___________
Андерсон не был скрытным человеком. Он придерживался политики открытых дверей в своей комнате, подчинялся Искариоту и исповедовался каждые две недели. Он всегда считал, что быть честным и открытым — это очень важно для священника. Но у него был секрет. Всего один. Это не был вопиющий грех, за который его отлучили бы от церкви и выгнали из нее. Однако если бы кто-нибудь узнал об этом, то общество осудило бы его. А начальство велело бы прекратить все это. Все началось, когда он был еще ребенком. Возможно, в десять или одиннадцать лет — он не мог точно вспомнить, хотя сам инцидент запомнился ему живо. Когда он мыл посуду в комнате для персонала, он наткнулся на объявление в одной из газет отца. Реклама была посвящена женскому нижнему белью. Он не мог вспомнить точный образ той женщины, но отчетливо помнил во что она была одета: белые кружевные трусики и бюстгальтер из того же комплекта, что полностью скрывал ее грудную клетку. Это был прелестный бюстгальтер с цветочным узором, мало чем отличающийся от корсета, но гораздо более удобный на вид, и он подумал, что это самый прекрасный предмет одежды, который он когда-либо видел. Той ночью, отходя ко сну, он задремал, размышляя: почему ни одно нижнее бельё для мужчин, которые он видел, не выглядело так изумительно. Повзрослев, он обнаружил, что мужская одежда была простой, потому что мужчинам не разрешалось выглядеть красиво. Только, если они не были «трансвеститами», а на таких людей общество смотрело с неким презрением, что стать трансвеститом было не тем, к чему стремился маленький мальчик. Поэтому Андерсон подавлял свои желания быть привлекательным и носил то, что от него ожидали. Простые рубашки, брюки и галстуки заполняли его гардероб. Став священником, это переросло в рясы и облачения священнослужителей. Лишь спустя годы, после того, как он присоединился к «Фердинантом Люка», его интерес вновь пробудился. Ему было поручено купить одежду для воспитанниц приюта. Конечно же, секции стандартной одежды и нижнего белья находились рядом. Пока он выбирал юбки, рубашки и брюки для девочек, его взгляд постоянно блуждал по отделу женского белья. Осматриваясь в магазине, он бросал мимолетные, осторожные взгляды, и неосознанно схватил несколько бюстгальтеров и трусиков самого большого размера, запихнув их прямо вниз своей стопки. Пока кассирша пробивала каждую покупку на сканере, его лицо сильно покраснело. При первой возможности он впопыхах сбежал, заикаясь и чуть не забыл оставить сдачи. Ему потребовалось две недели, чтобы набраться смелости и надеть нижнее белье. Глубокой ночью, в комнате он установил зеркало в полный рост и осторожно натянул свои покупки, периодически поглядывая на дверь, чтобы убедиться, что там нет посторонних глаз. Дети знали, что его нельзя беспокоить по ночам, если только это не было крайней необходимостью. Только он все равно боялся, что ему помешают. Настолько, что пришлось повесить рясу на плечи, прежде чем посмотреть в зеркало. Оно было слишком маленьким для него, неудобно облегая его оливковую кожу, и все же — от этого зрелища захватывало дух. Он выглядел славно. Широкоплечий, мускулистый, но все еще на удивление приятный внешне. На ощупь они были так же хороши, как и на вид, восхитительно мягкие, несмотря на то, что давили. Его лицо покраснело, когда он провел пальцами по цветочным узорам, искусно вплетенным в ткань. В какой-то степени это возбуждало; и вызывало чувство вины, но по большему счету ему просто нравилось, как они смотрелись на нем. Он подумал, что, возможно, именно так чувствуют себя некоторые мужчины, надев сшитый на заказ костюм. Он никогда не носил одежду от портного и, скорее всего, никогда не будет носить, поэтому белье было настолько близко к этому ощущению, насколько оно могло. Это был первый комплект женского белья, который он когда-либо имел. К тысяча девятьсот девяносто девятому