Ближе всех на свете

У них нет никого ближе друг друга. Долгое время он притворялся дедушкой Морти, а потом они все вместе просто решили и дальше притворяться семьёй, но дело даже не в этом — совсем не в этом. Просто... кто может быть ближе того, кто помогал тебе запихивать в свой зад здоровущие семена, скрючившись в три погибели, в тесной кабинке межгалактического сортира? Того, кого ты буквально на своей спине вытаскивал из космической пиратской заварушки, кого ты собственноручно угрохал, а потом воскресил? Кто засовывал твои кишки обратно в твой живот, а потом заштопывал одной рукой, другую держа на штурвале — а потом вы менялись местами?.. Кто может запросто ввалиться к тебе в комнату посреди ночи, дыша в лицо перегаром, приставить к горлу нож, угрожать твоей жизни, через секунду полезть обниматься и обещать сто лет и веки вечные — а потом наблевать тебе в постель и там же вырубиться до утра. С кем вы трахались, будучи телами-носителями для двоих ебанутых влюблённых паразитов, в конце концов — и пусть ни один из вас этого, к счастью, не помнит, но с некоторыми знаниями можно жить лишь приняв их. Они ближе, чем внук и его дедушка; они ближе, чем муж и жена, чем любовники. Они могли бы быть ещё ближе — но у их сериала не тот формат, они слишком мета, чтобы участвовать во всей этой поеботе с повесточкой — вполне достаточно чернокожего качка-Президента. Они узнают друг друга с завязанными глазами по звуку шагов и запаху пердежа, и иногда им совершенно не нужно пользоваться словами, потому что одинаковые мысли приходят им в голову одновременно. — Вы так хорошо смотритесь вместе, ребята, прям как настоящие соулмейты, аж противно, — сказала однажды Саммер с завистью, и Морти хмыкнул, представив, как Рик поднял бы его сестру на смех с этой эмоциональной чушью. Хотя в глубине души он сам давно уже думает о них двоих как о частях одного целого... По крайней мере, о себе как о чём-то, что не может существовать отдельно от Рика — как его рука или нога. Наверное, это слегка нездорово, и возможно было время, когда он действительно хотел изменить что-то — чтобы с ним считались, или говорили ему, как он важен, но сейчас, сейчас он просто хочет быть рядом с ним. Ему нравится, что он нужен. Нравится то, что его комната — первое помещение в доме, куда Рик ломится с утра после ванной, а то и минуя оную. Нравится то, как они сработались — им не нужно договариваться о том, кто кого прикрывает, и Рику достаточно протянуть руку, чтобы Морти в тот же миг вложил в неё нужное оружие или инструмент, не задумываясь. Морти нравится тишина в тарелке, когда Рик дремлет на заднем сиденье, передав ему штурвал, и он везёт их домой, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. Ему нравятся маленькие планеты и космические заправки, на которых они останавливаются, чтобы слопать чизбургер или мороженое, задрав головы к небу, каждый раз разному. Нравятся захолустные отели, в которых они ночуют, когда не хотят будить семью возвращением посреди ночи, с их старыми убитыми уборными и огромными кроватями, на которых Рик храпит, беззастенчиво развалившись на две трети, пока Морти, свернувшись клубком на почтительном расстоянии, смотрит прохождение Атомик Харт с местного интергалактического вай-фая. Морти нравятся драки и перестрелки, в которых Рик доверяет ему — наконец-то — как второму себе. Иногда ему снятся кошмары — чуть более кровавые и смертельные продолжения того, что случилось днём; проснувшись в половине третьего ночи, он ждёт, когда успокоится сердце, думая, что понимает, почему Рик предпочитает не уходить спать трезвым. Скорее всего — абсолютно точно — его жизнь не такая, какой должна быть жизнь земного правопослушного подростка, но блять. Если бы он мог выбирать, он оставил бы всё как есть. Может быть, он согласился бы пореже быть разорванным надвое или быть свидетелем того, как его рука или нога исчезает в