Гореть вечно и во славу

      Горячее дыхание опалило шею. Энтони не боялся его. Это было интересно. Аран был интересным.              — Тебе так хотелось остаться со мной наедине? Признайся, ты ведь следил за мной. — дерзкие ноты своего же голоса успокаивали и придавали смелости.              Чужое дыхание заметно участилось. Стало чересчур жарко — огромное тело вдавливало Энтони в кафель школьного туалета. Это возбуждало — от ощущений в груди давило так, что не хватало воздуха.       Энтони соврал бы, если бы сказал, что абсолютно случайно забрел в вечно пустующее крыло школы. Он знал — Аран не спускает с него взгляда, когда Шон рядом. И это забавляло. Он желал и дальше играться с эмоциями закрытого, холодного, вечно хмурого парня. Он уже знал — это лишь маска, которую можно с легкостью сорвать: ему казалось, что только он в силах вызывать настоящие эмоции Арана. И поэтому хотел, чтобы эти эмоции мог видеть только он один.              — Я сказал тебе не лезть к нему.              Он никак не отреагировал на слова Энтони, и тот готов был даже похвалить Арана за самоконтроль. Но Энтони чувствовал, как часто билось сердце в этой, такой тяжелой сейчас, груди. Он чувствовал, как руки, сжимающие его за плечи, слегка дрожат.              — А ему ты сказал не лезть ко мне? Ты прожигаешь взглядом меня, не его. Когда ты трахаешь его, думаешь обо мне? — Энтони с наслаждением улыбнулся от одного осознания, какую реакцию вызовут его слова.              Аран отшатнулся. Энтони почувствовал, как чужие руки сжались еще сильнее. Было больно. В том месте, где недавно обдавало жаром, прошли холодные мурашки. Чужой взгляд теперь был направлен прямо в его глаза. Энтони не был испуган. Ему нравилось это. Он готов был ходить по лезвию ножа — возможность упасть была соблазном, а острые ощущения позволяли чувствовать жизнь.              — Ты совсем ебанулся?              Энтони мог бы рассмеяться. Если бы не это томительное давление в собственной груди. Внутри всё тянуло, горело, будто сжимаясь. Это было невыносимо. Это было приятно.              — Не ври мне. Ты хочешь меня, и я готов дать тебе то, чего ты так желаешь. Но ты же боишься.              Он сам не узнал свой голос. Это было на полувыдохе. Это было… слишком. Энтони до этих пор и не догадывался, какое влияние оказывает на него Аран на самом деле. Потерять контроль над собой и своими желаниями — не то, зачем он сюда пришел. Стало страшно.       Хватка на плечах ослабла. Видимо, Аран тоже услышал что-то новое в голосе Энтони. На мгновение складка меж его бровей разгладилась, а в глазах мелькнула растерянность. О да, Энтони увидел это. То, ради чего он пришел сюда. Но сейчас на него снова смотрели эти темные, полные злости глаза. Они были похожи на два уголька, которые, как Энтони казалось, вот-вот могли бы вспыхнуть. И тогда ему точно бы не поздоровилось.       Но во взгляде ничего не менялось. Аран просто стоял и смотрел. И тут Энтони понял, что он смотрит не на него. Он смотрит внутрь себя. Эта злость была направлена не на Энтони, а на самого себя. Это пугало, это удивляло и это… Бесило. Это очень бесило Энтони, и он не знал почему.              — Ты педик, Аран. Ты один из тех, кого ты так ненавидишь. И ты ведь понимаешь это, но боишься принять.              Аран вздрогнул, и злость в его глазах сменилась болью. Энтони хотел бы насладиться этим. Это должно было стать его триумфом: до этого он ни разу не вызывал у Арана такое сильное чувство как боль. Но он ничего подобного не почувствовал. Ощущения триумфа не было ни в груди, ни в кончиках пальцев, ни на кончике языка. Боль глаз напротив отразилась в самом Энтони, ему стало не по себе. Почему его так сильно задело?       Аран резко встряхнул его и довольно сильно приложил о кафель. Энтони видел, как его глаза блестели, а рот искривился мучительно. Он молча смотрел прямо в глаза. Энтони уже не хотелось находиться здесь. Хотелось убежать далеко, подальше от этого взгляда. Он не хотел чувствовать боль. Эту чужую, но такую знакомую боль. Но не мог вырваться из сильных рук. Может, он и не хотел никуда бежать? Энтони был растерян.              — Зачем ты издеваешься? Я думал, что интересен тебе.              Энтони не ожидал услышать это. Несмотря на то, что он и так прекрасно знал — Аран думает о нем, не о Шоне. Но услышать эти слова… Это было его признанием. Аран только что признался: все это время он надеялся, что действительно интересен Энтони! Эта мысль поразила. Сейчас Аран предстал перед Энтони очень ранимым и чувствительным. Арану нужно было не тело Энтони, ему нужно было его внимание, ему нужна была искренняя заинтересованность.       Это пугало. Это пугало гораздо больше, чем злой взгляд, чем сжимающие до боли руки, чем жаркое дыхание в шею, у самого уха. Энтони, когда шёл сюда, был готов к грубости, к насилию, к чему угодно. Но только не к тому, что ему придется делиться своими чувствами. Он никогда не будет готов дать то, чего так хочет Аран.              — Отпусти меня. Ты не интересен мне. Я просто…              Он не нашел слов. Он теперь даже не знал, как вести себя с этим человеком.              — Энтони… — Энтони вздрогнул, услышав свое имя, едва слышно сорвавшееся с губ Арана.              Энтони почувствовал, как ситуация зашла в тупик. Напряжение, возникшее в начале, постепенно пропало и оставило после себя пустоту, которая никак не могла наполниться ни признаниями, ни чувствами, ни чем-либо другим. Энтони смотрел на черную ткань, которая больше не скрывала то, что было у Арана в душе на самом деле. И понимал, что лучше бы скрывала дальше.              — Ты ошибся. Мне интересно выводить тебя на эмоции, потому что это могу делать только я. Теперь я увидел все, что хотел. Больше мне в тебе ничего не интересно. Отпусти меня и больше никогда не смотри в мою сторону, мне противно.              Произнеся это, Энтони почувствовал, что ему стало не по себе. Почему он испытывает подобные чувства, как сейчас, только в таких мерзких ситуациях и в таких противных местах? Что с ним не так? Бог давно отвернулся от него. Но в какой именно момент?       Аран отпустил и сделал шаг назад. Он больше не смотрел на Энтони. Это правильно — на Люцифера смотрели только падшие. Ни Бог, ни ангелы никогда не обратят взор на него. Аран же — пилигрим, а значит их пути никогда не должны сойтись.       Энтони деланно повел плечами и направился к выходу. Аран так и не сдвинулся с места.              Идя по коридорам, Энтони мог думать только об одном. Жизнь на земле — это адское пламя, в котором мучительно горят человеческие создания. И только он один горит во славу себе.