году у него было чуть больше тридцати, и все они были спрятаны в самых дальних уголках его шкафа, в коробке. Он не часто носил их. Казалось неуважительным надевать их, находясь в церкви или управляя приютом, поэтому единственное время, когда он выходил в своем комплекте, — это работа. Достаточно, чтобы насытиться. Когда его вызвали на работу в Ирландию, он подготовился, как обычно: Снял длинную черную рясу, в которой ходил по приюту, и выбрал из своего шкафа комплект нижнего белья. Просто красивые белые трусики с цветочным узором, корсет, в меру тугой, чтобы обтягивать его грудь, и красивая пара чулок, заканчивающихся на середине бедер. Осторожно натянув их, любуясь контрастом между белой тканью и смуглой кожей, он застегнул подвязки на чулках. А затем достал свою боевую одежду. Брюки, пиджак священнослужителя и серая ряса были надеты поверх, скрывая каждый сантиметр его белья, как и положено хорошей верхней одежде. Он убедился, что его рубашка заправлена в брюки, прежде чем отправиться на свой самолет. Независимо от того, как часто он надевал свое нижнее белье, ему никогда не надоедало ощущать, как оно трется об его кожу. Чулки были особенно хороши. Они так натягивались на широких мускулах, что ему нравилось скрещивать ноги в лодыжках и восхищаться тем, какой мягкой на ощупь кажется кожа, обтянутая шелком. Ватикан никогда не жалел средств на машину, поэтому в самолете или автомобиле всегда было достаточно места для ног, чтобы облегчить это. Ему всегда казалось, что это немного слишком… но он не жаловался на дополнительное место для ног, учитывая, каким он был высоким и как сильно ему нравилось вытягивать ноги. Белое белье подходило ему больше всего. Он перепробовал все цвета, но ничто не выделялось на нем так, как белый. Это подчеркивало тепло его кожи, изгибы мышц и смягчало острые углы его различных впадин и роста. Когда на него падал свет, он казался почти люминесцентным. Он сбился со счету, сколько раз стоял перед зеркалом и медленно поворачивался, чтобы полюбоваться тем, как свет играет на его чулках. Вряд ли сегодня представится возможность хорошенько рассмотреть себя, но он не волновался; в конце концов, ему дадут работу на ночь, и тогда у него будет свободное время, чтобы побаловать себя как следует. Целью была старая, давно заброшенная солодовня на окраине Ирландии. Говорят, там засел вампир с полчищей упырей. Скорее всего, это был новообращенный от последнего вампира, найденного в Ирландии. Они успели укусить еще нескольких, прежде чем их разогнали. От холодного ночного воздуха у Андерсона перехватило дыхание, когда он вошел через черный ход. Несмотря на его габариты, его шаги были бесшумны, и любой шепот присутствия можно было легко списать на пронизывающий зимний ветер. Упыри были далеко не так осмотрительны. Он не успел сделать и нескольких шагов вглубь солодовни, как до его ушей донесся звук шаркающих тел. Корчащаяся масса упырей, несомненно, ожидала его в дальнем конце коридора. У него была надежда, что вампир будет где-нибудь среди них, поскольку Андерсону не нравилось играть в прятки. Не так уж много удовольствия можно было получить от поиска своей добычи. Он вытащил штыки из рукавов и крепко сжал пальцы на холодных рукоятках. Первые несколько упырей появились из темноты. Бросившись на них со штыками, он поразил троих в голову. Опрокинувшись, они предупредили своих собратьев о вторжении. Андерсон встретил натиск противников с безудержным энтузиазмом, пробивая себе путь сквозь толпу сильными взмахами штыков. Они были слабыми противниками, поэтому это заняло у него не так много времени, прежде чем возобновить путь к комнате, в которой засела стая. Сквозь удушающую темноту он почти смог разглядеть очертания своей цели, стоявшей у стены и достающей что-то из кармана куртки. Стало ясно что это было, когда град пуль вонзился ему в живот и грудь. Андерсона отбросило