Теперь я Дома

    Яркая вспышка светло-голубого цвета поразила мир с первой секунды. Пьедестал, казалось, начал жутко трястись под ладонью, всё вокруг перевернулось и заходило ходуном. Побледневшие пальцы буквально вцепились в каменный шар, словно боялись, что их обладатель ослабит хватку. Глаза смотрели только в одну точку, грудь пронзали резкие вздохи, в горле как назло встал тугой ком и мешал выдавить хоть какое-то слово, крик или звук.     Не хотелось, чтобы всё так быстро кончалось вот так – спонтанно, нелепо, оборвано на самом важном моменте жизни, на решении судьбы целого мира под названием Земля. Я должен был сделать это, несмотря на уговоры Минервы и Юноны. Одна предлагала не жертвенную цель, а уничтожение планеты. Вторая утверждала, что только один может спасти всех остальных, но скрывала свои собственные мотивы. Я знал, что нужно выбрать, нисколько не задумываясь и не сомневаясь в себе. Я не герой, я – ассасин, который просто сделал доброе дело для простых людей. Во все времена они нуждались в помощи, и мы помогали им всеми силами. Сила ассасинов держится на народе, как бы цинично это не звучало.     Отец, Ребекка и Шон уже давно ушли. Давно? Сколько прошло времени с тех пор, как я дотронулся до пьедестала? Минута, пять, час? Секунды тянулись слишком медленно, чтобы сосчитать сначала, но всё должно закончиться очень скоро, я был в этом уверен. Иногда, сбиваясь, я закрывал глаза и старался унять бешеное дыхание. Жидкий огонь в легких нарастал постепенно, превращая меня в пепел изнутри.     Каменный шар вдруг начал немного пульсировать. В руку будто воткнулись несколько раскалённых шипов, впиваясь в грубую кожу и застревая в плоти. Из горла снова хотел вырваться крик, но ничего не выходило. Я просто открыл рот, попытался отодрать ладонь от пьедестала другой рукой и застыл в одной позе, мигом лишившись рассудка и всего, что было в моей голове.     Всё тело пронзила страшная струя боли, буквально от макушки до самых пяток, суставы скрутило. Энергия бешеным потоком обрушилась на новую цель и полностью заполняла собой, пока, наконец, не отпустила ладонь из плена пылающего каменного шара, являющегося теперь для меня дъяволом во плоти. В еще живом подсознании промелькнула мимолетная мысль: я пожалел о своём решении. Даже ради спасения мира я не захотел бы испытывать те страдания, которые испытываю сейчас. Или я просто не выдержал всех тех событий, что произошли со мной за последние полгода, и сошел с ума, как Шестнадцатый?     Боль утихла так же внезапно, как и появилась. Под ладонью больше не было привычного жара пьедестала, истерзанное тело окутал приятный морозец и свежий ветерок с отчётливым запахом соли. Послышался знакомый крик чаек, шум голосов где-то внизу, стук копыт по земле и различные оживлённые звуки, хотя вокруг по-прежнему была непроглядная тьма. Всё опять стало как обычно, за одним исключением – я не чувствовал себя цельным. Какая-то часть души отцепилась от кусочка материи и взмыла в воздух, подгоняемая попутным ветром в дальние края. Внутри что-то сломалось, переменилось, и возвращаться больше не хотелось, иногда подламывая совесть над чувствами.     Я не знал, спасся ли мир или сгорел в огне, потому что чувствовал, что меня в нём нет. Я продолжаю существовать где-то еще, раз слышу до боли знакомые звуки и вот-вот увижу место своего пребывания.     Что-то заставило меня распахнуть веки в это же мгновение. Сначала яркий свет заходящего солнца ослепил глаза, заставив сильно зажмуриться, затем его влияние ослабло, и мне открылся вид огромного города. Посередине, словно стрела, его разделял пролив, вдалеке виднелся Софийский собор и возвышающиеся крепостные стены. В порт медленно заходил караван торговых кораблей с большими белыми парусами, спокойная вода блистала в красно-оранжевых лучах небесного светила. В стороне от Босфора длинной цепочкой тянулся Большой Базар, петляя среди широких улиц и площадей. Практически везде можно было увидеть минареты и купола мечетей.     Я оказался на самой верхушке Галатской башни, одной из самых высоких в Константинополе. Внизу сновали толпы народа, ездили всадники на лошадях, патрули городской стражи уступили дорогу повозке с сеном, торговцы по бокам улочки продавали различные товары. В нос ударил запах специй и приятного дымка, смешиваясь с другими, более специфическими. Над головой пронесся орел и взмахнул могучими крыльями, на мгновение заслонив ими лучи закатного солнца.     