Часть первая
ОГОНЬ Чанёль
— Вообще неважно, что я им подарю, всё равно мои усилия пропадут впустую. Если я выбираю что-то дорогое, то они ворчат, что я трачу твои деньги. Если что-то на свой вкус, то это сразу назовают дешёвкой. — Не говори ерунды! Моей семье нравится всё, что ты им даришь. — Да, конечно! И куда делась та классная игра с шайбами, которую я подарил твоему брату? — Отдал детям, наверное. — Не будь наивным! Они детям покупают только рекомендованные Международной организацией образования специальные развивающие игры, а не хоккей с инопланетянами. — Ну так выбирал бы тоже из того списка и не жаловался бы потом! — Почему мне нельзя жаловаться? Ты же должен выслушать мои печали и переживания и успокоить, а ты только критикуешь. — Опять неладно! — Вот деду приятно дарить подарки! Он всему рад. Его некому, видимо, баловать. Подаришь бутылку отличного вискаря и целый год слушаешь, какой ты замечательный. — Так это всё только ради признания? Препирания продолжаются уже полчаса. Они выехали из Сеула в пять вечера, чтобы успеть к ужину, но из-за пробок прилично опаздывают. Без них, конечно, всё равно не начнут. Бэкхён, видимо, уже чувствуя на себе осуждающие взгляды (омеги все долго собираются), начинает нервничать. Поездки к родственникам Чанёля он не любит. — Почему мы должны каждый год туда ездить? Это даже не традиционный праздник. У меня отпуск за собственный счёт вообще-то. — Опять начинаешь? — Бэкхён знает, что Чанёля это очень раздражает, но удержаться не может. — Не начинаю, — он обиженно подбирает под себя ноги на пассажирском сидении и начинает изучать мелькающие пейзажи за окном. — Что, даже поныть нельзя? Мне придётся терпеть пытки твоей семьёй следующие четыре часа, а я даже настроиться на нужный лад не имею права. Чанёль вздыхает: давно бы пора привыкнуть, но Бэкхён никогда не упускает возможность напомнить, что его присутствию, мягко сказать, не сильно рады. Хотя может уже свыклись. Точнее Чанёлю кажется, что давно уже свыклись. Даже папа перестал некрасиво намекать (правильнее сказать открыто говорить) на происхождение Бэкхёна. Точнее его отсутствие. В самом начале кто-то точно оказывался на грани слёз. Чаще всего это был сам Чанёль, но не в этом дело. Сейчас никто не обращает внимание на то, что он опять притащил домой «бездомного щенка», как выражается старший брат Чанёля. Они просто пару раз в год собираются в особняке у родителей, ужинают, обсуждают последние новинки и расходятся, чтобы перемыть друг другу косточки вдали от любопытных глаз. — Я не буду это комментировать, — через некоторое время отвечает Чанёль, выворачивая резко руль. — Всё равно ты останешься при своём мнении. И никто не собирается выгрызать тебе сердце, успокойся уже. Ты — единственный, кто здесь создаёт конфликты. — О, как! Вот она — твоя истинная поддержка. — Надоел. Я уже не знаю, как тебе доказать, что ты давно являешься частью этой семьи. — Я не просил тебя ничего доказывать. Я просил тебя поддержать. — А я говорю: надоел. Когда они подъезжают, папа Чанёля уже стоит в дверях. На улице холод, а он в одной шёлковой рубашке. На что только не пойдёшь, ради любимого ребёнка! — Как поездка? — улыбается он, целуя и обнимая Чанёля. Их объятия продолжаются дольше обычного. К слову, они застряли в дверях, а Бэкхён стоит за ними с пакетами и ждёт, когда его пустят в дом. Ещё раз: на улице вообще-то холод собачий! — Кажется почки отбил, — ворчит Бэкхён, проходя мимо старшей омеги, но потом спохватывается. — Это я не о том, что ваш сын водить не умеет! Просто мы очень спешили. Идеально подведённая бровь на секунду поднимается вверх, но потом, видимо, вспоминает, что от этого морщины появляются, и безэмоциональное лицо озаряет дежурная улыбка. Выглядит это примерно так: вы точно видите, что ваш собеседник часто посещает дантиста, судя по состоянию идеально ровных и сверкающих белизной зубов, но при этом его глаза злые-злые. Их проводят в дом, где сверкает от украшений. Улыбка у папы от края до края каждый раз, когда он натыкается взглядом на Бэкхёна, как будто у зеркала тренировался. Он и на свадебных фотографиях также улыбается. — Отложите подарки на стол. Мы потом их приберём. Инициатива изначально криво-дискриминационная. А не криво нельзя, если что: остальные-то подарки вон под ёлкой лежат! Ну и ладно, пусть развлекаются. В этот раз Чанёль