Так или иначе

Киса чувствует его, наверное, секунд за 10 до того, как в мастерской приоткрывается дверь. Он его всегда хорошо чувствует. С годами и половым созреванием все становилось только хуже. А когда началась полноценная течка, стало вовсе невыносимо. Он собирался запереться дома, но дела с наркотой и сбитый цикл сделали свое дело. Пришлось закрыться в мастерской и надеяться на чудо. — Кис… — Кто тебе распиздел? — Киса отворачивается от двери со стоном, словно это может помочь. — Убью нахуй. — Мел догадался, — Боря подходит ближе, запах альфы, его альфы, становится сильнее. — Я помогу. — В жопу себе помощь засунь! — это точно был худший момент его жизни. — Не смей. Я тебе это не прощу нахуй, просто не смей. К своему ужасу, Киса осознает, что, несмотря на свои слова, лежит с откляченной задницей, и Боря не может не видеть, что его спортивки успели потемнеть между ног. — Ты все равно сказал, что меня ненавидишь, — Хэнк говорит это ужасающе равнодушно, как свершившийся факт. — Я не уйду. В доказательство своих слов он садится рядом, в опасной близости от всего. — Следующим твой труп топить будем, — Киса стонет в обивку, и от стыда за ситуацию, и из-за того, что становится только хуже от его присутствия рядом. — Сделай что-нибудь, блять, раз уж пришел! Хэнк молчит пару секунд, словно набирается сил, а потом кладет руку ему между ног и гладит через мокрую ткань. Это приятно, это хорошо, но этого мало. Киса подается бедрами назад и трется о пальцы, надеясь, что до Хэнка дойдет. Но его альфа немного тупой, Киса давно понял. — Да блять! — Что не так? Киса замечает, что голос у Хэнка стал еще ниже. Наверное, это влияние течной омеги. Он сам приспускает себе штаны, обнажая задницу. — Вставь их уже. *** Вставь их уже. Эти слова сказаны таким тоном, что Хэнк не спорит. Он боится повредить, но Киса такой мокрый — как в порнухе, которую он смотрел на телефоне перед сном, такой мокрый, что два пальца входят легче легкого. Хэнк чувствует, как вокруг них сжимаются стенки. — Суууука, — Киса стонет, слегка отклонив голову, и Хенк мельком видит покрасневшее лицо. Он не раздумывает о том, что делает, это скорее животный инстинкт, и он прислоняется к Кисиной шее, вдыхает омежный запах. Это охуенный запах. Он еще во время драки понял. — Ненавижу тебя, блять, — загнано повторяет Киса, но продолжает насаживаться на пальцы. — Ненавижу, ментовская сука… Сейчас лучший момент ему ответить, отомстить за все сказанное, унизить, в конце концов. Что бы там Киса ни говорил — в таком состоянии он как миленький будет перед ним на коленях ползать. Но Хэнк не хочет. Вместо этого он выцеловывает шею и вставляет третий палец. — Можно хуй уже, заебал, — шепчет Киса. — У тебя есть? — Хуй? — Дебил бля. Гондоны есть? Гондоны Хэнку сунул отец, вместе с неловким напутствием. — Ща, секунду. Он вытаскивает влажные пальцы, наблюдая, как смазка собирается тоненькой ниткой. Это завораживает. — Не тормози, — рычит Киса. Он пытается выпутаться из своего свитера, что не очень удобно, когда лежишь вниз животом. — Может, перевернешься? — Хэнк раздевается как можно быстрее и раскатывает резинку по члену. — Я что, твоего лица не видел? — Обойдешься, — Киса изворачивается и все-таки снимает с себя свитер, а потом и штаны с бельем, хотя с последним Хэнку приходится помочь. Когда они окончательно раздеты, Киса выгибается ему навстречу и раздвигает ноги. Хэнк всегда стойко переносил свои особенности, так сказать, но сейчас он смотрит на щель, из которой течет смазка, и думает, что не смог бы остановиться даже если бы Киса вдруг просил свалить. И это пугает до усрачки. — Да давай, блять. *** Киса думает, что если Хэнк вот