности. Поцелуй на том же загривке, на месте укуса; поцелуй левее и ниже, там, где должно быть сердце; с десяток поцелуев по линии шрама. Саша исследовал спину Москвы, как карту, как холст, оставлял свои метки; задерживался, где было интереснее. Миша задышал совсем шумно и часто. Он, может, и не такой громкий, когда дело касается близости, но точно не менее чувствительный. А иногда, кажется Саше, даже более. Он сейчас должен таять и трепетать от всех ласковых прикосновений, рассудок терять. Краем глаза Саша заметил, как Миша сжал пальцами простынь, слегка оттягивая её, и довольно усмехнулся. Его улыбку Москва почувствовал кожей. — Я тебя перебил, — Саша отпрянул. Без близости горячего тела Миша ощутил холод. От многострадального загривка по зацелованной спине до крестца, который Саша, до сих пор рассевшийся на удобнейших бёдрах, едва-едва поглаживал пальцами, пробежал табун мурашек. Надо ещё в пустой голове найти хоть какие-то вразумительные мысли. — Ещё мы были в одном социальном классе, — на одном дыхании выдал Миша, чтобы опять не споткнуться посреди слова от Сашиных действий. А Саша действительно продолжил: он вернул свои ладони на плечи и принялся их разминать. Какими бы хрупкими и тонкими не казались его руки, они всегда были сильными, порой даже пугающе сильными. Миша, не сдержавшись, ахнул, когда Питер сжал пальцами мышцы как-то особенно сильно. — Ты издеваешься, — наконец-то озвучил свою главную мысль Москва. — Ты не прав, — а злорадство в голосе так и читается. — Я лишь поддерживаю нашу беседу. Импровизированный массаж (хотя, учитывая, как часто Саше приходится разминать Мишины плечи, это уже профессиональный массаж) ни на секунду не прерывался. И Москва вытянул шею, уткнувшись лбом в подушку, чтобы и Саше было удобнее, и ему самому приятнее. — Больно разговорчивый, — лениво прыснул. Саша хмыкнул. Он поставил руки по обе стороны от головы Москвы и навис над ним. Хищно, как над жертвой. Недолго он молча скользил взглядом по крепкой спине, а потом осторожно склонился к затылку, зарываясь носом в золотистые пряди. От мягких волос пахло Сашиным же шампунем, которым утром Москва мыл голову. И к этому аромату примешивался природный запах Мишиного тела, заставляющий Сашу буквально сходить с ума. Питер подобрался повыше, целуя в макушку. Висок, линию скулы — туда, куда его губы могли достать. Маршрут заканчивается отправной точкой — Саша прикусил мочку уха, а Миша всем телом вздрогнул. — Мило, что у тебя эрогенная зона — это уши, — шепчет Питер, метнувшись на другую сторону, ко второму уху. — В детстве таскали за них? Москва буквально хныкнул, когда Саша прихватил зубами и второе ухо. Не дольше мгновения, но сладко и бесценно. От него такая реакция — редкость, как шаровую молнию поймать. Сам Саша удовлетворённо прикрыл глаза, издавая от переполняющих его трепетной любви и искреннего наслаждения звук, похожий на мурчание разнеженного кота. — Как до-гадался? Саша, не глядя, прижимается губами куда-то над лопаткой и, втягивая в лёгкие воздух, мажет к другой стороне. Кончиком носа невесомо касается кожи, выводя траекторию своего пути. Хотелось вдыхать и вдыхать, дышать Москвой, снюхать его вместо дороги. — Просто предположил, — прыснул Питер, умолчав о том, что таскание Миши за уши — лучшая из древнерусских забав, если верить Твери. — Тоже буду тебя таскать, если мне что-то не понравится. И, словно демонстрируя, как именно он будет таскать, снова кусает, но на этот раз завиток, и игриво оттягивает. Москву всего прошибает, и он, насколько может, прогибается. Саша перестаёт Мишу мучить. Завершая свои игры, он дорожкой поцелуев спускается вниз по