на несколько футов назад. Однако он сумел устоять. Вампир похоже не понял, что он еще жив, потому что издал облегченный лающий смешок. Пули, отраженные его регенеративной способностью, упали на пол. — Что смешного? — опираясь руками о колени, он выпрямился во весь рост. Несколько упырей осмелились подойти ближе, что позволило ему расправиться с ними взмахом штыка, отрывая головы от тел. Вампир вскрикнул в тревоге. —Какого хрена? Почему ты все еще…? — он отступил назад, неуклюже пытаясь снова наполнить патронник. Его пальцы дрожали. Даже в темноте Андерсон мог это заметить. —Я уверен, что подстрелил тебя! — Да, — настала очередь Андерсона смеяться. — Но вампиры не единственные, кому не страшны несколько пуль. — Что, блядь, это значит? — его жертва закричала пронзительным от паники голосом. Слева от вампиров было окно, в которое из-за занавески пробивался лунный свет. Метнув один штык в занавеску, а другой в руку вампира, Андерсон намеревался обезоружить его. Оба штыка попали точно в цель, и свет разлился по комнате, открывая грязное, заброшенное помещение с брошенным пивоваренным оборудованием и телами, разбросанными по бетонному полу. Некоторые трупы принадлежали упырям, которых убил Андерсон, однако, к его отвращению, другие были людьми, которые по несчастью попали в руки вампиров, и он не стал их превращать; он съел их, вырвал большие куски мяса из их тел и выбросил, стоило ему насытиться Он поднял штыки, готовясь сразить вампира, который, будучи обезоруженным, побежал к ближайшему выходу. Он успел сделать жалкие три шага, прежде чем был сбит с ног. Не Андерсоном, а знакомой рукой в красном плаще, что с такой силой врезалась ему в грудь, что сердце превратилось в куски плоти. Тому удалось издать лишь несколько булькающих звуков, прежде чем взорваться. Его упыри превратились в пыль. Андерсон не опустил оружие. — Это было моим. — Неужели? — сказал Алукард приятным голосом. — По правде говоря, я не горел желанием предъявлять права на это. Какая мерзость. — Он ткнул останки тела носком ботинка. — Кусать людей и оставлять валяться их на полу. Гадость. Андерсон заскрежетал коренными зубами. Звук был слышен отчетливо. Если у него когда-нибудь и были проблемы с высоким давлением, то это была бы вина этого существа. — Ты пытаешься меня разозлить. — У него получилось. Он шагнул ближе, бросив на Алукарда яростный, дикий взгляд. — Это территория католиков, тварь. Я отлично справлялся без тебя. Ты тут не нужен. — Ты даже не представляешь, как долго я наблюдал за тобой, — Алукард оскалил свои акульи зубы. Это выражение лица приводило его в бешенство. — Так ты просто ждал возможности украсть мою добычу? — Андерсон принял боевую стойку, развернув свои штыки крест-накрест. — Тебе просто придется компенсировать это собой. — С удовольствием, — Алукард промурлыкал, и был слишком доволен таким раскладом. Но сейчас его это не волновало. Собственное возбуждение подскочило от перспективы сразиться с Алукардом, ему было не до разговоров. Он без колебаний набросился на Алукарда. Прыгающими шагами пересек комнату за считанные секунды. Подняв штыки, Андерсон был готов с силой вонзить их в грудь Алукарда, глубоко в сердце. Но перед самым ударом пуля попала ему в ключицу. Когда он отшатнулся, все, что ему удалось нанести Алукарду, — это два неглубоких пореза на руке и груди, которые затянулись прежде, чем у Андерсон появилась возможность сделать их глубже. Вместо этого он метнул штык, и тот ударил Алукарда в грудь достаточно сильно, чтобы отбросить его в стену. Тех нескольких секунд, которые потребовались вампиру, чтобы выдернуть штык, хватило Андерсону. Он последовал за ним в угол. Осталось только закрепить его на стене шквалом штыков. Успев отскочить в сторону, Алукарду пришлось отрезать кусок плоти от бедра и предплечья, чтобы спастись. Зная о его способности к регенерации, Андерсон успел отпихнуть плоть с дороги, прежде чем она смогла воссоединиться со своим владельцем, отправив ее в полет в противоположный конец комнаты. — Умно, — Алукард засмеялся. — Я прирежу тебя раньше, чем ты успеешь исцелиться. — Давай! Попробуй, — продемонстрировал дикую ухмылку, Алукард обнажив десны.