прямо сейчас ему не вставит, он достанет гарнитур и убьет его. Так-то это в любом случае надо сделать. Ебаный Хэнк прочухал халявную пиздятину и пришел сразу с гондонами. Знал, что ему в любом случае обломится. Но при этом он медлит. А Кисе не уперлось просто лежать с откляченной задницей на холоде. И так хуево. — Да давай, блять! — он пытается говорить грозно, но о чем тут может идти речь, когда с него течет смазка. После такого стрит кридабилити не восстанавливается. И Хэнк никогда больше не будет к нему относиться, как раньше. Эти мысли прерываются тем, что Хэнк все-таки пристраивается у него между ног, и Киса чувствует, как член упирается ему в щель. Он подается назад — это стыдно, но он такой влажный, что член входит почти без препятствий. — Бля. — Хенк хватает его свободной рукой за задницу и входит до конца. — Пиздец ты… Кису выгибается в пояснице и скребет ногтями обивку дивана. Он представлял себе такое, когда дрочил — но никогда не думал, что дойдет до того, что в реальности позволит Хэнку себя разложить. Или что Хэнк охуеет так, что подумает, что с ним так можно. Но сейчас Хэнк толкается в него, практически вжимая в диван, и Кисе очень сложно не стонать от удовольствия. — Ненавижу тебя, блять. — Да и похуй, — Хэнк практически рычит и снова утыкается ему в шею. Киса чувствует кое-что неладное. — Не смей. — Чего? — Ставить метку не смей, — ему тяжело говорить и тяжело соображать, но сказать нужно точно. — Пожалуйста, Хэнк, блять, не надо. Хэнк не отвечает, и Киса думает, что гон совсем затуманил ему мозги и сейчас его официально пометят как свою сучку, но через некоторое время Хенк все-таки отвечает обиженным голосом: — Я, блять, и не собирался. Он убирает клыки от шеи и слезает с Кисы, заставляя податься назад и заскулить. Если он обиделся и сейчас свалит, это будет полный пиздец. — Сука, Хэнк! — Киса знает, что не выдержит. — Если тебе так надо, похуй, меть! Это унизительно, но он ничего не может поделать. — Да успокойся, — Хэнк приподнимает его за бедра, заставляя встать на четвереньки, и снова входит, вызывая у Кисы стон облегчения. Он сжимает его задницу и вбивается до яиц — это было бы почти больно, если бы Киса не тек как последняя сука. Главное не думать, как он выглядит со стороны и что про него думает Хэнк. По крайней мере, он не видит его лица. *** Хэнку хорошо. Ему давно не было так хорошо. Конечно, это все неправильно, им нужно было поговорить нормально перед всем, но Киса тянул до последнего. Он надеется, что Кисе тоже хорошо, несмотря на то, что тот желал ему сдохнуть. Хэнк уже привык, что Киса любит громкие слова. Еще немного, и он кончит, сложно не кончить, когда под тобой все податливое и влажное, выгибается и стонет твое имя. Тем более — когда это твой первый раз. Но чего-то не хватает. — Кис… — Хэнк гладит его по спине, заранее успокаивая. — Давай тебя перевернем, а. — Нет, блять, нахуя, — воет Киса. — Я не хочу тебе два часа в затылок дышать, — честно признается Хэнк, хотя дело не только в этом. То ли Киса смиряется, то ли у него нет сил, но Боря переворачивает его без особых сложностей. Им обоим нехорошо, разъединившись, и Хэнк быстро кладет Кисины ноги себе на плечи и входит, чтобы никого не мучить. Киса стонет и быстро закрывает себе лицо рукой. — Так противно на меня смотреть? — Хэнку горько от того, что у них все происходит именно так, и станет еще хуже, когда гормоны спадут. — Дебилом не притворяйся, — голос у Кисы почти спокойный, как будто бы он смирился с происходящим. — Делай че надо, давай не затягивать. Хэнк слушается, это несложно, особенно когда ему самому хочется себя отпустить. Несколько резких толчков, и Киса сильно