Как у вас дела, Иван Андреевич?

      Он делит небольшую гримёрку с одной популярной дамой, они сегодня ведут день рождения одного нефтяника, широко известного в узких, любящих бизнес и деньги, кругах. По традиции, день рождения отмечают не с его женой и детьми, а, скажем так, с окружением. Ну и морды у гостей! Усатые такие. Молодцы. И, кажется, спокойно осмыслить и подзабыть вчерашний разговор с Эрнстом ему не удастся.       — Как дела, Иван Андреевич? — соведущая закрывает за собой дверь и смотрит на Урганта, скрестив руки на груди. — Ещё не надоело под этого… телевизионного гения ложиться?       Вот так вот бесцеремонно. Ваня вздыхает глубоко, потому что она (да и не только она, на самом деле) осточертела уже с этими подколками по поводу его общения с Эрнстом. А ещё потому что даже здесь ему не дают перестать думать о нём. И ещё потому что весь свой путь от кровати начальства до сердца начальства он уже пробежал, и что будет дальше, ни одна голова, знакомая и дружащая с головой Вани, не знает. Советов не давал ни один из немногочисленных близких, знакомых с ситуацией. Молчали в тряпочку и качали гривой.       — Не надоело.       — А, то есть, ты не отрицаешь, что ложишься под него, да?       — Ты завидуешь мне или ему? — Ургант ухмыляется зло, даже не пытаясь скрыть свою неприязнь.       Она пропускает это мимо ушей.       — Ты, может, не заметил, но он не сатрап и не благодетель, пасти и содержать тебя не будет. И ещё говорят, что этот гуру своим любовничкам дорогу перекрывает очень быстро, когда те ему надоедают. Или когда болтать начинают много. О вселенской любви к великому и ужасному. В общем, жалко этих мальчиков, и тебя жалко. Знаешь, почему? — она смотрит выжидающе на Урганта и почти не насмехается. Ведущий вскидывает на неё уставший незаинтересованный взгляд. — Ну ты понимаешь, играет он. Трахнул, значит, разик и не помнит ничего. А если не разик, так просто ты, видимо, все его извращенские предпочтения в букет собрал.       Ему, честно говоря, ужасно хочется сбежать от этого разговора. Вот так, взять и уйти. Но он собирает оставшиеся крупицы вежливости внутри себя и, вместо того, чтобы просто махнуть рукой, говорит что-то про журналистские бредни и расползающиеся со скоростью света нелепые слухи, про то, что если бы он с Эрнстом спал, он бы уже давно был самым известным ведущим страны. Или актёром. Или продюсером. И про мероприятие говорит, тему отводит. На таких, кстати, сборищах он всё чаще стал встречать каких-то обиженных и озабоченных людей, сам не понимая почему. Ну, эта тема сразу всех задерживает, даже эту ведущую. А потом начинает играть музыка. И им пора выходить. Ваня ставит новые пометочки в теме «Константин Львович Эрнст» в своей бедовой голове и обещает вернуться к ним позже.       Его напаивают почти сразу же и колкие взгляды в свою сторону от соведущей он пропускает мимо себя. В перерывах между напитками он нервно курит в мужском туалете, потому что на улице температура минусовая и градус в теле чрезвычайно высок. Прислушивается к разговорам и внимательно наблюдает за тем, как очередной якобы женатый раздолбай зажимает и слюнявит в углу поддатую молодую девушку. Изредка Ваня доходит до состояния клинической прострации, смотрит на висящую в одной из кабинок рекламу алкоголя, делает несколько глубоких вдохов и вытирает со лба пот. Во время следующего перерыва он уже принимает происходящее как должное. Правда, иногда у Урганта возникает желание залезть под холодный душ и ощутить ледяную струю воздуха во всем теле, но он его подавляет. И самое неприятное — это накатывающее на него желание убежать куда-нибудь подальше от этих людей. Нельзя. Ему заплатили.       На следующее утро Иван просыпается в душном номере отеля, и ужаснейшее похмелье хлёстко бьёт его по вискам и заставляет опуститься обратно на подушку. Через несколько часов ему возвращаться в Москву. К Косте. К их жизни. К прочной, выстраданной устойчивости, непоколебимой понятности, постоянной взаимозависимости. Им надо собраться, составить план, взвесить все «за» и «против», каким-то образом все обмозговать. И послать всё это куда подальше, потому что их не спасёт буквально ничего из перечисленного.       Пора собирать чемодан.