слюнявой пасти свирепого монстра — но в этом есть своя крутость. Заодно с Риком он тоже, считай, почти бессмертный. Может быть, он предпочёл бы, чтобы его не так часто обкладывали хуями за ошибки или сравнивали его интеллектуальные способности с планктоном (не в его пользу) — но он привык. Как и к космической слизи в сортире, инопланетянам, устроившимся на ночёвку в холодильнике, боевому оружию, спрятанному в каждой стене — он привык к такой херне и не откажется от неё. В комплект ко «всякой такой херне» идут те редкие спокойные вечера, когда Рику лень мастерить новую пушку для космических террористов или гоняться за своим излюбленным врагом — Праймом, и они проводят время за телеком, в кругу своей приёмной семьи, и все настолько тихо и спокойно, насколько может быть, когда в семье один безумный учёный, два с половиной космических пирата, трое алкоголиков, два чрезмерно увлечённых космосом подростка и один, ну... владелец домашней пасеки. Телевизор бухтит не слишком громко, чтобы можно было слышать друг друга, Саммер спорит с мамами о наряде на выпускной, Бет подкалывают Джерри, обсуждая предстоящий отпуск (сколько номеров брать? а сколько кроватей? Саммер и Морти переглядываются, демонстративно зажимая уши). Рик в основном молчит, и Морти подозревает, что он дрыхнет с открытыми глазами, включив какой-нибудь встроенный голосовой модуль, чтобы изредка ехидно поддакивать, когда дело касается Джерри. Тёплое плечо Рика прижимается к его, а иногда, когда Рик вырубается по-настоящему, на плече у Морти оказывается и его сопящая голова, и он терпит неизбежные неудобства, мечтая, чтобы передача на телевизоре никогда не заканчивалась. Саммер, заметив, заводит глаза к потолку, складывая ладони в жесте, имитирующем ангельское умиление, и Морти показывает ей средний палец. Иногда Рик, вздрогнув, просыпается и хватает его за руку, и так сидит минуту-другую, постепенно расслабляясь, и Морти, усилием воли проглотив обратно выскочившее в горло сердце, легонько поглаживает его ладонь, помогая оправиться от кошмара. Это совершенно ничего не значит — он говорит это своему перекошенному, взлохмаченному отражению по нескольку раз на дню, пытаясь заставить руки перестать дрожать, а глаза — перестать быть такими дикими и отчаявшимися. Иногда Рик приходит к нему под утро, и Морти, научившийся инстинктивно просыпаться от шороха рядом, прячет бластер обратно под подушку, поджимает ноги, и Рик садится к нему на кровать. Если Морти удаётся не заснуть снова до того, как Рик отрубится, прислонившись к стене, он кладёт ноги к нему на колени. Он засыпает, улыбаясь и думая, как Рик разбирается с этим, проснувшись — обычно поутру в комнате, кроме него, никого нет, но однажды сквозь утреннюю тягучую дрёму он видит Рика, сидящего с его ногами на коленях и явно не спящего, судя по тому, как он потирает лицо и почёсывает лысину. Его рука поднимается, будто собираясь переместиться с одеяла на ногу Морти, но потом он передумывает и соскальзывает с кровати, осторожно придержав Мортины ноги, накрывает их одеялом и уходит, ссутулившись, не заметив, что Морти проснулся. Всё это ничего не значит — кроме того, что Морти нужен ему, и спустя годы Морти наконец-то не нуждается в словах, подтверждающих это. Иногда Рик затаскивает его на странные, сюрреалистичные инопланетные вечеринки, на которых Морти особо нечего делать, потому что детей его возраста никто, кроме Рика, не водит в такие места, где в основном пьют, принимают наркотики и трахаются по углам, укромным и не особо. Конечно, Рик не отказывает себе ни в одном из доступных способов развлечься, и Морти слегка разрывается от злобной ревности и желания увести Рика домой, лишив возможности саморазрушения, но бухой и обторчанный Рик выглядит весёлым и даже практически счастливым, так что Морти оставляет его в покое, просто стараясь держаться подальше от эпицентра событий. Иногда ему