La partita

Мир — это жестокое место. Полулегальный клуб, переполненный разномастными представителями золотой молодежи — голодное и опасное. Здесь плата за ошибку может оказаться большей, нежели простое раскаяние. Эстебан вдыхает полной грудью душную смесь из запахов дорогих парфюмов, дыма кальяна, травки и пота, наконец чувствуя себя на своем месте. Ему доставляет ни с чем несравнимое удовольствие заваливаться в подобные места с наступлением темноты. Увы, не так часто, как того бы хотелось — не больше раза-двух в полгода, но каждый из этих визитов становится незабываемым. Эстебан соврет, если скажет, что не ждёт их со вскипающей от предвкушения кровью. Пухлогубая и черноволосая малышка льнет к нему всем телом. Юная, горячая и достаточно глупая, чтобы по одному полунамеку отправиться за незнакомцем в уборные или покинуть заведение. Живущая мгновением, открытая, доступная и от того скучная. Предсказуемая: идиотские разговоры и под копирку слизанный с других паттерн поведения. С такими никакого азарта и удовольствия от игры. Все слишком пресно, но если не подвернется варианта лучше, то придется взять ее. Вариант, конечно, так себе, но ждать еще несколько дней, а то и недель немыслимо. Эстебан уже сейчас чувствует себя некормленой псиной, перед носом которой водят миской с мясом. Держать себя на голодном пайке дальше становится не только жестоко по отношению к самому себе, но и опасно. Эстебан оглядывается по сторонам, рассматривая пеструю толпу. Взгляд не в первый раз за вечер замирает на ничем непримечательном парне у бара. Тот почти не пьет, лишь задумчиво помешивает напиток перед собой трубочкой и изредка перекидывается словами с барменом, презрительно игнорируемый остальными. И дело даже не в обычной толстовке и джинсах из масмаркета, совсем нет, а в почти неуловимых дёрганных движениях и сутулости. Ему абсолютно точно неуютно в окружении сорящей деньгами молодёжи, но, несмотря на это, он не стремится развернуться и уйти. — Давай потанцуем, — шелестят под ухом. Наманикюренные пальчики с острыми ноготками скользят от седьмого позвонка до макушки. Эстебан прислушивается к телу. Ничего, глухо. Ни единой мурашки, ни проблеска эмоции. — Давай, — просто отвечает он, уже все для себя решив. Выпутав руку из волос, он дергает деваху на себя с дивана и тянет на танцпол с намерением потерять ее в чьих-нибудь объятиях. Глупенькая вряд ли когда-нибудь поймет, как ей сегодня повезло. Это даже танцем назвать сложно: Эстебан покачивается в ритм музыки, выглядывая русую макушку у барной стойки, а девчонка обтирается о него собой, как течная кошка. В конце концов от нее удается избавиться, просто спихнув на руки такой же полупьяной девице, которая не упускает возможности присосаться к ее губам. Жизнь пульсирует вокруг, но Эстебан больше не обращает внимания на извивающиеся тела и мелькающие лица, искаженные в томных гримасах. Мир утрачивает четкость, расплываясь в контурах, в фокусе остается только одно — сгорбленная фигура на высоком стуле. Эстебан подходит к ней вплотную, почти вжимается в бок и касается плеча, скрытого мягкой серой тканью. Парень вздрагивает, поворачивает голову, давая рассмотреть себя лучше: светлоглазый, русоволосый и с печально-щенячьим выражением лица. Таких обычно хочется либо приголубить, либо придушить. Очаровательный типаж. В груди волчком закручивается знакомая спираль из влечения и голода. У Эстебана нет типажа в общепринятом смысле этого слова, но некая извращенная форма все же присутствует, выражаясь в почти животной, одной ему понятной тяге, зажигающейся, стоит лишь бросить взгляд на незнакомца. Необъяснимо, но факт: внутреннее чутье каждый раз безошибочно определяет в толпе действительно интересные и стоящие внимания экземпляры. Парень выжидающе глядит и не пытается отодвинуться, когда Эстебан сильнее вторгается в личное пространство, проводя костяшками пальцев по впалой щеке, не позаботившись спросить нуждаются ли в его компании. — Сколько? — Интересуется, оценивающе скользя взглядом от кончиков волос до ступней. Между бровей собеседника залегает морщинка, а жертвенно-тоскливый взгляд из-под ресниц бьет прямо под левую ключицу. Сердце вздрагивает, раненое первым же случайным выстрелом. — Сколько предложишь, — невесело усмехается парень, по кругу обводя кайму стакана указательным пальцем. Лучи стробоскопов на мгновение высвещают его лицо, окрашивая кожу в сине-фиолетовый. В холодном свете черты заостряются сильнее, придавая владельцу еще более печальный и неискушенный вид. — Даже так, — Эстебан знает, что это значит. Он уже видел таких загнанных и одиноких, усталых и морально выпотрошенных заживо. Их обычно никто не ждёт и почти никогда не ищут. Джекпот. — Даже так, — откликаются эхом, Эстебан больше читает по губам, чем слышит. Потерянный, нуждающийся в деньгах мальчик. Не первый и не последний, притянувший к себе еще одну беду. Скольких таких, изначально сильных, этот злой город принимал? Заманивал на блистание огней и неоновых вывесок как удильщик рыбешек себе в пасть. Глупые, наивные солнечные дети. Не глядя, Эстебан бросает купюры на стойку — одно из главных правил: не оставлять за собой информационных следов, — стаскивает не сопротивляющегося парня со стула и ведет за собой к выходу.

