Солнечная утопия

— Фуф.       Донхёк плюхнулся на кровать, несколько секунд лежа неподвижно лицом в подушку, не имея сил даже разговаривать. Марк на это лишь посмеялся, забирая у него из рук мокрое полотенце, и вышел на балкон, вывешивая его там на просушку.       Время уже перевалило за четыре часа после полудня, основная масса отдыхающих только сейчас начала выползать на солнце, однако его любимый не любил толпу у бассейна, а именно в неё они попали в это время в первый день отпуска, так что уже на следующий день, то есть сегодня, он потащил Марка купаться чуть пораньше. В целом, обмазавшись spf-кремами и будучи от природы далеко не бледными, оба парня не особо пострадали, выйдя на улицу на полчаса раньше положенного времени. — Сегодня было так жарко, я умаялся, — прозвучало лениво с кровати, когда он вернулся. — Ещё и эти мамы у бассейна косились на нас, завидовали нормальному отдыху, наверное, — силы посмеяться уже находятся. — Нет чтобы за детьми своими следить. — Ты хотя бы в душ уже сходил, Хёк, так что лежи и не возмущайся лишнего, — Ли щипнул чужую голую икру и, захватив свое полотенце и не особо вслушиваясь в ответный бубнеж Донхёка, убежал в ванную.       Когда Марк, вытирая волосы, вышел обратно в коридор, с наслаждением ощущая ветерок из открытой балконной двери на ещё местами влажной коже, местоположение и поза Донхёка нисколько не изменилась, и это снова заставило усмехнуться.       Он также вывесил свое полотенце на сушилку, посмотрев пару минут на подтягивающийся к бассейну народ, глянул на часы на стене, прикинув, что до ужина ещё два часа, а значит, можно просто отдохнуть, никуда не таскаясь, и зашёл обратно в номер, остановившись взглядом на всё ещё мирно (что было удивительным) валяющемся Донхёке. Видать, разморило после солнечных ванн. Упомянутое светило уютно разместилось на чужих плечах, подсвечивая кожу будто изнутри, очерчивая каждую родинку своими лучами сквозь оконное стекло. Младший выглядел безумно мягко и притягательно, и Марк не смог отказать себе в желании уютно расположиться рядом на боку, подложив ладони под голову.       Донхёк дёрнулся, медленно открывая успевшие "заспаться" глаза, поморгал медленно, потягиваясь и заставляя мышцы под кожей перекатываться маленькими волнами, и с протяжным зевком перевернулся на спину. — Блять, — тут же зажмурился от попавшего на лицо солнца, закрывая лицо ладонями, и Марк отозвался на это смехом. — Чего ржёшь, я спросонок вообще не в адеквате, сейчас как вмажу случайно, — тот рассмеялся ещё больше, и Донхёк только фыркнул. На старшего невозможно было раздражаться, когда он так смеялся, а смеялся он практически по любому поводу, всегда обращая на себя взгляды и заставляя в который раз переосознавать испытываемые чувства.       Донхёк покосился взглядом на всё ещё улыбающегося Марка и показушно фыркнул ещё раз, отвёл одну руку к изголовью кровати, второй козырьком закрываясь от ярких лучей, и сладко потянулся. Старший моментально проследил изгиб тела глазами. — Сколько времени вообще? — Хёк заинтересованно склонил голову вбок снова и тут же был вынужден сморгнуть от неожиданности.       Марк, по достоинству оценивший свои эмоции по поводу близости их тел, перебирается ближе, перекидывая одну ногу через Донхёковы бёдра. — Время? — приближается к лицу с удивлённо-заинтригованном выражением, скользя привычно своей ладонью по скуле и дальше чуть за ухо. — Время ещё есть, — успевает сверкнуть улыбкой, прежде чем прижаться губами к чужим, и Донхёк привычно закрывает глаза, зарывается во влажные волосы Марка.       Обе руки старшего оказываются у него на лице, мягко обхватывая, большие пальцы методично поглаживают щёки, затем ладони сползают ниже на шею и плечи, и Донхёк, как обычно не выдержав, свободной рукой вцепляется в плечо Марка, давит вниз, заставляя подарить внимание чему-то кроме губ. Прекрасно ведь знает, что если бы его парень мог размножить себя в пространстве, то с удовольствием сделал бы это ради возможности наслаждаться всем Донхёком одновременно.       Он жарко дышит из-за поцелуев в шею, вокруг неё по ключицами и линиям плеч, жмурится и смотрит расфокусированным взглядом в потолок, не в силах себя контролировать. А Марк явно не особо торопится, не спешит, как пару раз бывало, поскорее дорваться до члена, нашёл какой-то темп и в нём кайфует, изводя парня под собой. — Ты уже, — слегка запыхавшись, роняет Донхёк, пытаясь извернуться, — заигрываешься, — и кусает губу, когда Марк в отместку резко втягивает левый сосок в рот, и сжимает его плечи сильнее.       Младшему приходится снова рвано выдохнуть от чужих прикосновений, прежде чем у него получается оторвать Ли от себя и перевернуться, пригвоздив своим весом сверху. Он зачёсывает непослушные волосы назад, пару секунд переводя дух, пока Марк смотрит-смотрит-смотрит, упивается образом Донхёка, откликающимся влюбленной эпилепсией цветов на зрительных рецепторах. — Мне вообще-то всё нравится, — замечает Донхёк, слегка наклонившись вниз и улыбаясь счастливо и безумно. — Но для вида я скажу тебе "ай-ай-ай" за настойчивость и непослушание, — и хитро смотрит, на что Марк закатывает глаза и фыркает со всей своей сильной влюбленностью.       