линии позвоночника. Дойдя до крестца немного медлит, решая, что делать дальше, а руки его обретаются у Москвы на пояснице и сразу машинально начинают осторожно мять. Проведя анализ над своими чувствами и желаниями, Саша помялся на Мишиных бёдрах, перемещаясь чуть подальше. А потом Миша дёргнулся, потому что руки Питера по-хозяйски сжали ягодицы. На спину больше ничего не давило, и он свободно приподнялся на локтях, оборачиваясь. На мгновение серые глаза поднимаются, чтобы встретиться с ясными, подёрнутыми поволокой и лёгким недоумением, и быстро опускаются. Саша облизывает припухшие от частых поцелуев губы. Он понимает, что Миша ему уже всецело доверяет каждую часть своего тела, и даже если и испытывает тревогу, то лишь выученную с детства, неосознанную и слабую. Москва достаточно быстро научился доверяться Саше, позволять ему прижимать себя к кровати (к любой поверхности вообще) и трогать там, где захочется. Миша всё шутит, что в этих отношениях он наконец-то научится кайфовать от пассивной позиции, а Саша уже искренне заинтересован только в одном: чтобы им обоим всегда было хорошо друг с другом, вне зависимости от положений. Однако если бы Москва только знал, как его упругая задница идеально умещается в ладонях… Золушку нашли по подходящей туфельке, Питер нашёл Москву по подходящему заду. Если бы Миша позволял его трогать, когда они только начали встречаться, Петербург, может, и с ума бы не сходил. Лучше, чем в Сашиных руках, он смотрится только в деловых брюках. Отклонившись назад, Саша звонко шлёпает по ягодице, но несильно так, скорее игриво, чем страстно. — Ну что ты пристал к моей жопе? — Ты к моей уже двести лет пристаешь, — невозмутимо ответил Питер, посильнее сжав в ладонях. — Сто семьдесят, — учтиво поправил Миша, усмехнувшись. Саша в тот же момент закатил глаза и ещё раз шлепнул, для профилактики. Миша, ожидаемо, вздрогнул, но ни на секунду взгляд не отвел. И продолжал за Питером следить, когда он с кошачьей грацией подлез со стороны, взял Мишину руку в свою и положил её на свой бок, практически заставляя Москву заключить себя в объятия. Миша с невероятным трепетом и лаской целует тёплую щёку Саши, обвивая его поперёк торса, прижимаясь своей грудью к его горячей спине. Питер находит его ладони и сплетается пальцами. Москва рассыпает поцелуи по всему точёному профилю, а Саша только и рад вытянуться, подставить лицо под ласки. Он трепетно и робко стонет на выдохе имя, и Миша, кое-как дотянувшись, накрывает его губы своими. Целовал Сашу он с особой осторожностью, нежностью, благодарностью; отвлекаясь ненадолго от манящих губ, он говорил: — Мне несколько месяцев нужно было, чтобы понять, что я влюблён в тебя, — пауза, чтобы одарить новым поцелуем. — И ещё больше времени, чтобы понять, что точно и серьёзно влюблён, а не просто сошёл с ума после пожара, заскучал или захотел потрахаться. — Джек и Роза тоже, — лениво возразил Питер. Миша освободил одну руку и, придержав Сашу за подбородок, обстоятельно прильнул к губам. Он толкнулся языком, но даже с бóльшим напором в его действиях читалась бережность и чуткость. — Твоей Розе нужен был спаситель, — опаляя дыханием, произнёс Москва, едва ли отстранившись. — А мне вообще тогда никто не нужен был. Саша приоткрывает глаза и встречается с Мишиными, совсем близко. Сердце отчего-то забилось ещё чаще. — Ты обесцениваешь мой любимый фильм, — с напускной обидой фыркнул и даже не дал себя ещё раз поцеловать. Миша, когда от него буквально отвернулись, ничуть не оскорбился, а, даже наоборот, с ноткой лукавства улыбнулся. Он выпускает Сашу из объятий, но только для того, чтобы подтянуться повыше на