достаётся от этого медикаментозного счастья — Рик улыбается ему, наткнувшись на него взглядом из толпы, окружающей его, и Морти слегка разбивается, понимая, насколько редко видит эту улыбку у своего дедушки, когда он трезвый. Однажды кто-то из гостей — на этот раз они тусуются с монстрами, похожими на двуногих динозавров — приволакивает пакет светящегося сиреневого порошка прямо посреди вечеринки, и Морти, уже было навостривший лыжи к выходу, разочарованно стонет про себя, глядя как Рик, довольно осклабясь, хлопает пришельца по плечу и берёт бразды правления в свои руки. Новая дурь как-то по-особенному действует на Рика — прикорнувший в кресле в самом тёмном углу Морти просыпается оттого, что его трясут за плечо, бормоча что-то о танцах. — Что?.. Рик, Господи. Нет, от-отстань от меня, какие ещё танцы, я домой хочу. Рик не унимается, пытается стащить Морти с его кресла — но тот упирается вовсю, вцепившись в подлокотник. Выдохшись, Рик громко ругается и плюхается в то же кресло — чуть ли не к Морти на коленки. — Может, попозже?.. — Нет. — Может... — Рик, вот блин, я же сказал — нет! Морти поворачивает голову — и оказывается так близко от его лица, что может видеть каждую морщинку, каждую розовую дорожку сосудов в сияющих тоской и безумьем глазах. — Пойдем домой... — Ты, блядь, не представляешь, — говорит Рик одновременно с ним и пялится на его рот, а потом обратно в глаза, и Морти осекается, во рту пересыхает, и он сжимает зубы, чтобы не позволить себе облизнуться. — Ты, блядь, не представляешь себе, — выдыхает Рик, делаясь вдруг тихим и перестав улыбаться, и Морти становится страшно. — Что это, блядь, за хуйня... — К... какая хуйня? — лепечет Морти, паникуя, и Рик, зажмурившись, целует его... вернее, пытается — Мортины инстинкты, отточенные годами взаимодействия с внеземными придурками, срабатывают быстрее, чем он успевает понять, что происходит — и он уворачивается, одновременно толкая Рика в грудь. Рик отпрянывает от него мгновенно, с перекосившимся разочарованием лицом, спотыкаясь, выбирается из кресла, на секунду застывает, в ужасе уставясь на Морти. — Прости... М-морти, братишка. Какой же отстой. Я-я не хотел, то есть, бля... Разинув рот, Морти наблюдает за тем, как его дед пятится от него, выставив перед собой ладони. Кто-то натыкается на него, ругнувшись, а потом, узнав, раскрывает ему объятия — но он отшатывается, начиная бормотать что-то смущённое и неразборчивое. Вздохнув, Морти подымается. — Эй, народ. Спасибо, у вас очень... эм, весело, но нам, нам пора домой. Он пробирается к выходу, иногда врезаясь плечом в не успевших расступиться инопланетян, краем глаза следя за Риком, покорно плетущимся следом. Он кипит злостью — на своего деда, уторчавшегося до невменоза, или на себя, упустившего грёбаный шанс? Он не знает. Он берёт штурвал, а Рик отправляется назад — но на этот раз Морти смотрит только в лобовое, упрямо сдвинув брови и изо всех сил выжимая газ. Дома он валится в кровать, забив на чистку зубов, и засыпает, благодарный за то, что слишком устал, чтобы думать. Утром (выходной, и в школу не надо, не то чтобы была какая-то разница) он лежит в кровати слишком долго, уставившись в потолок, смиряясь с мыслью, что когда-то нужно будет встать и тащиться на завтрак. Он не знает, чего боится больше — что Рик будет там, такой же смущённый, как вечером, в панике оттого, что натворил, или того, что его не будет вовсе. Рик там — и он такой, как обычно, мятый с похмелья, ворчливо-грубый с Джерри, ехидно-добродушный с Саммер и чрезмерно ласковый с домашней версией Бет. «Привет, Морти», говорит он в ответ на Мортино доброе утро, адресованное всем, не споткнувшись и не дрогнув голосом, на долю секунды подняв на него равнодушный взгляд. После завтрака Рик велит ему собираться и идти в корабль, и всё как обычно — и Морти понимает, что его дед просто решил сделать вид, что ничего не было. Морти