— Я буду рад каждой попытке! Бой быстро разрушил и без того почти уничтоженное помещение, оставив в каждой стене штыки и пули. Строение стонало под их натиском и, несомненно, рухнуло бы, если бы они продолжали сражаться. Алукарду не нужно было беспокоиться об этом. Однако Андерсона это нервировало, поэтому его внимание на мгновение переключилось, когда стены задрожали и с потолка посыпалась пыль. Этого хватило, чтобы Алукард выпустил две пули, одна из которых попала ему в грудь, раздробив четыре ребра и пробив левое легкое, в то время как другая не попав в бедро, разорвала ткань брюк. Андерсон запнулся, почувствовав прикосновение воздуха к своей ноге. — Священник, это что… — Алукард, похоже, и сам был в некотором замешательстве. —На тебе надето…? Андерсон от волнения обрушил на него еще один шквал штыков, плохо прицелившись, и поспешил прикрыть бедро рясой. Даже в темноте он видел, что выстрел Алукарда разорвал его штаны чуть ниже бедра, выставив на всеобщее обозрение пояс с подвязками и чулки. Пришло время отступать. С эти как раз были проблемы, но здание, похоже, готово было вот-вот рухнуть, а он вряд ли мог продолжать сражаться, когда с него свисала одежда. Он нащупал свою Библию, ломая голову над тем, где в городе можно переодеться. Вряд ли в это время суток будут открыты магазины одежды, так что — ящики для пожертвований? Если он оставит деньги в качестве компенсации, он был уверен, что сборщики поймут его. Боль пронзила поясницу прежде, чем он смог вырваться. Он рухнул, на мгновение парализованный, прямо за зданием, библия вылетела у него из рук, а щека сильно ударилась о землю. Все раны заживут в течение нескольких секунд, максимум минуты, но этого времени Алукарду хватило, чтобы заломить руки за спину и закрепить их на месте кольцом теней. — Алукард, — прорычав его имя, он выплюнул траву и грязь, извиваясь, пока его поврежденные нервы заживали. — У тебя есть несколько секунд, прежде чем…! Дуло Касулла уперлось ему в поясницу, и пуля снова раздробила позвоночник. Уцелевших нервов было ровно столько, чтобы Андерсон мог чувствовать боль, но не более того. Он лишь надеялся на то, что в момент, когда Алукард будет перезаряжать патронник, он успеет перевернуться и засунуть пистолет Алукарду в глотку. — Что ты здесь скрываешь, священник? — голос Алукарда говорил сам за себя. Вампир знал что он собирался раскрыть. Его руки ловко скользнули под сутану Андерсона, отбросив ее в сторону, а затем занялись пряжкой его ремня. —Слезь, — с трудом, выдавил из себя Андерсон, учитывая состояние его нервной системы. Алукард дернул ремень в сторону, подтянул брюки к бедрам и издал что-то вроде кудахтающего смеха. — О-хо-хо, — схватив одно из упавших лезвий Андерсона, он принялся кромсать оставшуюся ткань. — Думаю, я вот-вот это сделаю, священник». Андерсон едва слышал его из-за шума крови в ушах. Его лицо стало совершенно красным. — Сделаешь что? — Слезу — Значит, смирился с неизбежностью, — огрызнулся он в ответ. Алукард тот час разразился смехом. — О, девственники! Они всегда такие забавные! — пальцы Алукарда задели бедро Андерсона, скользя вниз по всей длине его ноги. Довольно мягко — не было угрозы порвать ткань; но отчасти сильно, чтобы Андерсон смог почувствовать движение его руки. — Я имею в виду сексуально, священник Иуды. Потянув чулок, он позволил ему с шлепком вернуться на место. — Я уверен, что смог бы заставить тебя охотно согласиться. Отплевываясь, Андерсон пнул его ногами в попытке сбросить Алукарда, но мужчина прижал свои тени к его спине, чтобы удержать его на земле — по крайней мере, на данный момент. Андерсон