Донхёку до ужаса нравится, что ему стоит лишь приблизиться, и губы поглощает новый жадный поцелуй. Марк внутренне плавится от этих дразнилок, его родное обжигающее солнце хочется касаться, хочется заставить его сиять от удовольствия ещё больше. Он шустро ползёт руками до чужого белья, заползает под ткань, сжимая горячую кожу на Донхёковой заднице, и тот мычит в поцелуй несдержанно, явно не совсем ожидавший внезапного нападения, выгибается, льнёт торсом ближе, а таз отставляет, покрываясь мурашками от острого удовольствия.       Старший соврет, если скажет, что у него нет зависимости от Донхёка, который получает удовольствие от Марковых рук. Донхёк — его истинная любовь, влечение, страсть, самое счастливое случившееся в жизни, и ему хочется давать в ответ самое лучшее, бесконечно благодарить за выбор быть с Ли, тысячу раз вызывать улыбку, решать все проблемы вместе, забивать на весь мир, потому что важен только Хёк.       О, как же сильно Марк благодарит Бога за то, что дал им обоим терпение и силы довести чувства и отношения до данного момента, до их собственного совершеннства. Они сточили все свои острые углы и зацепки, притерлись крепко, стали идеально совпадающими кусочками пазлов.       Донхёк доказывает это в очередной раз, когда лежит под Марком уже абсолютно обнаженный и пыхтит рвано от каждого движения по своему члену, хмурится, желая снова повредничать, но молча, кусая губы, терпеливо ожидает прекращения растяжки. Марку в этот момент нравится в нём абсолютно всё.       И стонет Донхёк тоже неидеально, срывается в хаотичные вздохи-выдохи, выдает совсем не протяжные долгие вокализы. Марк помнит, что до первого секса с Ли думал, что лучше всего звучат наигранные стоны в порно, но, Господи Боже, сейчас любой звук, выдающий удовольствие Донхёка, кажется для Марка самым лучшим. Тем более удовольствие от его собственных толчков с оттяжкой, то удовольствие, которое он сам полностью контролировал.       Марк держит Хёка за бёдра, периодически ощущая, как тот крепче сжимает скрещенные за его спиной ноги, методично вбивается, жмурясь от регулярных острых приятных разрядов по телу, но упорно стараясь моргать как можно реже, чтобы видеть чужие подёрнутые пеленой напряжённо накатывающего удовольствия глаза, искусанные губы и язык, петляющий между ними в измождении.       И всё же Марк останавливается, тяжело дыша, не в силах дальше поддерживать чужое тело, и Донхёк моргает, пытаясь осмысленно на него взглянуть, морщится, когда старший выходит из ануса: — Переворачивайся, — хрипловатым голосом командует, убирая волосы со лба одной рукой.       Донхёка, уже порядком измученного количеством накопленных ощущений и ставшего гораздо послушнее, дважды просить не надо: он, как может, быстро переворачивается на бок и следом встаёт на колени, упираясь лбом в подушку, тяжело дышит. Марк, не медлит, придерживает выставленную вверх задницу и входит обратно, чувствуя чужую дрожь и слыша сдавленный стон. Ничего-ничего, ему уже тоже не терпится.       Он постепенно наращивает темп, пытаясь нагнать оргазм, ощущает мольбу в участившихся под конец загнанных стонах Донхёка и кладет руку на его член, двигая рукой быстро-быстро, а в теле — также, но ещё более беспорядочно. Ещё пару секунд — и знакомая предсказуемая вспышка озаряет сознание, негромкий вскрик Донхёка в ответ, и лава сумбурного оглушения по крови расползается.       В глазах слегка темнеет, тела, что почти синхронно подрагивают, валятся на постель в одну сторону. Они лежат так несколько секунд, прежде чем сходит первичный шок организма от такой сумасшедшей нагрузки, и Марк сильнейшим усилием воли поднимает себя, выйдя из Донхёка, на негнущихся ногах плетётся до мусорки в ванной, чтобы выбросить резинку, и споласкивает правую руку. Обратно до кровати добирается гораздо проворнее и валится лицом к лежащему неподвижно и лишь медленно моргающему Донхёку, наконец позволяя онемению захватить тело. — Хей, — Марк аккуратно оглаживает пальцами чужую мягкую щеку. — Всё нормально? — получает в ответ согласное моргание и еле заметный кивок, смеётся коротко, тихо. — Я люблю тебя, — припечатывает такой же тихий поцелуй точно в губы Хёка. — Я тебя тоже, — ему отвечают подсевшим голосом, и Марк не может не проронить смешок снова, уж такие слова его драгоценный парень проигнорировать действительно не мог.       Солнце снова с уютом располагается на Донхёковых плечах, пригревает макушку, заставляет закрыть веки и погрузиться в усталую теплую дрёму. Марк смотрит на него и думает, любуется.       Марк Ли очень сильно любит Ли Донхёка.