в общем не против — если не считать того, что он полностью, пиздецки, глубочайше в тоске, но какие, блять, варианты. Всё как обычно — кроме того, что Рик перестаёт к нему прикасаться. Буквально на той неделе Морти отвёз его в космический мотель, слишком бухого, чтобы избежать выговора от Бет, и там, на колченогой кровати размера квин-сайз, покрытой проеденным жуками покрывалом, Морти сидел, пытаясь сосредоточиться на том, как летсплейщик мочит мобов, пока Рик храпел, устроившись головой у него на коленях и раздражённо ворча каждый раз, когда Морти пытался выбраться. А ещё неделю назад, когда Морти удалось совершить какой-то невообразимый финт за штурвалом, проскочив аккурат между двумя идущими бок-о-бок пиратскими кораблями, Рик, в это время как раз установивший последнюю деталь на ядерный дезинтегратор, мимоходом, прежде чем активировать скафандр и вылезти наружу ради установки оружия, схватил его за руку и на полмига прижался губами к костяшкам, будто благодаря за хорошую работу. У Морти чуть сердце не выскочило из груди, и он едва не похерил свои предыдущие достижения, врезавшись в пролетающий мимо астероид — но вовремя выровнял курс, а потом три дня ходил чувствуя себя малышом, получившим на Рождество то, о чём писал в письме Санте. Больше этого нет. Они всё так же хорошо ладят, понимают друг друга с полуслова, в бою действуют как лучшая на свете команда, но всё остальное взаимодействие ограничивается просьбой передать отвёртку или соль за столом. Никаких больше как-бы-нечаянных прикосновений к его руке или волосам на какой-нибудь вечеринке, куда Рик затащил его. Никаких остановок на полюбоваться чужим закатом — исключительно по делу, заправиться, схватить пару бургеров и мчаться дальше, жуя на лету. Никто больше не тащит его с кровати по утрам — Рик просто ждёт, прислонясь к косяку, пока он натянет кроссовки. Никто не облокачивается на его плечо, задрёмывая перед телеком — теперь Рик дрыхнет, опустив голову на подлокотник дивана. Когда Рика (опять) смертельно ранят, он не просит Морти помочь ему, несмотря на то, что кровь льётся из его живота быстрее, чем он расправляется со своей почти-оторванной ногой. — Давай помогу, — робко предлагает Морти, но Рик в ответ только мотает головой, видимо, предпочитая истечь кровью, нежели позволить своему внуку к себе прикоснуться, и Морти отворачивается, с тоской смотрит в стекло на звёзды. Он просто хочет, чтобы всё вернулось. Чтобы всё стало как прежде. «Пожалуйста, Рик, забудь о том, что случилось на той вечеринке и снова начни меня трогать без всякого сексуального подтекста, просто чтобы мне снова было на что дрочить вечерами». Безнадёжно. Однажды они все вместе смотрят какую-то мыльную оперу, по земному, не межпространственному ТВ, Морти понятия не имеет, что происходит на экране, даже не знает, как называется сериал, его беспокоит только Рик, храпящий рядом и присутствующий на семейной встрече чисто номинально. Бабахает взрыв — на экране, и Рик просыпается. Морти косится на то, как Рик пару раз ловит ртом воздух, на его пальцы, лежащие на коленях, судорожно вцепившиеся в ткань халата. Морти так хочется взять его за руку, успокоить — как обычно, как раньше — но он не решается. Прокряхтев что-то типа «в пизду ваш Нетфликс-хуетфликс», Рик поднимает зад с дивана и уволакивает его прочь. Навострив уши, Морти слышит, как стукает дверь гаража. — Вот же чертов трус, — бормочет Джерри, сидящий рядом, и Морти вытаращивается на него, а потом понимает, что его папа имеет в виду то, что происходит в сериале — кажется, кроме него никто даже не заметил, что Рик свалил. — Долго он собирается ходить вокруг да около? Был бы мужиком да признался ей, или мы тут до Рождества просидим?.. — Расскажи нам о смелости, Джерри, — немедленно отзывается одна из Бет — совершенно неважно, какая именно, ведь они расходятся во мнениях лишь в тех случаях, когда речь идёт