мог сбежать. Еще секунда или две, и он бы вышиб из него всю заносчивость. — Ты так прекрасен, Андерсон, — то как промурлыкал Алукард, ненадолго выбило Андерсона из колеи. Впервые он услышал это слово в свой адрес за пределами собственных мыслей. Слово «красивый» было применено к нему однажды, до того, как он получил клиновидный шрам и до посвящения в сан, но не более того, и уж точно не «прекрасный». Даже если бы у него не было шрама, людям было бы неудобно делать комплименты внешности священника. У Алукарда, конечно, не было таких моральных и внутренних препятствий. Услышать эти слова было приятно. Даже лучше, чем носить само нижнее белье. — Издеваешься надо мной, — ответив с придыханием, Андерсон слукавил бы если не признал, что ему было приятно это слышать. Особенно от Алукарда, и он не хотел сейчас разбираться, почему это так. Он не хотел признавать, что вампир, возможно, был прав в своей оценке решимости Андерсона. Явно заметив, какой эффект произвели эти слова на Андерсона, Алукард наклонился ближе, чтобы прошептать ему на ухо. — Ты действительно такой хорошенький, священник. Это настоящая трагедия, когда ты чувствуешь, что обязан скрывать это от людей. От меня. Андерсон сглотнул, его горло сжалось. Когда он снова ударил его ногами, то вывел Алукарда из равновесия настолько, что смог освободиться и перекатиться на спину. Он не попытался приставить пистолет Алукарда к его горлу, как намеревался. Он вообще не пытался уничтожить его. Только пристально смотрел на вампира, чувствуя себя неловко. — Никто тебе не поверит, если ты кому-нибудь расскажешь, — он сунул штык в руку, бросив взгляд на свои испорченные брюки. Без них было бы еще труднее незаметно подыскать себе другую пару. — И если я узнаю о твоих попытках, у нас будет гораздо более длительная и менее приятная встреча. Услышал? — Я не склонен делиться такими прекрасными подробностями моей любимой немезиды с кем-либо еще, — Алукард положил руки на грудь Андерсона, чтобы не упасть. — Никто раньше тобой не восхищался, не так ли? Было бы ужасно обидно, если бы это продолжалось. Андерсон открыл рот, а затем закрыл его, затрепетав. Этот вампир слишком хорошо проникся в его сущность. — Позволь мне немного побаловать тебя, — Алукард склонился над ним, переместившись так, что его колени сомкнулись вокруг бедер Андерсона, а руки плавно скользнули вверх по животу, дотягиваясь до пуговиц его пиджака. Андерсон крепче сжал свой штык. — Или о том, чтобы отпустить меня, не может быть и речи? Нужно правдоподобное отрицание? Мне было бы приятно создать это для тебя, Андерсон. Он провел длинным красным языком по своим заостренным клыкам. — У меня есть оружие, чтобы сдерживать таких хорошеньких созданий, как ты. Его ответ пришел в виде штыка, вонзившегося в горло Алукарда. Из вампира вырвался смешок, и он не сделал ни одной попытки, чтобы избавиться от штыка, прежде чем его пустота накрыла Андерсона, обвившись вокруг его рук и ног, как тиски. Андерсон мог бы вырваться. Мало что могло надолго остановить его, но вместо этого он предпринял несколько символических усилий. Сыграл свою роль, потому что хотел того, что предлагал Алукард. Он не был готов выразить это словами, но он хотел. Хотел, чтобы кто-нибудь оценил его так, как должны цениться что-то красивое, и ненавидел себя за это, за свою слабость. Алукард выдернул штык из своей шеи и отбросил его в сторону. — Я так люблю благочестивых подо мной, — он расстегнул первую пуговицу пиджака Андерсона, затем следующую, а потом потянулся ниже, чтобы ловко расстегнуть рубашку. — Особенно, когда они выглядят так восхитительно. Так мило оделся для меня. — Для себя, — выдавил священник, напрягаясь. — Но не сейчас, не так ли? — он расстегнул рубашку и пиджак, чтобы открыть корсет-бра, плотно прилегающий к груди Андерсона. Выражение его лица почему-то стало еще более непристойным. — Боже мой, ты