Так будет лучше

Солнце еще не село и висит в паре метров от горизонта. В пустую квартиру не хочется, а именно сегодня как назло Дмитрий Сергеевич отправил домой пораньше: "выглядишь нездоровым, попробуй выспаться – ну хотя бы попытайся". Да Сеченову ли с его синяками под глазами на пол-лица говорить? И пальцы у него дрожат больше обычного в последнее время. Нечаев от мурашек поводит плечами и решает идти домой самым длинным путём: петлять по дворам и переулкам, гладить встречных котов. Ветер приятно ерошит волосы. "Солнечный свет хоть впитаю и проветрюсь," – думает Серёжа. Если бы мог, он бы жил на работе. Хорошо бы в офисе (и почему некоторые так его ненавидят?). Еще бы лучше – у Сеченова. Оставаться в собственной квартире с самим собой страшно. Веет таким нестерпимым одиночеством. От Сеченова тоже, конечно, обжигает холодом – все эти полуулыбки и обращения блёклые и бесконечно усталые. Но Дмитрий Сергеевич – это... это Дмитрий Сергеевич. Красивый, изящный, гордый. И отстранённый. Такие обязательно добиваются своих целей. И правильно, что он грезит о звёздах. А не о чём-то человеческом вроде другого человека. Нечаев сворачивает на широкую залитую солнцем улицу. С краю от асфальта виднеется рыхлая земля и первые ростки зелени в ней. Через полоску земли начинается мягкое покрытие детской площадки. Серёжа останавливается и разглядывает турники с лестницами. А потом взгляд приковывают блестящие качели. "Все же дети когда-либо катались. А я? И почему же ничего не помню..." Оглядываясь на бликующие на закате окна ближайших домов, Нечаев подходит к качелям и плюхается на сиденье. Серёжа бесстрашный мальчик – почти делает солнышко уже, а жмурится только от удовольствия. Раскачаться бы ещё немного – и в космос. У Серёжи ведь стальное тело, прекрасная форма – ему всё по плечу. Слетает и вернётся, чтобы Дмитрию Сергеевичу рассказать о том, что видел. Жаль, ни одну звезду по имени даже не назовёт.

Взмывая выше ели, Не ведая преград Крылатые качели Летят, летят, летят

Ему всё по плечу. Кроме Дмитрия Сергеевича. Нет, конечно, Нечаев на полголовы точно повыше Сеченова будет. Но смотрит Серёжа на своего шефа будто из-под носков его лакированных туфлей. Но он и рад всегда команде "к ноге" – лишь бы не оставаться одному. Лишь бы было время вместе с Дмитрием Сергеевичем: рядом, в кабинете Челомея или хотя бы дистанционно, на связи. Солнце клонится к земле. Нечаев, умиротворённо прикрывающий от света и ветра глаза, чувствует, как начинает мёрзнуть. Пора идти. Серёжа спрыгивает с качелей, когда те подлетают к высшей точке, и мягко приземляется на ноги. Зря, конечно, он забыл всё – раньше ведь, наверное, всегда так весело летал! Сеченов и занятие дал, и пристанище, и почти гладит каждый раз этим своим "сынок" или "горжусь тобой". Нечаев прикрывает глаза и светло-светло улыбается себе. Чего ещё просить? Серёжа и не просит, а просто молча хочет. Хочет, чтобы Сеченов смотрел на него, чтобы говорил с ним и делился мечтами. А ещё Серёжа хочет тепла. Чтобы Дмитрий Сергеевич обнимал, щекотал, ставил эксперименты – да что угодно! Главное только касался бы. От жёлто-красного шара над землёй остаются лишь лучи. Нечаев поправляет и застёгивает до конца лёгкую курточку. Становится заметно прохладнее. Серёжа вызывает перед глазами сегодняшнее воспоминание. Какие-то внутриправительственные переговоры, которые Нечаев случайно подглядел, подслушал. А Сеченов позволил. Но больше П-3 всё же подглядел. Так и не смог до конца заседания оторваться взглядом от рук и глаз шефа. А о чём уж там говорили – какое дело? Главное, что пальцы, мелко дрожа, перебирали и разглаживали бумаги, а тёмные глаза точно и цепко впивались в лица собеседников. И Серёже на ветру становится теплее. Он останавливается в одном из дворов и поднимает лицо к небу. Хочется кричать: "знаете ли вы, какой Сеченов невероятный? У него морщинки-лучики в уголках глаз и пробирающий внимательный взгляд (как будто ему не всё равно), а ещё, ещё," – задыхаясь – "тонкие запястья и необычный голос – такого нет ни у кого, а за электронными помехами телевизора всё не то, нужно слышать вживую... я-то знаю, я слышал и видел!" Все советские люди уверены, что лучше Сеченова никого нет (среди учёных точно), но сильнее всех в этом уверен Серёжа. Точнее, только он один и понимает всё. Дмитрий Сергеевич расставит вещи на свои места, всем раздаст работу, и похвалит, и поругает... "А я – я просто всегда буду рядом. Нет, "рядом" неправильное слово. Я достоин только "у ноги" и нужен только для того, чтобы защищать. Но абсолютно всё, что мне доверят, я буду исполнять с бесконечной гордостью". Ночью Серёжа в полной темноте гладит себя через ткань. Голова пустая. За исключением голоса Сеченова, который звучит там фоном всегда. Раньше Нечаев пытался представлять каких-то девушек с обложек – грудастых, крепко сложенных – каких делали образцом для советской женщины. А они всё ускользали. Нечаев злился из-за того, что мозг не поддаётся. А потом просто смирился. И впустил в своё сознание все ракурсы и детали Дмитрия Сергеевича. И сейчас как всегда П-3 извивается на простынях под яркие воображаемые картинки подтянутых узких бедёр Сеченова.

