Сухость ветра

      Род графства Л'Обель, по сравнению с другими, был основан не так давно, около 4 поколений назад. Дарованный титул бастраду-иностранцу был ничем иным, как возможность обогащения страны за её счёт. Из-за этого графство, хоть и было богатым, а также имело связи как в светском, так и в учёном обществах, не обладало большой военной силой и подготовкой. В связи с этим, был сформирован лишь один рыцарский отряд, а большая часть охраны была нанята из наёмничьих гильдий.       К сожалению, или же к счастью успешно проскочивших отбор ублюдков, даже спустя столетие графы так и не смогли приловчится к проведению отборов. С одной стороны, турнир в качестве экзамена неплох, но с другой, сложно понять, что из себя представляет человек.       Представителем как раз-таки такой непонятной личности и являлся караульный восточной части сада. Ему мало доверяли, поэтому и поручили охранять небольшой кусочек открытого пространства, заключенного с двух сторон молодой рощей, а с третьей — тихим озером. Из особняка сюда вела скормная каменистая дорожка, закручиваясь в пару спаренных дуг и обрываясь на низкорослой беседке.       Здесь часто отдыхает младшая госпожа Барран вместе со своей личной служанкой, с чопороно стоящим личным рыцарем невдалеке. Иногда, в тёплые и светлые будничные дни, ей преподаёт религию и историю нанятый священнослужитель. В такие дни сомнительному караульному становится невыносимо скучно. Если же он мог хотя бы прикурить на своём посту, или даже на некоторое время пристроить свою тощую спину в тень изгороди и пригубить немного дешёвого вина, то с появлением снобистки и графини ему приходилось изо всех сил правдоподобно изображать статую и не дай чёрт от него разит перегаром.       Какой бы благодушной не была госпожа Барран, её личная служанка Вета, казалось, на дух не может перенести его присутсвие. При первой встрече лицо сморщила как от вида трупа, да ещё и отослала в самый дальний угол сада на солнцепёк. При каждой встрече как кукушка монотонно высказывается о несоблюдении правил униформы и непрезтал... непризан... неприятном виде. Уже одним своим якобы утончённым видом вымораживает.       Протерев подушечками пальцев рукоятку меча, слагка подтирая уже износившиеся края лоскутов кожи, Баку фокусирует взгляд на беседке. Развевающаяся тонкая ширма открывала вид юной госпожи, мирно чиркающей ручкой что-то на пергаменте. Иногда в широкую щель попадались и белоснежные рясы, мирно расхаживающие туда-сюда. Ветер стих, укрыв две фигуры полотном и мягкой тенью, с трудом давая различить силуэты.       Исчезла утренняя прохлада, оставляя за собой лишь влажный воздух и палящее солнце. Влага неприятно оседает на языке, а наставший штиль усиливает жажду. Чёртыхнувшись себе под нос, про то, какая же блять прекрасная эта работа и день, караульный выуживает порядком помятую коробку и дёрганно её открывает. Холодные и влажные от пота руки достают предпоследнюю пластинку и быстро отправляют её в рот. Терпкий запах табака маняще пощекотал нос, успокаивая, хоть и не до конца.       Не то всё же это, но и большее позволить сейчас нельзя. Челюсть няпряженно сжимается, растёрзывая курево, после чего уже более медленно пожёвывает. Да, вообще ни о чём. Вкус дерьмовый, дак ещё и дыма никакого нет. Баку сминает коробок обратно в карман, после чего лениво смотрит на одиноко стоящую фигуру у озера. Обычно её лавандовые волосы распущены, однако на этот раз их не видно из-под раскрытого дамского зонтика. Тёмное вельветовое платье облепляет её фигуру и скрывает почти всю её, за исключением потёртых сапожек.       Уже как месяц он носит эту дурацкую коробку с курильной жвачкой. То был пасмурный и хмурый день, нависший кучевыми облаками над родовым поместьем. Господин Мэса и госпожа Барран решили устроить небольшое чаепитие с игрой в шахматы. Как назло, это была его последняя смена перед выходными, из-за чего мозги начинали потихоньку течь. Тело била мелкая дрожь и пот, рефлекторно сжимались кулаки и все мысли были лишь о том. что нахуй эту чёртову работу, главное вмазатся-вмазатся-вмазатся… Пока зелённое пятно травы не сменилось бледно-фиолетовым с красноватыми точками. Баку знатно тряхнуло, из-за чего пишлось сфокусировать взгляд на личной служанке.       Её унылое лицо напоминало выражением отрубленную головёшку рыбы, а волосы — сплетённую и уложенную в прическу паутину. Вета вежливого его окликнула. Сглотнув вязкую и липнущую к зубам слюну, он рявкнул:       — Чё бля надо? — голос вышел хриплый и сухой, словно у страдающего удушьем и жаждой.       — Прошу Вас так не выражаться, и, если Вас настолько затрудняет нынешнее положение, — её тонкие руки выудили из складок платья непримечательную коробку, пахнущую тем особым запахом, — то попрошу использовать это. Так мы не будем мешать друг другу.       Картинка размылась, не успевая выстроится во вгляде резко дёрнувшеося наёмника. Грубая хватка накрыла лакомый дар, сжимая коробченку и мажа мозоистыми падушечками по костлявой и гладкой ладони.       Баку опустил взгляд и поднёс к себе руку. Дерьмово осозновать, что он запомнил и до сих пор ярко помнить ощущение её кожи. Слишком неестественное, будто бы мягкий мрамор. Стряхнув наваждение, взгляд снова зацепился за уродский детский зонтик у кромки воды. Действительно, живая статуя.       Порыв ветра взьёрошил его волосы, а также дёрнул занавески беседки, развевая полотнища и забираясь внутрь. Секунду спустя оттуда уже вылетают чьи-то страницы под возмущенный девичий восклик. Ветер же, словно в насмешку, напрявляет бумагу к озеру, намереваясь отдать карпам на корм. Детский зонтик же бежит за ними, а тонкая рука в перчатке даже ловит одну из страниц.       А затем фиолетовое пятно скрывается всплеском.       Фигуру дурного караульного вскоре перекрывает новый всплеск.