подушках и развести руки, приглашая немного сменить позу. Питер, не успев возмутиться тому, как его нагло покинули, практически кинулся Мише на грудь, обвивая шею руками. Оказавшись лицом к лицу, Саша наконец-то смог в полной мере полюбоваться Москвой: замечает на его щеках и следы от подушки, и легкий румянец, а глаза были такие счастливые, и вместе с тем что-то загадочное и хитрое в них поблескивало. Миша, уже получив один отказ в поцелуе, сразу стекает к шее. И Петербург откидывает голову, изгибается, открываясь ласкам. Под острым кадыком Москва прихватывает тонкую кожу зубами, осторожно, в отличие от Саши, и до слуха его тут же доносится рваный вдох. — Ты даже не собираешься, — он мотнул головой в сторону, то ли уходя от касаний, чтобы не мешали ему возмущаться, то ли направляя Мишу туда, где приятнее, — оправдываться? Москва прижимается губами к ярёмной впадинке и глубоко вдыхает. Руки его обретаются на талии и невольно тянут Сашу повыше, а он и сам добровольно приподнимается, чтобы Миша мог до груди дотянуться. Вместо стонов с губ Питера пока что срывается только нежный, почти беззвучный смех в ответ на невесомые поцелуи. — Я ни разу не сказал, что фильм плохой, — в перерывах между поцелуями негромко отозвался Миша. — Он достоин ваших с Екатеринбургом слёз. Саша ладонями опирался на Московские плечи, всё ещё стараясь подтянуться повыше, и Миша закономерно опускался на подушки, до тех пор, пока полностью не улёгся на них. И тогда, обнаружив себя нависающим над Москвой, Питер нехотя отстранился. — Честно, я удивлён, что ты нашёл время его посмотреть, — улыбнулся Саша — а чего бы и не улыбнуться: его даже фраза про слёзы не задела, это же чистая правда, — и расправил плечи. Во второй раз за время их нежнейшей прелюдии он опустился на Мишины бёдра, но теперь они оба могли ощутить нарастающее возбуждение друг друга. Москве открывался отличный обзор на плод его трудов: тело Саши было усеяно блёклыми отметинами, рассыпанными в хаотичном порядке, как звёздная карта, составленная эксклюзивно для него. — Не за один раз, — бережно забрав ладонь Питера в свои, Москва коснулся губами бархатной кожи. — Смотрел, когда вставал в пробках, уходил на обед… один раз на саммите. — Какой кошмар, — театрально прижал свободную ладонь к груди. — Именно поэтому ты и не смог проникнуться сюжетом. — Я проникся, — Миша прыснул и игриво прикусил безымянный палец. — Некоторыми сценами особенно. Когда кошка-Москва прихватывает клыками Сашины пальцы, он на неё строго шикает, а потом всё равно гладит шерсть между ушами. Сам Москва не то чтобы похож на свою кошку — он своим поведением в постели напоминает всех котов в целом. Особенно, если нет никакой спешки, и нежиться можно часами. С Мишей Питер повторяет заученный порядок действий: показательно шипит и пострадавшей же от зубов рукой зачесывает пшеничные пряди со лба назад, открывая себе всё красивое лицо. — Нарисовать тебя, как моих француженок? — Саша приблизился, вникая сверху-вниз в глубокие голубые глаза. Своим пахом он прижался теснее к Мишиному, и от этого давления стало настолько же хорошо, насколько и тяжко. Питер поёрзал, усиливая трение. — Смотря какие у тебя были француженки, — жарко прошептал Москва, надеясь под конец фразы заполучить поцелуй. Саша решает дразнить до тех пор, пока у него самого не закончатся силы. Когда между ними оставалось едва ли больше сантиметра, Питер отвел голову в сторону, тычась губами в щёку. — Тебе понравилась сцена в автомобиле, — он, ни на мгновение не отрываясь, мажет к виску и туда же произносит. — Верно? — Говорил, что знал меня недостаточно, а теперь смотри: мысли читаешь, — Миша