об отношении к себе самой. Джерри возмущается, Саммер заводит глаза к потолку и тянется к пульту, чтобы сделать погромче... Морти думает, что может быть его папа прав, и если кто-то не перестанет быть трусом, то они просидят тут до Рождества. Есть только один способ вернуть себе Рика и его прикосновения — и это полный пиздец. Рик сидит за верстаком («не улетел», с облегчением думает Морти), упрямо тыкая отвёрткой в какого-то робота. — Эй, Рик. — Эй, Морти. Ты как раз вовремя — кажется, я взял не ту отвёртку... Морти зажмуривается на секунду, мысленно кликает ссылку «сексуально-раскрепощённый-подросток-соблазняет-в-гараже-своего-деда-учёного». — Крестовую, пожалуйста, она на стеллаже, в той коробке с надписью... эй, чувак, ты, кажется, забыл одеться. Задержав взгляд всего на долю секунды на его (ну хоть немного сексуальной?) голой груди, Рик шарит в кармане, достаёт какую-то хрень, наводит на Морти, и на нём снова появляется майка — копия той, что лежит на полу. Закатив глаза, Морти хватается за спинку вертящегося стула, на котором сидит его дед, поворачивает Рика к себе лицом. Под его подозрительным взглядом осторожно вынимает из его рук робота. Садится к нему на колени. Наклоняется и заканчивает то, что Рик начал несколько дней назад, за двести космических лет от Солнца, в толпе упоротых инопланетян, похожих на динозавров. Рик не делает ни одного движения навстречу, он как будто застыл, и когда Морти отрывается от его рта, его лицо выглядит совершенно ошеломлённым. — Кажется... кажется, я обдолбался. Рик снова лезет в карман, достаёт своё карманное устройство для забора анализов, засучивает рукав, обнажая вену. — Рик. Эй, Рик, ты чего. Я, я настоящий. — Разумеется, детка. Рик всаживает себе в вену иглу, и Морти смиренно ждёт, пока его дед, как видно не привыкший доверять всему, что пиздят его галлюцинации, закончит проверять свою кровь на количество изменяющих сознание веществ. — М-морти? Что... что происходит? Морти снова тянется к нему, устроив ладони на его щеках. На этот раз он пускает в дело язык, и когда он снова смотрит на Рика, тот снова такой же, как тогда, на вечеринке — слегка сумасшедший, мрачный и жаждущий. — Ты... ты толкнул меня, Морти. — Я, я растерялся. Они пялятся друг на друга, Морти улыбается ему — всё ещё отчаянно труся, всё ещё чувствуя, как колышется ткань его майки там, где колотится его сердце, но уже почти не сомневаясь. — Так ты... ты настоящий? Морти кивает, проводя пальцем по Рикову виску, и тот закрывает глаза, тянется к прикосновению, на лице — почти что страдание. Когда Морти представлял этот момент, он мечтал, как Рик сожрёт его рот, грубо сорвёт с него одежду, оставит синяки от пальцев и зубов по всему телу. Но Рик... Рик ловит его пальцы и прижимает их к губам, и смотрит на него с изумлённым благоговением, и чёрт подери Морти, если ему это не нравится. Морти ёрзает в чересчур тесных джинсах, елозит задницей у Рика на коленях, и его взгляд темнеет. — Это... нельзя будет отменить, Морти, или... перезаписать — на тот случай, если ты снова откопал ту фиговину... Рик шепчет, хрипло и низко, предупреждая, хотя руки его уже задрали Мортину майку и путешествуют по его груди, ощупывая рёбра, задевая соски, Морти чувствует, как дрожат его пальцы, и как же ему хорошо. — Я, я не собираюсь ничего отменять. Рик тянется к нему, будто он оазис в пустыне. Сжимает его лицо в ладонях, прикасается губами к вискам, к бровям, к подбородку, как будто бережёт его изо всех сил, гладит пальцем скулы под глазами, вглядывается, будто до сих пор не веря. В мечтах у Морти всё было гораздо быстрее, и сейчас он думает, что кончит в штаны до того, как они перейдут к делу, но он и не подумает торопить Рика, когда он так нежен с ним, будто происходящее сейчас важнее всего на свете. — Ты... ты моя драгоценность, Морти, — бормочет Рик, стаскивая с него майку, водит ладонью по его чересчур