нашел то, что тебе идеально подходит. Наверное, мускулистость помогает. Потянувшись вверх, он провел большими пальцами под чашечками, по изгибу грудных мышц Андерсона. Его тени беспокойно извивались по икрам и предплечьям Андерсона. — У тебя большая грудь, не смотря на то, что ты мужчина. — Я убью тебя, — он сжал челюсть. Алукард усмехнулся. — Я говорю это с большой признательностью. Я нахожу силу прекрасной чертой в мужчинах, — его тени освободили ноги Андерсона от обуви, и Алукард сел поудобнее, расположив ноги Андерсона так, чтобы они лежали у него на коленях. — Визуально эстетичной, — закончил он с острой улыбкой, его ладони скользили по чулкам Андерсона. Андерсон посмотрел на себя сверху вниз, обратив особое внимание на то, как резко выделялись его ноги на фоне черных брюк Алукарда, и тяжело сглотнул. Его член набух в его непрочном заточении. Это было очень заметно, и Андерсон мог бы поднять колени, если бы тени не удерживали их на месте. Они прижимали его для осмотра, нежно дотрагивались, восхищались, так что некоторое возбуждение было неизбежно, как и стыд. Алукарду потребовалось так мало времени, чтобы убедить его в этом. Потребовалось бы какое-то признание — возможно, без подробностей, — чтобы Андерсон смог совместить свою потребность в этом с религиозными приличиями. Алукард даже не пытался скрыть странствие своего взгляда. Оно начиналось чуть выше ключицы Андерсона и медленно тянулось вниз, порхая по возвышенности его груди и белой полоске, покрывающей ее, вниз по контуру его живота, к выступу бедер, а затем задержалось на признаке его возбуждения. На мгновение возникла пауза, прежде чем он нежно провел пальцами в перчатках по выпуклости, вызвав у него вздох. Даже этот легкий контакт был поразителен для того, кто никогда раньше не участвовал в интимной близости. Андерсон редко даже мастурбировал, а те несколько раз, когда он это делал, были короткими и формальными, обычно для чего-то постыдного, вроде лабораторного теста на стерильность (оказалось, что нельзя пройти процедуру регенерации, не потеряв способности иметь детей). Жар, охвативший его, был головокружительным по своей силе. Он не мог заставить себя посмотреть на Алукарда, как бы ни был смущен, поэтому вместо этого наблюдал, как проворные пальцы обводят очертания его возбуждения. — Такой чувствительный? — Алукард запустил палец под кружево трусиков, дразняще стягивая его вниз. Дыхание Андерсона слегка сбилось в предвкушении, к его большому смущению. — Здесь ты можешь кричать и рыдать. Никто тебя не услышит. Это прозвучало одновременно угрожающе и эротично. Андерсон не совсем был уверен, что ответить, но он все равно был лишен способности говорить, когда Алукард стянул с него кружевное нижнее белье и обхватил рукой его член. Это был нежный захват, но его было более чем достаточно, чтобы вырвать стон у Андерсона. Он и вправду был ужасно, ужасно чувствителен. От каждого прикосновения его нервы начинали трепетать. Алукард начал поглаживать, и перчатка была достаточно гладкой — неестественно гладкой, — что при скольжении не было никакого сопротивления, просто чудесное трение, которое вытеснило все всеобъемлющие мысли из головы Андерсона. Его бедра непроизвольно приподнялись, ощутив холод ладони Алукарда. Они не могли подняться высоко, пока он был окутан тенями, и ему пришлось сознательно подавить стон. — Мы ещё даже не начали, Андерсон, — пробормотал Алукард. — Расслабься. — Я… я расслабился, — Ответ пришел мигом, но вероятно, прозвучало бы более убедительно, если бы его голос не был таким хриплым. Скривив губы в острой улыбке, Алукард засунул руку себе между ног, чтобы расстегнуть молнию и сжать в кулаке собственный член. Он был большим. Намного больше среднего, и Андерсон был уверен, что тщеславный ублюдок добился этого своим податливым телом. Он прижал его к члену Андерсона и крепко обхватил пальцами оба, возобновляя