закидывает руки Саше на спину и невесомо выводит одними кончиками пальцев витиеватые узоры. — Всё хочу предложить тебе повторить её. Тонкие губы растянулись в игривую улыбку. — Насколько детально хочешь повторить? Одну руку Саша ставит рядом с головой Миши, а второй неспешно ведёт по телу вниз, замирая над резинкой домашних штанов. — Достаточно будет одного наличия машины, — полушёпотом говорит он, невольно толкнувшись бёдрами к ладони. — У меня нет времени спасаться с тонущего корабля. Такой ответ Петербург как-то не устроил, поэтому, вместо того, чтобы юркнуть рукой под ткань, он медленно отвел её выше, положив на живот. Прямые мышцы были напряжены, и дыхание стало заметно тяжелее. Саша продолжал нависать над Мишей и пронзительно заглядывать ему в глаза. Они не выражали друг другу чего-то конкретного; скорее пытались на космическом уровне решить, как много времени им ещё нужно и собираются ли они переходить к чему-то большему или наиграются и поспят пару часиков. Миша думал, что он заснёт, пока Саша ему спину расцеловывал, но кто же знал, что внезапно за невинными ласками последует перспектива хорошего секса. Вчерашнего для душевного равновесия вполне бы хватило, чтобы пережить ещё неделю, но грех отказываться от ещё одного. Саша вовлекает Мишу в поцелуй. Сминает сладкие — ему действительно кажется, что они обладают своим особенным вкусом — губы и наконец-то обхватывает возбужденную плоть ладонью. Москва прямо в поцелуй даже не стонет — охает громче обычного, но и этого для счастья достаточно. — Не хочешь побаловать меня сегодня? — Питер приспускает с него штаны, и Миша вздыхает с облегчением. Его мозг пару секунд обрабатывает запрос, пока тело машинально помогало Саше избавиться от одежды. — Признать, что у Розы и Джека была глубокая любовь? Питер уже не цокает и не закатывает глаза. Фокус его внимания постепенно меняется с Титаника на наслаждение, которое на него вот-вот нахлынет. Миша небрежно кидает на одну подушку презервативы и смазку, а вторую подкладывает себе под спину, и хлопает по своим коленям, приглашая Сашу. — Нет, — Мишин вопрос не требовал ответа, но Питер всё равно решил, что должен отреагировать. — Ты знаешь, как мне нравится знать, что тебе тоже приятно. Особенно, когда ты показываешь это голосом. Под конец последней фразы интонация стала непередаваемо томной, вкрадчивой. Саша словно загипнотизировать пытался, переминаясь на коленях Москвы. Миша одними уголками губ улыбнулся, бережно заправил растрепанные локоны за уши, и тихо, даже несколько виновато сказал: — Я не умею стонать. У Саши есть теория, что это тоже исходит из детства. Когда Мишу, прости Господи, насиловали, позволяли ли ему издавать лишние звуки? Пошла ли привычка сдерживаться и молчать оттуда? Или — вторая теория — Миша просто сам по себе такой: громкий по жизни и тихий в постели. — Я не настаиваю, — Петербург мимолетно целует уголки Мишиных губ. — Но помни: если тебе захочется, не стесняйся и не сдерживайся. Москва кивает и дублирует нежные поцелуи Саши. Не отвлекаясь, щедро льет смазку на пальцы и, заведя руку Питеру за спину, неспешно проникает внутрь. Мышцы, растянутые ещё с ночи, легко поддались, пропуская сначала два, а потом и три пальца без какого-либо сопротивления. Саша негромко стонет, прогибаясь навстречу. Не зная, куда деть руки, он укладывает их на грудь Миши, оглаживая рельефы. Долгая подготовка Саше не требовалась, но Москва решает, что не одного его сегодня должны мучать. Он очень медленно, миллиметр за миллиметром, вынимает пальцы, замирая ненадолго у входа. Взгляд от лица напротив не смеет отводить: следит за тем, как в немом стоне