***

Трахаться в машине, пусть и во внедорожнике — то еще удовольствие, конечно. Двоим отнюдь не маленькой комплекции парням особо не развернуться, но своя прелесть в этом тоже есть. Юношеская романтика что ли. Ричард — ну что за ублюдско-аристократичное имячко — сосет вполне толково. Не цепляет зубами, подключает руки и даже заглатывает. По крайней мере старается, но без излишнего энтузиазма. На памяти Эстебана ребята языки чуть ли не бантиком завязывали ради лишнего косаря, а тут… слишком ровно, механически. Все еще хорошо, но отстраненность партнера ощущается чересчур остро. Эстебан проводит рукой по мягким волосам, наматывает прядки на пальцы и тянет к себе. Ричард выпускает член с влажным звуком, поднимая голову. — Что-то не так? Быстрее, медленнее, глубже, больше слюны? — От того, как по деловому звучит его низкий хриплый тон даже слегка опадает. — Иди сюда, — зовёт Эстебан, утягивая к себе на колени в попытке перевести товаро-денежные отношения в подобие нормальных человеческих. Эмоциональная составляющая близости, даже если та за деньги, всегда имела для него куда большее значение, чем трах как таковой. Ричард в его руках напрягается, когда получает поцелуй в мокрый натруженный рот. Эстебан почти ждёт, что тот отвернется, но нет — покорно расслабляет челюсть и размыкает губы, позволяя целовать себя бережно и легко. — Хочу, чтобы ты тоже кончил, — в полголоса делится Эстебан, забираясь ладонями под толстовку и поглаживая теплую кожу. — Зачем? — Искреннее недоумение в глазах напротив. — Считай это моей прихотью. Ричард пространно хмыкает, но у Эстебана нет ни малейшего желания анализировать этот смешок, потому что его целуют в ответ — едва ощутимо, словно пуховым пером коснулись губ. А затем стекают обратно вниз, скрючиваясь креветкой в ногах и возвращаясь к прерванному занятию. Так уже лучше. Атмосфера между ними теплеет, теряя налет из хрустящей корочки льда, и Эстебан постепенно расслабляется под неторопливо-гипнотическими касаниями губ и языка. Вверх и вниз, вверх и вниз, плавно, в едином ритме. Ричард берет до середины, плотнее смыкает рот под чувствительной головкой, и та скользит по ребристому небу, упираясь в заднюю стенку горла. Эстебану требуется немало волевых усилий, чтобы удержаться и не натянуть этот рот на себя, протискиваясь глубже. Порыв удается взять под контроль, а руки — нет. Ладонь сама собой пристраивается на влажном затылке, легонько поглаживая скальп. Похоже взамен на сдержанность его решают побаловать — Ричард сглатывает и опускает голову ниже, пропуская в мягкое, со всех сторон плотно обхватывающее и непроизвольно сжимающееся нутро. Естественная пульсация ласкает член по всей длине, и Эстебан закусывает краешек губы. Загривок и предплечья покрываются гусиной кожей, а под полуприкрытыми веками мелькают разноцветные всполохи. Ричард замирает ненадолго, насадившись до конца, и выпускает, оставляя головку на языке. Ласкает купол быстрым круговым движением и опускается обратно. В процессе он пару раз вскидывает взгляд — вид в целом беззащитный: растянутые губы и слипшиеся стрелками мокрые ресницы. Но Эстебан спинным мозгом чует: прищуривается тот не только для того, чтобы считать реакцию и при необходимости скорректировать нажим и интенсивность. В лукавом прищуре, на самом дне, запрятано послание: я хочу, чтобы ты смотрел на меня. И Эстебан смотрит, будто бандерлога на удава. Веки тяжелеют, смыкаясь сами собой, но он упорно держит их открытыми, наслаждаясь визуальной составляющей минета. По шее и вдоль позвоночника скатываются капли пота. Искра внизу живота пускает по нервам трепетную вибрацию. С каждой секундой огненная крошка множится, раздуваясь до полноценного огненного шара. Пальцы непроизвольно сгибаются, путаясь в волосах у корней, и Эстебан спускает в спазматически сжавшееся горло. Запах секса ощущается на языке. Маслянистый, тяжелый, при желании его можно пить или раствориться в нем, как в щелочи. Сплошная химия, заключенная в автомобильную пробирку. Ричард утирает тыльной стороной ладони вспененную слюну и сперму с уголков губ. Жест настолько небрежно-эротичен, что Эстебан поддается порыву, собирает остатки семени подушечками и пропихивает в рот сразу два пальца. Ричард послушно принимает, позволяя такую вольность, и