уверенные поглаживания. Этих осторожных движений было достаточно, чтобы заставить Андерсона содрогнуться в удовольствии. Он запрокинул голову, задрожал и напрягся всем телом, пока Алукард надавливал на чувствительные головки членов. Он мог бы заплакать от того, как это было приятно. Он никогда не знал, что что-то может быть настолько приятным. Алукард склонился над ним, навалился на него, поочередно прикасаясь губами к ключице, горлу и скулам Андерсона, и тот извивался в своих оковах, каждое прикосновение наэлектризовывало его своей мощью. Он чувствовал себя разгоряченным, сверхчувствительным, подавленным, и было так легко довести его до этой точки. Все эти десятилетия целомудрия и самоконтроля, а он ни разу не проявил себя в момент глубокой близости. Поглаживания продолжались в ровном и насыщенном темпе, постепенно приближая Андерсона к кульминации. В прикосновениях Алукарда чувствовался опыт, который не позволял ему кончить слишком рано. Андерсон откинул голову назад, когда язык Алукарда скользнул под его подбородок, к трепещущему пульсу. Должно быть его вид представлял собой довольно впечатляющее зрелище, учитывая, каким растрепанным и раскрасневшимся он был, вдобавок одетый в женское белье. Он почти пожалел, что не может увидеть самого себя. Ужасная, постыдная мысль, но сейчас у него было не так уж много разумных мыслей. — Великолепно, — пробормотал Алукард ему в кожу, слегка касаясь зубами острого изгиба его челюсти. Его галстук-бабочка задел кружево прекрасного белого корсета Андерсона. — Будь я менее терпеливым мужчиной, я бы трахнул тебя прямо здесь. Андерсон чуть было не сказал ему, что он может. К счастью, у него не было достаточной энергии, чтобы выдать внятную просьбу. Свободная рука Алукарда скользнула вокруг его талии и притянула его вверх, пока они не оказались бедром к бедру, их члены сильно прижались друг к другу, заставив пальцы рук и ног Андерсона сжаться. Губы встретились в горячем, влажном поцелуе, когда удовольствие Андерсона приблизилось к финишу, и язык Алукарда блуждал по его зубам и твердому небу, в то время как Андерсон стонал и содрогался рядом с ним. Когда Андерсон кончил, это было резко, сильно, жестко, и на ладони Алукарда скопилось семя, которую Алукард быстро использовал, чтобы возобновить более плавную ласку. Кульминация сделала его сверхчувствительным и дрожащим. Он издал тихий приглушенный всхлип, когда Алукард продолжил прикасаться к нему своими умелыми пальцами. Остекленевшими глазами он наблюдал, как рука Алукарда работает между ними, как его кружевное белье зацепилось между их членами, как подвязки натянулись на бедрах, как чулки блестели под лунным светом. Очевидно, он слегка пришел в себя, поскольку этого зрелища было достаточно, чтобы он снова затвердел. Алукард тихо рассмеялся. — Вижу, одним разом ты не насытишься. Алукарду не потребовалось много времени, чтобы довести его до оргазма во второй раз, и на этот раз к нему присоединился сам вампир, который сгорбился над ним и впился зубами в его плечо, содрогаясь от собственного удовольствия. Эти острые, широкие зубы, глубоко вонзившиеся в его мышцы, причиняли боль, но одновременно с оргазмом это ощущалось хорошо — хорошо так, как Андерсон никогда не думал, что боль может быть такой, он вскрикнул от удовольствия не меньше, чем от боли. Завершение принесло с собой изнеможение. Содрогания прекратились, и навалилась усталость. Острые зубы Алукарда выскользнули из плеча, и он прижался лбом к груди Андерсона. Пота не было, потому что Алукард не обладал биологической способностью к этому, но ему было немного теплее, чем в начале, а из-за отсутствия концентрации на поддержании постоянной формы его волосы превратились в клубящуюся массу. Чудесным образом им удалось не испачкать ничего, кроме перчатки Алукарда. Тот сжал кулак в ткани, и она тут же стала чистой, стоило ему только разжать пальцы, чтобы