приоткрывается рот, как хмурятся брови и подрагивают ресницы. — Я знаю один паркинг, где мы сможем повторить сцену в машине, — Миша довольно усмехается, свободной рукой придержав Сашу под бедрами, не давая самому насадиться. — Паркинг? — переспрашивает Питер и тут же трепетно ахает, вновь почувствовав в себе пальцы. — Там… кто-нибудь увидит. Миша, немного повернув кисть, развел пальцы в сторону, непременно касаясь мягких стенок под тем самым нужным углом. Саша наклоняет голову в сторону, прикрыв глаза от исступления. Москва обладает невероятным навыком забирать у Питера самообладание и рассудок ещё во время подготовки, а иногда и на этапе прелюдии. Саше остаётся только хныкать и извиваться в его руках, переживая во всем теле спектр ощущений, сравнимый только с эйфорией. — Я знаю паркинг, где никто не увидит, — Миша касается губами под острой линией челюсти. — За тонированными стеклами особенно. Саша согласно мычит, кивнув головой. Он невольно царапнул короткими ногтями бока Миши, когда руки сами непроизвольно сжались в кулаки. — Увидеть, — Питер сам снимается с пальцев, отпрянув. — Может кто и когда угодно. С соседней подушки Саша забирает квадратик презерватива и небрежно его открывает. Миша смотрит молча и жадно на то, как ловко тонкие пальцы раскатывают тонкий латекс по его длине; от прикосновений к чувствительной головке дыхание спирает. — Повернись, — мягко просит Москва перед тем, как Саша сам опустился на него. В серых глазах на мгновение застывает удивление, но он не спорит. Питер поворачивается к Мише спиной, послушно усаживаясь так, как его направляют заботливые руки. Москва обвивает его одной рукой поперёк торса и прижимает спиной к своей груди, а второй сжимает бедро. Саша задерживает дыхание. Миша медленно опускает его на себя, проникая сразу под нужным углом, задевая простату. Комом в горле застревает протяжный стон; от приятного давления изнутри заслезились глаза, и Саше показалось, что всё замерло, пока по венам вместе с кровью не побежало наслаждение. Москва чувствовал примерно то же самое. Сохранив в памяти просьбу, он трепетно выдыхает имя Питера, и это трепетное «Саш» вмещает в себе слишком много значений. Петербург, услышав своё имя, произнесённое в такой манере, рассыпается на миллион осколков. Он запрокидывает голову назад, падая затылком на сильное плечо и блаженно прикрывает глаза. Хотелось вслух похвалить. Тогда же у него зародилось смутное осознание, что в такой позе Миша особо двигаться не сможет. Пришлось поднять голову и осторожно, пробуя, самостоятельно приподняться. — Это что за акробатика? — сбито спросил Саша, с шумным вздохом опускаясь обратно. Миша перехватил Питер руками удобнее: положил ладони на его талию, контролируя, но не удерживая, чтобы не мешать ему. — Репетиция постельной сцены в машине, — голос от возбуждения стал таким низким, бархатным, но улыбка в тоне была отчетливо слышна. — Или ты хотел тесниться на задних креслах, м? Саша опирается руками на Мишины колени, задавая плавный, неспешный темп. Он тихонько поднимался и, слегка мотнув бедрами, меняя наклон, опускался до упора, ощущая член особенно глубоко, сжимая его в себе, чтобы услышать удовлетворенное шипение. — Я хотел, как обычно-ох… — он рвано вздыхает, грациозно двигаясь вверх-вниз. — Чтобы видеть тебя. — Мы будем отражаться в стекле. Москва вряд ли сам обдумал то, что сказал, а вот Саша несколько секунд прокручивал эту фразу в голове, и она показалась ему настолько до абсурда смешной, что он, остановившись, негромко захихикал. Миша прыснул и снова прижал Питер, мелко подрагивающего то ли от исступления, то ли всё-таки от смеха, к себе. Вместе