занимался рождественским шопингом после провального прошлого года, когда Бэкхён разорался, что больше не хочет участвовать в этом спектакле. Слышно, как дети что-то громят в гостиной, скорее всего, уже наслаждаются новыми вещами. Значит, брат Чанёля уже здесь со своими спиногрызами. Он с мужем, худощавой моделью, выходят к ним поздороваться. Кстати, именно ему по наследству досталась эта фирменная улыбка. Кроме Бэкхёна они вместе с папой так улыбаются и при появлении деда, Пака старшего. Как по щелчку пальцев недовольное выражение обоих сменяется на рекламу зубной пасты. Даже слышно скрип челюстей в этот момент. Такие позёры! Неужели настолько влиятельные люди не могли научиться более искусно выражать свои эмоции? Это выглядит дёшево, особенно на фоне их дорогих интерьеров, которые также безвкусны: пилястры, камины, самые неудобные диваны в мире, зато стоят столько, что Бэкхён судорожно пытается вспомнить, когда последний раз стирал штаны, а то вдруг след оставит. Ужин проходит скучно. Бэкхён не сосредотачивается на разговоре, тем более его никто ни о чём здесь спрашивать не собирается. Дед опять не пришёл, так что никто его тоску не разделит. Чанёля назвали в честь дедушки, хотя общего у них кот наплакал. Сам Чанёль старший никогда не выходит на семейные ужины. Они ему не нравятся. Когда он ещё стоял во главе семьи, так собирал всех, только чтобы решить насущные проблемы, но стоило ему отойти от дел, как участие в каких-либо мероприятиях он принимать перестал. Говорит, что его сын проявляет показной интерес, всё больше увлекается внешним лоском и забывает про основной функционал. Слава богу, их чеболь существует благодаря усилиям младших детей, у которых дед и обитает. К старшему сыну приходит только на праздники и то остаётся сидеть в своей комнате. Она ему, к слову, совсем не нравится: огромная, слишком вычурная и абсолютно необитаемая. Даже в гостинице лучше. Бэкхён с ним согласен. — Итак, давайте посмотрим, что нам приготовили Чанёль с Бэкхёном! — начинает господин Пак. Все рассаживаются в гостиной в круг и по очереди начинают открывать подарки. Бэкхёну это всегда казалось странным, абсолютно неестественным. В его семье такого не было. Все всегда дурачились, шумели и никто не смотрел оценивающе на то, что ему подарили, будь то новый телефон или носки. Папа Чанёля подарки, которые они принесли, оставляет на конец, чтобы посмаковать всё самое красивое в начале, а потом быстро пройтись по «будущему мусору». Господин Пак берёт первую блестящую коробку и начинает её открывать. Подарки запаковывал Бэкхён: немного неровно по краям и кое-где видно клейкую ленту, зато от всего сердца. Это не профессиональное украшение от старшей омеги. Тот — мастер оригами: один взмах рукой и упаковка сама спадает с подарка, но может при этом выдержать целый день. — Здесь у нас рамка для фотографий, — комментирует свои действия господин Пак. — Очень мило... Кто бы сомневался! И почему они не могут открыть подарки потом, когда все уйдут? — Она электронная! — вмешивается Чанёль, когда первый подарок откладывается в сторону. — Вы загружаете фото на флэшку, вставляете её в порт, и фотографии будут сменять друг друга через установленный интервал времени. Папа Чанёля вежливо улыбается и незаметно косится на Бэкхёна. А что? Он тут вообще не при чём. Это не его идея. — А это детям, — следует продолжение. — Монополия. Коробку с игрой передают брату Чанёля, тот её сразу откладывает на гору своих подарков. — Спасибо, Бэкхён. Как они всё-таки похожи, даже тон голоса одинаковый. — Это я выбирал! — снова напоминает о себе Чанёль, вызывая скептическую улыбку от своего брата. — Спасибо, Чанёль. — Так, а тут подарок для меня. О, дорогой, они прелестны! Как же я люблю Барберри, — господин Пак обнимается с новой парой обуви и лезет поцеловать Чанёля. Вот вам и разница. — А для отца у нас новая бритва. — Спасибо, сын, — отзывается альфа, не отвлекаясь от своего планшета. Как будто Бэкхён хуже бы выбрал. — А это подарок для дедушки. — Давайте, я сам ему отнесу, — вызывается Бэкхён и забирает коробку, лишь бы сбежать от этого зоопарка. Дорогу до комнаты старшего Пака он знает: не один раз уже следовал этому сценарию. Никто добровольно к деду не сунется, так что до конца вечера Бэкхён там отсидится, а потом останется только быстро собрать свои пожитки и рвануть домой. По