аккуратно заправить вялый член Андерсона обратно в трусы. Тени, сдерживавшие руки и ноги Андерсона, исчезли. Андерсон опустился на траву, ошеломленный и разгорячившийся. Ему должно было быть холодно и неуютно, учитывая его местоположение, ночное время и отсутствие одежды, но он мог бы даже заснуть, если бы не руки Алукарда, что не позволяли ему это сделать. . Андерсон был не в состоянии одеться сам, поэтому Алукард делал это за него. — Таким ты выглядишь милее, — пробормотал Алукард, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век. Он быстро справлялся с пуговицами Андерсона. Настоящий подвиг, учитывая, сколько их было. — Теплый и податливый. Андерсон сонно посмотрел на него. — Я бы не стал привыкать к этому, вампир. Алукард криво улыбнулся ему. — Как бы мне не нравилась эта открытость, я способен понять, когда мне следует проявить терпение. — Ты и терпение? —Я признаю, что небольшая неожиданность вполне разумна, — Алукард снова опустился на колени и поправил свою собственную, слегка неопрятную одежду. Ему не нужно было делать это вручную, но, похоже, это была одна из немногих человеческих привычек, от которой ему не удалось полностью избавиться. — Большая неожиданность, — поправил Андерсон, позволяя своим глазам закрыться. Алукард провел пальцами по чулкам Андерсона, его прикосновения были легкими, ни к чему не обязывающими. — Нет смысла с тобой спорить, не так ли? Ты упрям во всем. — Я должен быть таким, когда дело касается тебя, — пробормотав, его улыбка скользнула по губам. — Особенно после того, как ты испортил мне штаны. — Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты добровольно показал мне прекрасное зрелище, скрытое под ними. — Лесть не уменьшит моего раздражения по отношению к тебе. — Кажется, до сих пор это работало отлично. Это был необычайно мирный момент для них. Поэтому вполне логично, что пока они вместе лежали в траве, в нескольких футах от них рухнул дом. После этого они недолго пробыли там. Однако найти пару брюк, которые бы подошли Андерсону, оказалось гораздо сложнее, и в итоге он надел брюки, что лишь едва прикрывали его лодыжки. Ренальдо хватило порядочности воздержаться от комментариев, когда пришло время отправлять его обратно в Рим. На следующее утро он исповедался, принял настолько суровую епитимью, насколько смог приобрести, и весь остаток дня чувствовал себя в меру спокойным. Покаяние было назначено на месяц, и, возможно, к концу его весь пот и кровь, пролитые в раскаянии, загладят вину за обет целомудрия. Не полностью, ни тогда, когда воспоминания об этом инциденте согревали его при мысли о нем, ни тогда, когда он не сожалел об этом полностью, но это, по крайней мере, облегчит часть вины.__________________________
На следующей неделе он обнаружил у себя на кровати сверток. Почти не удивительно, поскольку Мать регулярно оставляла его почту в комнате, но он не ожидал посылки, и Искариот обычно предупреждал его, прежде чем они что-то отправляли. Он проверил каждую сторону письма в поисках обратного адреса и ничего не нашел. Никакого намека на то, от кого это могло быть. Нахмурившись, он медленно отклеил клейкую ленту, раскрыл верхние края и уставился на содержимое. Женское белье. С первого взгляда он мог сказать, что комплектов было по меньшей мере пять, а может и больше, все красивые и белые. Он не смог удержаться, вытащил один из них и повертел в руках, восхищаясь тонкой работой мастера. Они были абсолютно сногсшибательными и идеально подходили по размеру к его телу. У Алукарда был- Алукард купил ему сшитое на заказ нижнее белье. Ничто из купленного в магазине не могло выглядеть настолько красиво. Он осторожно засунул тот комплект, что схватил, обратно в коробку, покраснев до ушей, и прикусил уголок губ. Еще один месяц покаяния. Он думал, что это честная сделка за возможность носить подношения, предоставленные его заклятым врагом.