бледной и впалой груди, по чересчур выпирающим рёбрам, выглядя очарованным — Морти не может отвести от него глаз. — Ты... ты, блядь, прекрасен. Грёбаная жемчужина. Самое... самое лучшее, что у меня есть. Когда-нибудь было. Он прижимается ртом к Мортиной коже, и у Морти захватывает дыхание. Он никогда не видел Рика таким — он представления не имел, что Рик может потерять всё своё ехидство и цинизм, оставшись с ним вдвоём. Что Рик может восхищаться им, будто бы он красивый или что-то вроде того. Морти царапает мысль — может, это не его Рик? Может, Рик опять нахуярил с порталами, и он по ошибке попал в другое измерение? Но нет, вон он, тот маленький шрам над бровью, который есть только у его Рика — может быть, он не заметил его, приводя себя в порядок, а может, просто забил. Рик целует его там, где находится его сердце, и Морти больше не может. Его член, набухший в джинсах, не дает думать ни о чём другом, всё, что ему нужно — потереться о Рика, о его промежность, стоящую бугром прямо напротив, и чёрт возьми, он это делает, потому что прямо сейчас у него нет мозгов, и это всё, что он хочет — потереться обо что-то своими гениталиями, как возбуждённое животное, и это всё, что ему нужно, чтобы освободиться и снова стать способным мыслить. Он вцепляется Рику в плечи и принимается тереться об его член, натянувший брюки, сначала робко, не спеша, пытаясь сохранить остатки достоинства (хотя какое, блять, к чёрту достоинство — он трахает своего дедушку!), а когда Рик, вскидывая голову, распахивает глаза, уставясь на него, обхватывает его за талию и прижимает к себе, как будто это всё, чего он ждал — быть дрочильной игрушкой для своего внука, Морти слетает с катушек и принимается извиваться, стремясь получить желаемое, так быстро, как только может. Его руки, на которые он опирается, дрожат, ноги, сжатые вокруг бёдер Рика, устали, блядский вертлявый стул, должно быть, вот-вот упадёт... Весь вспотевший и наверное красный как рак, он, должно быть, выглядит совершенно отвратно, но ему поебать. Он чувствует, как приближается освобождение, ещё немного — и он кончит, у него в паху так больно и сладко, и вот-вот он получит своё. Лицо Рика перед ним, совершенно, блядски безумное, искажается мукой. — Бля-ядь... — стонет Рик и зажмуривается, его пальцы впиваются в Мортино тело, будто стальные крючки. Откинув голову, он сильно вскидывает бёдра навстречу движениям Морти, раз, другой, третий — и Морти видит, как по его штанам расползается тёмное мокрое пятно. Рик кончил быстрее него, всего лишь оттого, что Морти тёрся об него — с ума сойти можно. Ему остаётся всего ничего — и он кончает следом, несколькими длинными, сладкими движениями проехавшись вдоль члена своего дедушки. Мозг отключает напрочь, и некоторое время он полностью слепой и глухой, а когда он приходит в себя, голова Рика лежит у него на груди, а руки нежно поглаживают спину. — Вау, — говорит Морти осипшим голосом, и Рик поднимает голову, его глаза светлые и такие яркие. Рик протягивает руку и прикасается к его щеке, гладит его губы, путешествуя взглядом по его лицу. У Морти теплеет в груди — как же он соскучился по его прикосновениям, по его странной нежности. Он стремится отдать немного в ответ и гладит Рика по волосам, по лицу. Рик принимает ласку, прикрывая глаза, и Морти опять изумляется, увидев своего деда таким беззащитным. Никто из них не улыбается, и теперь, когда его мозг, коротнувший гормонами, наконец отпустило, Морти спрашивает себя — и что теперь? — И что теперь, Морти? Голос Рика тихий и как будто усталый. Морти пожимает плечами. — Может... может, мороженое?.. Рик смеётся над ним, и Морти тоже смеётся, радостный, что, кажется, всё хорошо... И в ту же секунду видит перед собой некий прибор с кнопкой и лампочкой, который Рик держит прямо перед его лицом, уже готовый нажать на кнопку. Прибор слишком похож на ту штуку из «Людей в чёрном», с