дороге он заглядывает в детскую. Два мальчонка играются с новыми машинками и его присутствие замечают не сразу. — Привет, дети, — улыбается им Бэкхён. — Привет! — отвечает младший, но старший его одёргивает. — Ой. — Что такое? Дети шушукаются и стараются избегать его взгляда, но долго не выдерживают. — Папа сказал нам с тобой не разговаривать, — наконец признается старший. — Это ещё почему? — Ты неправильный, — пытается объяснить ребёнок. — А нам можно разговаривать только с правильными людьми. Да, очень по-взрослому. А ещё детей эти люди пытаются воспитывать. — А как ты понимаешь: кто — правильный, а кто — неправильный? — спрашивает Бэкхён. — Не знаю, это папа знает, — Бэкхён понятливо кивает, чтобы ребёнок продолжал. — Вот ребята из моей школы правильные, но мне они не нравятся. — Ну раз папа сказал, то надо слушаться. Бэкхён принимается щекотать мальчика, чтобы сгладить ситуацию. Тот смеётся и пытается увернуться, а его брат лезет на Бэкхёна, чтобы его остановить. — Знаешь, почему папа тебе сказал, что я плохой? — интригующе спрашивает Бэкхён, когда все просмеялись. — Нет, — тянут дети. — Потому что я — пират! И у меня есть свой корабль! — Настоящий? — охают те. — Настоящий. — Большой? — Да. — И с пушкой? — младший старается вылезти чуть ли не на шею к Бэкхёну, чтобы расспросить получше. — Да, а ещё там есть матросы, которые должны драить палубу. И крысы! Вы видели когда-нибудь корабельных крыс? Бэкхён наклоняется ближе к детям, чтобы рассказать им что-то интересное. Они такие забавные: мотают головой, веря на слово. — Они чёрные, — продолжает Бэкхён зловещим шепотом. — Глаза у них один красный, а второй зелёный, и оба светятся в темноте, как фонарики. Когда крысы ночью вылезают из трюма, то их огромные хвосты скребут по доскам «кррррр». — НЕТ! — раздаётся крик, и дети бросаются наутёк от смеющегося Бэкхёна. — Что здесь происходит? — появляется их папа, и ребята сразу же на него вешаются, пытаясь спастись. — Папа, там крысы! У Бэкхёна крысы! На Бэкхёна бросают предупредительный взгляд. Кажется, он немного перегнул палку, хотя где именно? Теперь его к малышам даже на выстрел не подпустят. — Я им просто рассказывал про свою работу, — пожимает он плечами. — Им ещё рано рассказывать про опыты над животными! Омега уводит детей за собой, чтобы успокоить, хотя те уже в полном порядке, но для вида надо преувеличить проступок Бэкхёна. Про крыс им рано рассказывать, а кормить жуками и личинками — в самый раз. Ох, уж эти эковеганы! Всё-то они правильно делают. Бэкхён добредает до комнаты деда и стучится. — Заходи, — раздаётся хрипловатый голос, а потом слышится кашель. — Я тебя уже заждался. Когда Чанёль первый раз привёз Бэкхёна с собой на семейную встречу, то дед его здорово напугал: смотрел из-под бровей, был немногословен и всё время курил. С Бэкхёна он глаз не спускал весь вечер, будто пытаясь понять, что за зверёк перед ним. Потом подозвал к себе и устроил допрос. Позже Бэкхён понимает, что с ним намного интереснее проводить время, чем сидеть и скучать с напыщенными нобелями, слушая разговоры ни о чём. Хоть деду уже далеко за восемьдесят, но он всё ещё держит всех крепко за яйца. И наставления его всегда приходятся к месту. Всё последующее время, как только заканчивается официальная часть (привет-привет, а вы похорошели, вам идёт этот цвет волос, ваш повар восхитителен) и все обязанности выполнены, Бэкхён сразу ускользает, скрываясь в комнате наверху. Там он коротает время в компании пожилого мужчины и слушает грязные шуточки в перемешку с умными советами. Вот и в этот раз он вваливается внутрь, приземляется на кровать рядом с альфой и принимается играться с портсигаром. — Я принёс подарок, — машет он коробкой перед собой. — Кинь в кучу, — кивает дед на стопку таких же коробок на комоде. — Удивишься, но там сигары. — Лишними никогда не будут. Дед потягивается, смешно крякнув в конце: — Ну, что, малой? Как жизнь в столице? — Дом — работа, работа — дом. — Ничего не изменилось, — дед закуривает очередную сигарету. — А у тебя нового что? Ты к нам сам добровольно не сунешься, а когда я тебе звоню, так говоришь, что занят. А обещал меня на футбол свозить. Чем же ты таким занят? — Да ерундой всякой. Три месяца правительство решает легализацию лёгких наркотиков. И я боюсь, что эта зараза и к нам проберётся: всё делают по указке западных