Мальчик-тамагочи

Может, я не вспомню даже, как тебя зовут, но Ты мне ничего не скажешь, знают все вокруг, что В маленькую стерву ты влюблен без ума, Если я скажу, то даже выпрыгнешь с окна *

- Джесс, почему ты так себя вела? – Джеймс посмотрел на напарницу без обиды или гнева – наверное, на эти чувства он был не способен – но в яблочно-зеленых глазах явственно читалось разочарование. - Как? О чем речь? – Джесси подняла на него холодные, льдисто-голубые глаза – он часто говорил, что в ее глазах северное сияние, а она смеялась над ним и советовала проштудировать анатомию глаза. - Зачем ты советовала мне бросить тебя и уйти домой? Даже не советовала, а прогоняла. Все болваны это видели. Перед болванами стыдно, - грустно вздохнул Джеймс. – Я что, настолько тебе безразличен? - Да при чем здесь это? – Джесси начинала злиться, как всегда, когда речь заходила о чувствах. – Просто так реально будет лучше. - Для кого лучше? – голос Джеймса звучал все так же обиженно. – Тебе будет лучше без меня? Джесси тяжело вздохнула. Она терпеть не могла все эти разговоры о вечном и прекрасном, она была человеком конкретным и предпочитала действовать, чем рассуждать. Для нее было загадкой, как Джеймс мог хоть полчаса клясться в вечной любви и дружбе кому угодно – начиная от родителей-крокодителей и заканчивая своим первым покемоном-собакой Гроули. - Нет, - раздраженно произнесла она, досадуя на его непонятливость. – Это тебе будет лучше без меня. Ты себя видел? По-твоему, воровская жизнь для тебя? Ты же поэт, аристократ, романтик. Ты заслуживаешь лучшей жизни, - горечь все-таки прорвалась в ее голосе, хотя она всеми силами старалась это скрыть. - Может, я сам могу решить, что для меня лучше? – Джеймс тоже начал выходить из себя, хотя подобное и случалось с ним редко. – Я, конечно, мало что могу решить, но все же. Речь идет о моей жизни. Ты сейчас похожа на моих родителей – может, они тоже избивали меня до полусмерти из лучших соображений? Ведь правда, что я могу сам? - Это еще один вопрос, - Джесси помрачнела. Эта тема была для нее столь же болезненной, как для Джеймса, правда, с другой стороны. – Родители. Какими бы они ни были – других у тебя не будет. Это твои единственные родные люди. Сам подумай – кому, кроме них, ты нужен? Джеймс, я круглая сирота, - она впервые говорила так прямо о том, что пережила, и назвала его полным именем, в отличие от обычного «Джимми». – У меня нет никого – вообще никого – с шести лет. Я едва помню маму, а папу не помню вообще. Они умерли. Их убили полицейские. А на воровской путь их загнала крайняя нищета. Они любили друг друга, очень любили, но их это не спасло. Говорят, любовь может все – а избавить от бедности и зубной боли? – Джесси горько и зло рассмеялась. –Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит – должен-то должен, но насколько его хватит? Они любили друг друга, любили меня, но им нужно было как-то меня кормить. Мы ели снег, понимаешь? А потом их не стало, и я попала в приют. Думаешь, в этом мире я хоть кому-то нужна? Думаешь, воспитатели, какие бы они ни были, смогут заменить отца и мать? Думаешь, человек в этом мире, кроме своей семьи, кому-то нужен? Думаешь, я кому-то нужна? Да я бы согласилась, чтобы меня избивали хоть до смерти, лишь бы жить со своей семьей, лишь бы мама и папа были живы! А ты с жиру бесишься! Мажор! – слова, как ядовитые жала, повисли в воздухе. Голос Джесси прервался. Если началась ее речь с сухого расчета, в конце о деньгах не прозвучало ни единого слова. Наоборот, казалось, даже птицы в лесу замерли, пораженные силой и глубиной горя девочки-сироты. Джеймс смотрел на свою неуязвимую напарницу и будто видел ее впервые – вместо невероятно яркой и сильной девушки он видел перед собой ту шестилетнюю девочку, маленькую и слабую, что так отчаянно нуждалась в любви. Ту, что любила его. Ту, что желала ему того, что считала самым большим счастьем – семью и дом. - Джесс… - тихо сказал Джеймс. Обида прошла без следа. Он подошел к Джесси и осторожно коснулся ее руки, точно она была хрустальной и могла рассыпаться от неосторожного прикосновения. – Прости меня. Я все понял. Нет, не так. Наверное, я никогда не смогу тебя понять. Но я буду очень стараться. Прошу, и ты постарайся меня понять. Это неправда, что ты никому не нужна. Ты очень нужна… мне. Ты вся моя жизнь. Ради тебя я научусь и воровать, и драться, и стрелять из пистолета, я научусь защищать тебя, держать удар и принимать решения – всему научусь, чему меня не научили дома, потому что забивали и запугивали. Только не заставляй меня возвращаться в тот ад. На мой взгляд, именно такое место на земле, где не будет тебя, называется адом. Только с тобой я понял, что я человек. Что я не тварь дрожащая, а право имею. На свою жизнь, на глоток свободы, на дружбу… на любовь. На то, чтобы самостоятельно принимать решения. И я сам принимаю это решение – под свою ответственность. Я хочу быть с тобой и разделить с тобой все твои испытания. Я хочу о тебе заботиться. Только, пожалуйста, поверь мне и не отталкивай. Ты нужна мне больше всего на свете. Я правда очень тебя люблю. На мгновение Джеймс испугался, что она сейчас его ударит. Но в конце его речи Джесси уже обнимала его и плакала, уткнувшись ему в плечо. - Походу ты нашел слова, чтобы растопить и мое ледяное сердце. Оказывается, не зря ты читал Шекспира… мажор.