с ним он откидывается на подушку и вскидывает бёдра, толкаясь резко и сильно. Тогда Сашин смех срывается на громкий стон. Петербург обмякает, крепко хватает Москву за руку, и позволяет доводить себя до пика в таком темпе: с каждым мощным толчком Миша выбивал воздух из лёгких и мысли из головы; от каждого движения с губ Саши срывались краткие сладкие стоны. Голова шла кругом, причем у обоих; Миша свободной рукой обхватил истекающий смазкой член, стимулируя ладонью головку. Ритм фрикций получался рваный, Москва сквозь пелену, застилавшую сознание, забеспокоился, что Саше может быть неприятно. Слегка напуганный своим же предположением, он чуть замедлился и вытянул шею, касаясь губами горячей скулы. На устах остался солоноватый привкус от слёз, и Миша выдохнул. Удивительно, как слёзы Саши перестали быть для Москвы чем-то непозволительным во время секса и стали, напротив, высшей степенью похвалы. — Миша, — судорожно пролепетал Питер, приоткрыв глаза. В его голове просьба вернуть тот грубый темп никак не могла оформиться в полноценное предложение. — Я уже почти… Миша кивнул, вбиваясь в Сашу заметно резче. У самого тело свело в приятной судороге, предвещающей яркий оргазм. Губами он прижался к нежной коже на шее, слушая, как Питер захныкал, приближаясь к финалу. Его всего выгнуло дугой в надёжных объятиях. Саша сжал его в себе, излившись в ладонь. Давая время прийти в себя, Миша остановился. В эти несколько секунд, когда Питер был особенно уязвимым, Москва даже перестал думать о своём собственном напряжении. Саша бы вряд ли оказался против, если бы его сквозь послеоргазменную негу по-человечески дотрахали, но Мише его помутнённый рассудок запретил это делать, приказал подождать, пока Питер сам не проявит инициативу. Внутри жарко и узко, даже когда Саша ну очень хорошо растянут. А когда он его сжимал и сам двигался, Миша был уверен, что мог бы и умереть от невыносимого наслаждения. И Питер будто действительно мысли читает: он меньше чем через минуту приподнимается, ведёт плечами, разминая их и максимально поворачивает голову вбок, взглядом стараясь зацепиться за лицо Миши. — Если твоя главная претензия к Розе состоит в том, — Саша напрягает мышцы, оказывая на член давление упругих стенок, и поднимается. Москва от такого безусловно сдавленно стонет сквозь сжатые зубы. Питер пытается выдержать ровную интонацию, не показать, что он в детском восторге. — Что она спрыгнула со шлюпки, чтобы спастись вместе с мужчиной… — Са-ах-аша… — …который открыл ей новый мир, — плавно опускается. — Садясь в шлюпку, она понимала, что никогда его больше не увидит и проживёт всю жизнь с мужем-тираном. И ты всё равно её осуждаешь? Не сделал бы так же? Краем глаза замечает, как, кончая, Миша прикрывает рот ладонью, заглушая робкий стон. Саша дышит тяжело и прерывисто, не силясь отвести взгляд от его лица. Хотелось прильнуть, расцеловать алеющие щёки, укусить, но, проявляя солидарную заботу, он ждёт, пока Москва переведёт дух. Питер обессиленно ложится рядом. Член у него больше не вставал, но ощущение, что он испытал два оргазма, всё равно было — сил не осталось совсем. Взглядом лениво скользил по профилю Миши, слушал его дыхание. — Саша, просто не сравнивай, — хрипло отзывается Москва, поглядывая на него из-под белёсых ресниц. — Я бы обеспечил нам места в шлюпках. Да ты бы и без меня получил место, Ваше Высочество. Саша поджал губы. — Спасибо за твою авторитетную позицию. — Больше не будешь со мной обсуждать «Титаник»? — Нет, почему же? Мне понравилось, как ты унизил Джека и Розу за счёт наших отношений. Миша внезапно рассмеялся, беззвучно и искренне. — Я так многое могу.