помощью которой они стирали память ненужным свидетелям — в любом случае, Морти не зря годами тусовался с космическими пиратами, его реакция срабатывает намного быстрей, чем мозг успевает задуматься над этим. Он выбивает устройство у Рика из руки прежде, чем тот успевает нажать на кнопку. — Рик, какого хрена?.. Вздохнув, Рик стаскивает с себя Морти, ставит на пол. — Это что, стиратель памяти? — От... откуда ты знаешь?.. Рик искренне поражён, и Морти закатывает глаза. — Да он один-в-один как у «Людей в чёрном», ты плагиатор. Надувшись, Рик отворачивается, снова берёт в руки заброшенного робота. — Морти, послушай... Это... это полная хрень. Это не должно было случиться. Морти фыркает, поднимая с пола одну из валяющихся там маек — ту, что поновее. — Что именно? Он подходит к Рику вплотную, и тому ничего не остаётся, как уставиться на него — растерянно, мрачно... пристыженно. — То, что мы трахались сквозь одежду? — Морти очень чётко произносит слово «трахались», внутренне забавляясь тем, как на бледных щеках зажигается слабый румянец. — Или вся эта эмоциональная хрень, которую ты тут пиздел? Он насмехается, пытаясь растормошить Рика, но тот отворачивается, опять замыкаясь. — Думал, что знаешь меня, не так... не так ли, Морти. Морти разглядывает его поникшие сухие плечи, его волосы, стоящие торчком вокруг лысины, его хмурый профиль, и думает с внезапным толчком в сердце — как же он любит его. — Если бы ты позволил. Рик только дёргает плечом. — В любом случае, — Морти меряет шагами гараж, пройдясь до стеллажа с инструментами и обратно. — Ты... мы можем оставить это в покое и не-не делать больше ничего... такого, но пожалуйста, не пытайся стереть мою память тайком от меня. Это принадлежит не только тебе, ты самонадеянный придурок. Рик молчит. Морти кладет на стол перед ним крестовую отвёртку. Хочет провести рукой по обтянутому замызганным халатом плечу, но передумывает и поворачивается, чтобы уйти. Дверь гаража открывается, чуть не врезав ему по носу. — Эй, ребят, мы тут собирались пройтись до ближайшего «Seven-Eleven», не хотите с нами? Космическая Бет подпирает плечом косяк, ожидая ответа со своим обычным равнодушным выражением лица — от кого, интересно, она так хорошо научилась прятать эмоции? Морти оборачивается. Рик игнорирует их, но потом сдаётся, всплеснув руками и с громким шумом отодвигаясь от верстака. — Свежий воздух переоценен, вы знали об этом? Они выходят на улицу, все вместе — неправомерно довольный Джерри, у которого на каждой руке висит по жене, Саммер, печатающая что-то прямо на ходу, и они двое — Рик руки в карманы, Морти за ним, чуть-чуть поодаль. Апрельские вечера ещё довольно темны и прохладны, и Морти ёжится — все остальные собирались не с бухты-барахты и успели накинуть ветровки, на Рике его халат, а он зябнет в одной только футболке (хорошо хоть, успел поменять изгвазданные портки с помощью Рика и его шмот-репликатора). Стараясь отвлечься — к чёрту ерунду вроде холода, он бывал на планетах, сплошь покрытых льдом — он смотрит на небо, где уже вовсю перемигиваются Арктур и Полярная звезда, а скоро вылезет и Сириус. Он не думает о том, собирается ли Рик и дальше жалеть для него свои прикосновения, он слишком измотан и удовлетворён недавним выбросом тестостерона, чтобы начать печалиться раньше того, как поспит — он просто идёт, зная, что должен ценить такие моменты вроде внезапной семейной прогулки. — Наслаждаешься свежим воздухом, Морти? Рик замедляет шаг, подождав его, и теперь они идут рядом. А потом Рик снимает халат и накидывает его на них обоих, так, что их плечи прижимаются друг к другу. Идти немножко неудобно из-за разницы в росте, но Рик приспосабливается, принимаясь слегка семенить. Морти улыбается Сириусу: прогулка стала ещё приятней — из-за того, что теперь ему гораздо теплее. А ещё — из-за того, что Рик берёт его за руку и держит её до самого «Seven-Eleven».