партнёров. Лишь бы заработать. Бэкхён смотрит, как дед выпускает дым и поворачивается к нему, явно размышляя что бы такого умного сказать. — У Карла Маркса есть известная фраза: при ста процентах прибыли капиталист будет попирать все человеческие законы, а при трёхста процентах — нет преступления, на которое он не рискнул бы пойти, — дед ставит акцент сигаретой. — Раньше, если кто-то хотел наркоты купить, то разрешение у властей никто не спрашивал: они сами этот бизнес крышевали. А теперь, видимо, хотят легально за это деньги брать. — В скором будущем корейцы от восемнадцати и старше смогут безнаказанно приобретать травку с целью личного потребления до тридцати грамм на человека. Но это пока невозможно лишь потому, что самым большим препятствием остаётся международное право. Бэкхён не любит жаловаться, потому что решить его проблему вряд ли кто-то может. Это просто часть мирового тренда. Все же так делают. Просто работать на наркобаронов ему не хочется. — Хоть что-то останавливает этот Диснейленд, — смеётся дед. — В министерство не хочешь вернуться? Ты там был самым адекватным из всех. — Ты меня каждый раз об этом спрашиваешь, — смущённо улыбается Бэкхён. — Мой ответ не изменился. — У тебя было бы больше возможностей что-то сделать. Да и влияние было бы внушительным. В нашей семье только это имеет значение, ты же знаешь. Мне достаточно только позвонить и можешь планировать переезд. — Двадцатичасовой рабочий день, работа без выходных, две трети месяца в командировках, год без отпуска. Я не хочу обратно. И не настолько честолюбивый я, — мотает головой Бэкхён. — Да и возвращаться-то некуда. Министр Ким ушёл в отставку, а на его место посадили какую-то марионетку. Последняя командировка в Японию была, как в логово со змеями. Я ушёл сам, пока от меня не избавились. И чувствую себя намного счастливее, — уже третий год на новом месте и прошлое вспоминается, как страшный сон. Теперь он среди друзей и никто не следит за каждым его шагом, желая подставить. — Чанёль корректно молчит. Хотя думаю, что все в конце концов довольны. — Мой сыночек тебя боится, — намекает он на прохладное отношение господина Пака к нему. — Да вряд ли, — Бэкхён отмахивается. — Точно тебе говорю. Уж слишком ты свободолюбивый и неуправляемый. И влияешь на людей благотворно. Чанёля он уже потерял. Если бы ты ещё и власть получил… Бэкхён смеётся в голос, представляя, как будет драться с папой Чанёля на шпагах, чтобы доказать своё преимущество. На самом деле всё не так прозаично. — Да вряд ли. Слишком я мелкая рыбёшка для него, — он берёт одну из сигар и уже суёт в рот, но дед забирает её из рук. — Как знаешь, не мне тебя убеждать, — альфа прячет сигару в нагрудный карман и для надёжности его похлопывает. — Ты мне лучше скажи, почему когда летишь в Японию, то полёт занимает больше времени, чем обратно? — Планета крутится, — смеётся Бэкхён, приятно удивившись внезапному вопросу. — О, а я не знал! — дурачится дед. — Я это о том, что планета крутится в направлении востока. А значит, что когда мы летим на восток, то нужно преодолеть большее расстояние, так как земля от нас убегает. А когда летим обратно в Корею, то земля бежит нам навстречу. — То-то у меня ощущение, что мне японцы вечно в жопу дуют и не хотят идти на контакт! Оказывается, это их природная особенность, — подытоживает дед, и они оба смеются. — У всякого помешательства есть своя логика. Бэкхён прикрывает глаза и думает, что смог бы уснуть под тихое жужжание очистителя воздуха: слишком спокойно он себя здесь чувствует. Но это только в этой комнате, вот за дверью начинаются настоящие джунгли. На первом этаже в кабинете, попивая чай, заботливо приготовленный папой, Чанёль нервно дёргает ботинком под столом. — Что-то случилось, дорогой? Ты весь вечер был напряжён. Бэкхён что-то опять натворил? — Ну вот опять ты за старое, пап! — взрывается он, с силой ставя чашку на стол. — При чём тут Бэкхён? — Но не ты же! Господин Пак подсаживается ближе и принимается массировать ему плечи. Захочет — сам расскажет. Если на детей не давить, то они придут сами. — Па-а-ап, — тянет Чанёль, пытаясь набраться смелости, чтобы поделиться хоть с кем-то и попросить совета. — Я, кажется, встретил истинного. Повисает пауза, и даже изящные пальцы на широких плечах замирают. Слышно только как Чанёль шмыгает носом. — Пап, ты что, улыбаешься?