сжимается вокруг члена, впиваясь свободной рукой ему в спину. А еще через пару он кончает сам. Зубы в опасной близости от шеи, приходится сжать так сильно, что ощущения почти болезненные. — Можешь вытащить, я переживу. Хэнк не сразу понимает, что Киса имеет в виду. — Я мудак по-твоему, да? Киса не отвечает, а Хэнк поворачивает его на бок, стараясь быть как можно аккуратнее. — И че, будешь так со мной лежать? — наконец-то спрашивает Киса. У него сонный голос, и это понятно, так всегда происходит, Хэнк читал. — А какой выбор? Полежим по-человечески и все. *** Хэнк надеется, что Киса уснет, но у него походу не выходит — слишком на нервах. — Че, кто еще знает? — Мел, понятное дело, — осторожно говорит Хэнк. — Гендосу тот вряд ли говорил. Но он догадается рано или поздно, Кис. — Ага. Кто-то еще бля, по глазам твоим вижу. Хэнк гладит Кису по спине, надеясь смягчить удар. — Отец. Но он давно понял, по всей видимости. Поэтому так и бесился. — Ну еще бы, — хмыкает Киса. — Жалеет, небось, что меня засадить не успел и тебя от такой залупы не спас. — Ерунды не говори. Они толком с отцом не поговорили на эту тему — не успели. Но он смирится, должен смириться. Если это природа, то ничего не поделать. — И что теперь, — спрашивает Киса через несколько минут. Хэнк думает, что он уже отрубился. — Ну, после сцепки? Хэнку кажется, что этот вопрос должен задавать не Киса. — Как сам захочешь. — Я не хочу, чтобы кто-то знал. Еще, в смысле. — Значит, не узнают, — ему неприятно, что для Кисы это позорная тайна, но это точно его право. — И каким образом, а? Я тобой пропах уже. — Больничный возьмешь, — вздыхает Хэнк. — И я тоже возьму. Таблетки можно купить. Придумаем что-нибудь, короче. *** Киса рад, что Хэнк как минимум не пытается его позорить. Значит остатки их дружбы все-таки не испарились. Он даже гладит его по щеке в благодарность — сам не понимая, как такое могло прийти в голову. Хэнк начинает тяжело дышать и резко прижимает Кису поближе. — Серьезно, блять… — Я это не контролирую, — пытается оправдаться Хэнк. — Оно само. Еще пару раз, и все кончится. Вся нежность куда-то испаряется. — Конечно, блять, не контролируете. Вы же животные, да? Тебе папа объяснил уже, что вам все можно? Хэнк отворачивается, насколько это возможно в их ситуации. Киса чувствует, что он сдерживается — как тогда, у машины или на пляже. Ему всегда удавалось пробить эту глыбу спокойствия — и в глубине душины он от этого тащился. — Ну че, сказать нечего? — Не надо, Кис, не сейчас, — Хэнк вертит головой, а потом смотрит на него как-то странно. — Щас успокоишься, хорошо? Киса не сразу понимает, что он включил свой блядский гипноз, а когда понимает, уже становится поздно. Гнев уходит, и сонливость заставляет прикрыть глаза. Хэнку он еще скажет все, что думает. Но попозже. *** У его мамы на книжной полке было полно историй в мягких обложках о том, как после течки, когда истинные находят друг друга, все проблемы испаряются, а омега буквально умоляет поставить ему метку. Хэнку они всегда казались нереалистичными. Но ему все равно немного обидно, что их отношения с Кисой как будто бы и не поменялись. Сейчас он спит — спокойно, как и должен, но когда проснется, будет снова злиться, а его гипноз — вещь ограниченная. Хэнк гладит его по волосам, пока есть возможность, и снова кончает — к своему стыду, с огромным удовольствием. Может, Киса и прав — все мужики в его семье животные, и Хэнк только прикидывается нормальным, но с природой нихуя не сделаешь. Мел говорил ему, что это сложнее и не стоит мыслить подобными категориями. Но Киса-то мыслил. Хэнк прижимает его поближе к себе и тоже пытается уснуть. Они вывезут, так или иначе.