втягивает на две фаланги, посасывая. Гладя изнутри щеки и язык, Эстебан даже немного жалеет, что это их первая и последняя встреча. — Подрочи себе, — тихо просит он, устраивая вторую ладонь на шее, чувствуя частящий под кожей пульс. Щелкает пряжка ремня, расстегивается молния. В тишину, до этого прерываемую только их шумным дыханием, вплетается звук трения кожи о кожу и влажное хлюпанье. Довольно скоро к ним добавляются ерзанье и низкий горловой звук, с которым Ричард кончает себе в кулак. Эстебан неспешно вытягивает пальцы из горячего рта. Ниточка слюны обрывается, паутинкой падая на нижнюю губу. — Я покурю? — Сипло уточняет Ричард, пытаясь отдышаться. — Кто я такой, чтобы тебе запрещать, — Эстебан приподнимает уголок губ в усмешке. А затем добавляет уже серьезнее, вручая невскрытую пачку сигарет: — Только не в машине, я тебя умоляю. Ричард кивает, принимая подношение. Выражение лица с удовлетворенно-умотанного сменяется озадаченным, словно тот хочет о чем-то попросить, но разжиженный после разрядки мозг никак не может подобрать слова. Эстебан считывает невысказанный просьбу и нашаривает упаковку бумажных платков в двери: — Дай руку. — Дождавшись движения, цепляет широкое запястье, притягивает к себе и стирает густые подстывшие подтеки с ладони. — Спасибо, — неловкое бурчание в ответ. Ричард спешно натягивает джинсы и вываливается на улицу, хлопая дверью сильнее положенного. Эстебан досадливо морщится на звук. Свежий воздух, ворвавшийся в салон, проясняет поплывшее сознание, возвращая остроту мысли. Эстебан лениво потягивается, достает еще одну салфетку и обтирает низ живота с опавшим членом. Поправляет одежду, сминает бумажку в кулак и вместе с упаковкой запихивает обратно в отсек для хранения, делая себе мысленную пометочку обязательно прибраться позже. Ричард на улице закуривает, откидывая голову и выдыхая дым в ночное небо. От одного этого движения где-то в глубинах подсознания голодно урчит и царапается, требуя немедленно выйти из машины, подойти ближе, повалить на землю и обхватить ладонями ладную шею, сжимая до хруста трахеи… Но Эстебан опытный игрок и прекрасно знает, что душить голыми руками дело глупое и неблагодарное. Поэтому он перегибается через подлокотник между передними сиденьями и выдергивает провод айфоновской зарядки из usb-разъема. Наматывает один из концов на левое запястье и, усмехнувшись, дергает ручку автомобиля. Гравий хрустит под ногами, но Эстебан не пытается скрыть шаг, подбираясь к Ричарду со спины. Азарт хищника вскипает в крови до лопающихся пузырьков. Под кожей щекочет так приятно, так правильно — это именно то чувство, ради которого стоит терпеть лишения, держать себя в строгом ошейнике и безукоризненно соблюдать правила. — Что ты хочешь сделать со мной? — Эстебан вздрагивает, застигнутый врасплох. Ричард, в свою очередь, даже не оборачивается, продолжая равнодушно выдыхать дым. — О чем ты? — Эстебан, сбитый с толку, нервно накручивает второй конец провода на правую ладонь. Ричард не может знать. Это всего лишь неудачная формулировка вопроса от мальчишки, желающего угодить и поднять побольше бабла. — Еще раз орал, межбедренный или анал? Если последнее, то мне нужно в душ. И тебе, кстати, тоже. От тебя несёт травой и блядушником. Эстебан закусывает щеку одновременно в облегчении и в попытке удержать себя от смеха. В последние минуты своей жизни маленькая мышка пытается качать права, ну не умора ли. Эстебан покрепче перехватывает шнур, делает шаг и почти закидывает удавку Ричарду на шею, но тот в последний момент изворачивается гибкой змеищей, будто предвидел нечто подобное. Едва оказавшись с ним лицом к лицу, Эстебан понимает, что так оно скорее всего и было. Ричард больше не кажется юным и потерянным как в клубе. Из глубин зрачков на Эстебана глядит равноценный по силе хищник. Хитрый и изобретательный, маскирующийся под угнетенную невинность. Его взгляд холоден и насмешлив, а взметнувшаяся рука не дорожит, решительно вжимая под кадык твердый предмет. Эстебан, не ожидавший такой прыти, толком не успевает отшатнуться. У шеи вспыхивает голубовато-белое свечение и раздается сухой электрический треск. От боли перехватывает дыхание, а образ Ричарда сливается в одно мутное неясное пятно перед тем, как растаять в темноте полностью.