Константинополь. Стамбул. Яркий город, невероятно живой, лучшее место, чтобы поселиться здесь. Когда я находился в первичной тестовой программе Анимуса вместе с Шестнадцатым, то переживал воспоминания уже постаревшего Эцио. Тот тоже оказался в Константинополе, дабы разыскать ключи от библиотеки Альтаира под Масиафом. Я помню, как он был восторжен и покорен этим замечательным городом, ведь именно здесь он встретил Юсуфа Тазима и Софию Сартор, свою будущую жену. Человек, посвятивший практически всю жизнь Братству, еще никогда не проникался каким-либо местом, кроме родной Флоренции, до глубины души. Ассасинам не свойственно осаживаться где-то, они вечные одиночки, переезжающие из города в город.     И сейчас, я по-настоящему понял слова Эцио. Мне стоило лишь раз взглянуть на Стамбул своими глазами – я полюбил его еще больше, чем античный Рим, полноводную Венецию, изящную Флоренцию и мрачный неприступный Масиаф. В каждом месте было по-своему хорошо, но я рад, что судьба так удачно закинула меня сюда. Если я все-таки умер, то теперь не жалею о смерти.     - Да, это поистине прекрасное место, - низкий баритон вывел меня из восторгающихся мыслей. Над головой снова пронесся гордый орёл, деловито сев на руку человека в белом балахоне.     - Альтаир?! – от неожиданности я даже попятился назад, пока не упёрся в решетку ограждения, которая не давала мне упасть с многометровой высоты башни.     Последний раз я запомнил его глубоким стариком с печальными глазами. Оставляя своего сына Дарима, он медленно спускается в Библиотеку, гася факелы на ходу. Садится на небольшой стул, держа в руках шестую печать. Он столько пережил, столько сражался за правду, справедливость и свободу своего Братства, что хочет умереть в тишине и спокойствии родного Масиафа, тоже повидавшего немало на этом свете.     Передо мной вновь стоял молодой ассасин, таким, каким я увидел его в самом первом сеансе Анимуса, когда Абстерго взяли меня в плен для поисков Частицы Эдема. Его до боли знакомое лицо не украшала ни густая борода, ни глубокие морщины, в глазах не было той искорки печали и сожаления о прошлом, напротив, его глаза были преисполнены мудростью, необъятной силой и молодостью души.     - Наконец, ты с нами, Дезмонд, - раздался другой голос, с озорными и приятными на слух нотками.     Еще один человек в белом капюшоне вышел откуда-то из тени крыши. Его легкая броня сверкала в лучах заходящего солнца, два скрытых клинка на обеих руках были украшены знаком Ассасинов, губу, так же, как и мои с Альтаиром, пересекал кривой шрам, полученный от удара камнем при драке с семьей Пацци. Эцио. Эцио Аудиторе да Фиренце.     Парень тепло улыбнулся, и, подойдя ко мне, облокотился о стену, по-прежнему ухмыляясь и одаривая меня той самой знакомой улыбкой. Карие глаза как всегда были веселы, беззаботны, а вид грозного ассасина совсем не портил общего впечатления. Эцио был рожден, чтобы стать им, стать великим магистром Ордена.     - Все ждали твоего возвращения, - третий голос принадлежал совсем другому ассасину, более молодому, чем мудрый Альтаир или влюблённый в жизнь Эцио. Я бы никогда не перепутал их голоса с чьими-то другими, я бы всегда смог узнать этих троих из тысячи обычных людей.     Радунхагейду был моим последним воспоминанием в Анимусе, перед тем, как я дотронулся до пьедестала, поэтому я отлично помнил всё, что происходило с ним и со мной вчера или сегодня. Я помнил каждую цепочку его воспоминаний, начиная от детства, до взрослой жизни одинокого индейца, лишившегося матери, друзей, деревни и своего народа. Его жизнь была не менее интересна, чем у остальных, но она пролетела слишком быстро, неожиданно мимолётно, не так, как с Альтаиром и Эцио.     Прямо передо мной стояли три человека, три ассасина, навсегда изменивших историю всего Братства. Они являлись моими предками, и я до жути гордился этим, гордился, что я – их наследие современности.     - Ты выполнил свою миссию, Дезмонд, - размеренно проговорил Альтаир, легко отпустив птицу навстречу вольному ветру. – Ты заслужил вечный покой в таком мире, где существуем все мы, потомки первых Предтеч.     - Вы здесь… Я поверить не могу, что это так, что вы говорите со мной, видите и ощущаете меня, - Эцио показательно похлопал меня по плечу, весело глядя прямо мне в глаза.     - Я дал тебе мудрость, Эцио – силу, а Радунхагейду – истинную душу ассасина. Но мы знали, что вскоре должно случиться нечто важное, что перевернёт тот мир, - Альтаир продолжал невероятно спокойным и негромким тоном. Полы его накидки развевались на ветру, он стоял чуть поодаль, чем другие, тем самым показывая своё скрытое благородство и сдержанность во внешнем облике.     - Но почему именно Константинополь? Почему не Масиаф, не Рим, не Бостон? – спросил я, вновь обернувшись на бескрайний город позади себя. Солнце уже почти совсем село за горизонт, небо окрасилось в лилово-оранжевые тона, наступили сумерки. Высокие минареты мечетей отбрасывали ровные тени на более маленькие постройки, вода утратила свой блеск, но от этого Золотой Рог не стал хуже.     - Все мы в своё время побывали в этом знаменательном городе, его можно назвать одной из столиц Братства. Я прибыл сюда во временя правления Селима III и активности султанских янычар, чтобы помочь турецким ассасинам в борьбе с ними, - вставил своё слово Радунхагейду, вместе со мной внимательно оглядывая окрестности. От его зоркого взгляда ничего не могло утаиться, никакая, даже самая маленькая деталь.     - А я приехал, чтобы найти ключи от его библиотеки, - задорно прогудел Аудиторе и посмотрел на сурового Альтаира, который тоже не сдержал улыбки на тонко вычерченных губах.     - Ты, наконец, присоединился к нам. Теперь ты тоже часть истории ассасинов, ты с достоинством прошёл свой жизненный путь, хоть и сначала сопротивлялся. Мы всегда наблюдали за тобой, и видели, что ты меняешься с каждым днём, поэтому мы оживали душой, - Альтаир медленно подошел к нам троим, положил руки на ограждение и глубоко вдохнул теплый воздух полной грудью. Сейчас он был таким настоящим, живым и обычным, что я сам не поверил своим глазам, ведь я видел их всех только посредством цифровой картинки.     - Мы молоды благодаря тебе, потому что наши души всегда сопровождали тебя на пути и в сражениях, - пояснил Эцио, подбежал к деревянному карнизу, откуда обычно всегда прыгали в стог сена, и посмотрел вниз, не переставая довольно усмехаться. Его радостный характер остался неизменным с детства до старости, и это, как ни странно, радовало меня больше всего.     - А сейчас нам пора, Дезмонд. Пойдем, нам нужно показать тебе еще кое-кого, - Альтаир положил руку мне на плечо, отчего по коже пошли приятные мурашки вместе с налетевшим прохладным ветерком. Я ощутил его прикосновение с необыкновенным трепетом, словно познал новое неведанное чувство.     - Кого?     - Ты сам всё узнаешь, - вдруг, ассасин перешел на едва слышный шепот, снова улыбаясь уголками губ. – Она будет очень рада видеть тебя.     - Люси?... – как только я произнёс её желанное имя, то опешил, не пытаясь сдвинуться с места.     - Пойдем, Дезмонд, она тоже ждала тебя, - сказал Радунхагейду и встал рядом с Эцио на другой карниз. – Ожидание не может длиться дольше.     - Быстрее, amico! – Эцио подмигнул мне, и через секунду они синхронно с легкостью подпрыгнули в воздух, затем устремившись вниз, словно торпеды. Прыжок Веры в исполнении ассасинов всегда завораживал своей изящностью и красотой его полёта.     Альтаир молча приблизился к карнизу, лишь сосредоточенно взглянул на меня и следом за ними спрыгнул вниз, не менее красиво и выверено, чем Аудиторе и Радунхагейду. Уже через несколько секунд он исчез из поля моего зрения.     Над головой теперь пролетело три прекрасных орла: темно-коричневый, пепельно-серый и белоголовый. Они миновали Галатскую башню, сгруппировались и скоро растворились вдалеке маленькими черными точками, размахивающими широкими крыльями. В лицо опять подул теплый ветерок, ласкающий кожу своими приятными объятиями, внизу Константинополь продолжал жить своей размеренной жизнью, ничего нового сегодня у него не произошло, и это, пожалуй, к лучшему.     Я поднял глаза к небу и вгляделся в неровные перистые облака, которые рассекали его рваными линиями. Ветер ласкал воспалённую кожу легкими касаниями, гул города привычно успокаивал взбудораженное сознание, невесомость наполнила тело до самых краёв, позволив оторваться от пола башни.     Боли и сомнений нет.     Я чувствую это, я ощущаю свободу, разлуку и предвкушение.     Я чувствую, что теперь я Дома.