***

Сеченов трёт глаза и устало смотрит на свои расчёты. Чернила медленно впитываются в рыхлую бумагу. Дмитрий Сергеевич прокручивает в мыслях оставшиеся на сегодня задачи. Боже, ну почему всем должен заниматься только он один? Сотрудников немного, – Сеченов позаботился, чтобы на работу попадали "самые достойные" (а Сеченову наград, степеней и изобретательности, в каком бы их количестве ни было, всегда мало), – но сотрудники всё же есть. И тем не менее, из всех людей на Предприятии хоть сколько-нибудь реально доверять Дмитрий Сергеевич может только Штокхаузену. Но Михаэль сейчас занят другим делом, так что все расчёты придется завершать самостоятельно. Сеченов вздыхает. Есть ещё второй человек, которому он доверяет. Только это совсем другое доверие. Нечаев обожает Дмитрия Сергеевича и готов жизнь за него положить – такому-то можно рассказать о любых своих неприязнях и просчётах. "П-3, нужно устранить проблему, фас". Нечаев приберёт, исправит – сделает абсолютно всё и без лишних вопросов. Да он слюной исходится, когда Сеченов его хвалит, – не важно даже, какой сложности было задание. Даже если живым вернулся только чудом, все ужасы и кровь на руках забываются. Конечно, Дмитрий Сергеевич все эти голодные и жадные взгляды понимает. И как Нечаев вылетает из реальности, зависая взглядом, и как вымученно длит диалоги – Сеченов замечает всё. Оттого хвалить Серёжу и звать его "сынок" становится слаще вдвойне. Дмитрий Сергеевич своими знаниями впрочем Нечаева не смущает. Тот настолько ослеплён страстью, что наивно и эгоистично думает лишь о холодности Сеченова. Изо дня в день приходит к нему за поручениями и украдкой – как ему кажется самому – старательно запоминает черты Дмитрия Сергеевича. Чтобы потом носить их с собой, воспроизводить, будто на проекторе, в темноте перед сном. Нечаев слишком одержим, а Сеченов абсолютно в курсе этого. Он позволяет. Но так же, как Дмитрий Сергеевич осведомлён о Серёжиной привязанности, он знает и о том, что П-3 неприлично красив и послушен. Что тот только в кабинете Сеченова преданно и так открыто, доверчиво подрагивает ресницами, а за пределами Челомея только скалиться и огрызаться умеет. Дмитрий Сергеевич знает и замечает всё. И что у самого сердце неприятно заходится от вида уязвимо одержимого Нечаева – тоже. Да этот майор – Серёжа, Серёженька – душу травит так, как никто другой. Не думать о нём, не волноваться не получается. Нечаеву-то кажется, что это ему как воздух нужно мельтешить перед Сеченовым и как можно больше видеть его на дню. А на самом деле всё это оказывается прежде всего для Дмитрия Сергеевича: так спокойнее – быть в курсе каждого шага своего агента. Знать в их отношениях позволено только Сеченову. Знать и бороться с желанием выдерживать все эти безнадёжно влюблённые взгляды, пока П-3 сам первым глаза не отведёт, а на все шутки дурацкие, пошлые – неодобрительно качать головой, но смеяться. Сеченов оставил бы Нечаева при себе – цепного пса – на цепи. Заставлял бы греть постель и кипятить чай, гулял бы с ним хотя бы раз в день. Рассказывал бы ему перед сном о культуре и истории или читал книжки. И засыпал бы в его медвежьих руках под колкие поцелуи сзади в шею. Если бы мог. А ведь Нечаев податливый. Ему самому первому всего этого надо. Только помани – и он бросится к ногам. Только расскажи в ответе на его голодный взгляд обо всём, что у самого творится внутри. Сеченов иногда думает о том, что и сколько всего могло бы быть. Под конец рабочего дня, закинув ноги на стол, Дмитрий Сергеевич представляет, как все эти теснящие грудную клетку чувства могли бы найти выход. Может, тогда пропал бы холод из глаз или исчезло бы это тоскующее одиночество. Внутри где-то под грудиной неприятно, но привычно покалывает. Всегда, когда Сеченов отрывается от работы, в глубине разверзается дыра. Именно поэтому академик прячется в бумагах и государственных делах до тремора пальцев, до потемнения в глазах. Иначе эта пустота внутри вывернет Сеченова, а вместе с ним и весь мир, что он построил, наизнанку.

Самые великие из нас способны выбирать ошейники

Пусть будет болеть. Это не смертельно – с таким живут. Нечаев продолжит голодно смотреть на шефа, находя в нём всё больше незаметных влюбляющих чёрточек, а Сеченов продолжит хранить свои знания и грустно улыбаться каждый раз, как за Серёжей затворяется дверь. Пусть опустошающе. Пусть горько. И пусть, видимо, навсегда. Но ничего, так будет лучше для всех