***
К ночи зной почему-то только усилился. Ватануки заикнулся было, что пойдет домой, но потом понял, что никуда не пойдет. Не выйдет из Магазина, да даже из своей комнаты! Последнее прибавилось после того, как он выглянул в коридор, а там шествовала Юко в мокром кимоно. — Приняла душ, — сказала она в ответ на его взгляд и выжала немного воды из пояса, который несла в руках. Насколько Ватануки знал, под кимоно у нее ничего не было. И мокрая, облепившая все тело ткань ничего не могла скрыть. Ватануки закрыл глаза ладонью, потому что сами они закрываться отказывались, шарахнулся назад и захлопнул дверь. Но идея с чем-то влажным заслуживала рассмотрения. Он завернулся в простыню и в таком виде зашел под душ, а потом вернулся в мокром коконе и упал на футон. Стало немного холоднее, и Ватануки воспользовался этой передышкой, чтобы заснуть. Он увидел, как отодвигается дверь его комнаты, пропуская внутрь Химавари. На ней было одно из коллекционных кимоно Юко, большего размера, чем было нужно, и оттого Химавари выглядела трогательно и хрупко. Она распутала пояс, свернула его и положила на пол. Ватануки приподнялся ей навстречу, но простыня поймала его, как кокон, и не отпускала, и он мог только бессильно наблюдать. Химавари остановилась, снимая обувь, а потом распахнула кимоно и вынырнула из него. На ней не было белья, и Ватануки даже не знал, куда смотреть. Его взгляд блуждал по телу Химавари, пытаясь запечатлеть в памяти полную картину, но та никак не складывалась, как будто паззл, у которого потеряли почти все детали. — Ты будешь просто смотреть? — мягко спросила Химавари, и Ватануки бы обязательно сказал, что он уже идет, он спешит, вот сейчас он выпутается из этой идиотской простыни, прости, Химавари, что так долго, но вдруг понял, что она обращалась не к нему. И, затаив дыхание, оглянулся. У противоположной стены стоял Домеки – тоже в кимоно, разве что в наглухо запахнутом. И Химавари уже порхнула к нему. — Куноги, — сказал Домеки — вот гад, как можно называть это прекраснейшее из созданий так просто и обыденно! Его пальцы зарылись в ее волосы, ловко распустили ленты, высвобождая локоны, упавшие на спину и грудь Химавари блестящей шелковой волной. Кажется, они целовались. Волосы Химавари, к счастью, прятали все интересное — или ужасное. Ватануки попробовал зажмуриться, но не сумел, а простыня все еще удерживала его крепче любых цепей. Домеки и Химавари отлепились от стены, прошлись по комнате, потеряв по дороге кимоно и остатки совести — потому что в итоге они завалились на постель совсем рядом с Ватануки. А сам он как-то перекатился на бок и теперь смотрел. Волосы Химавари, сидящей сверху и наклонившейся к Домеки, прятали их лица, но не тела. Ватануки смотрел, как покачивается аккуратная грудь Химавари, как Домеки сжимает ее в ладонях — слишком жадно, слишком сильно! — мнет и тискает, надавливает пальцами на соски. Она стонала высоко и надломленно, ей наверняка ведь было больно! И от того, как он трогал ее грудь, и от того, как двигал бедрами, нетерпеливо, быстро и грубо. Если бы Ватануки был свободен... Внезапно он понял, что простыня больше не стесняет его движений. Он растерялся. Наверное, он бы попробовал убежать, если бы Химавари и Домеки вдруг не повернулись в его сторону. — Иди сюда, — сказали они хором. Они протянули к нему руки и как будто притянулись сами, и Ватануки вдруг оказался между ними. Он лежал на горячей груди Домеки, и тот обнимал его за талию, крепко удерживая, а сверху нависала Химавари. Ее узкие ладони скользнули по его рукам, сжались на плечах, и Химавари поцеловала сначала Ватануки, а потом, улегшись сверху, дотянулась до Домеки. Зажатый между ними так, что не мог ни двигаться, ни дышать, Ватануки сгорал от стыда и желания. А потом они перекатились — Химавари не удержала равновесия и стала завалиться на бок, утягивая за собой Ватануки, и на несколько мгновений замерли. Он хотел что-то спросить, но рот запечатала широкая ладонь Домеки. Большой палец успокаивающе погладил щеку. Ватануки застонал в его ладонь, когда пальцы Химавари спустились по его груди ниже, легкими, ласкающе-дразнящими прикосновениями. Второй рукой Домеки подхватил его под колено, заставив поднять ногу, и Химавари придвинулась ближе, ее руки сдвинулись, пальцы прошлись по члену и промежности, посылая по всему телу горячее, стыдное удовольствие. Ватануки захотел проснуться, немедленно найти Химавари и извиниться за то, что она делала в его сне. Потом он хотел, чтобы она остановилась, но тут Домеки поцеловал его за ухом, а пальцы Химавари сдвинулись и проникли внутрь, так что стало горячо и хорошо, и останавливать никого больше не хотелось. Домеки опустил руку ниже, погладив его шею, и теперь приятная тяжесть давила на ключицы. Ватануки думал — лучше уже не может быть, и смог только заскулить, когда Химавари прижалась еще теснее и направила его в себя. Он еще мог дышать, когда неловко, резко и дергано двигался, но потерял и это умение, стоило Домеки придержать его за бедра, останавливая, и войти в него. Сейчас все они были соединены, так тесно, так жарко, что сплавлялись в одно большое, непрерывно двигающееся существо, и Ватануки отдал бы все, что угодно, чтобы это не прекращалось. Он проснулся даже не со стояком — простыня была мокрой в районе паха, а все тело тянуло приятной истомой после разрядки. И было жарко. Ватануки бессильно стукнулся затылком о плоскую подушку и поднялся на ноги. Поволокся в сторону душа, и день завертелся по привычной колее. Разве что, идя к школе, Ватануки постоянно оглядывался и был готов немедленно спрятаться в ближайших кустах. Но дорога в школу уже второй день была спокойной. Никакие тени не преследовали его, не пытались заговорить и не мешали просто жить. Домеки стоял у школьных ворот, являя собой недовольство по отношению к опаздывающим — это можно было видеть во всей его позе, пусть он и притворялся привычно спокойным. Ватануки буркнул приветствие и попытался проскочить мимо, сунув ему коробочку с обедом. Что Ватануки мог сказать ему сегодня? «Урод, ты явился в мой эротический сон и испортил все удовольствие, но я все равно кончил, так что, наверное, спасибо»? Отличный, просто отличный способ начать разговор. К ним подошла Химавари, и вот ее Ватануки чуть было не поблагодарил за чудесную ночь, но вовремя опомнился и удрал на уроки. Сегодня к нему никто не подходил, и к концу дня, несмотря на то, что тот прошел чинно и спокойно, как и должны проходить обычные школьные дни, Ватануки чувствовал смутное беспокойство. Он медленно брел из школы в полном одиночестве. Зной навалился на плечи тяжеленным мешком, и с каждым шагом Ватануки все медленнее и медленнее переставлял ноги и мечтал о том, как залезет под душ прямо в школьной форме. И ляжет спать сегодня там же, под душем. Хотя вряд ли Юко-сан будет довольна разбазариванием воды, так что следовало придумать что-нибудь получше. Ватануки тяжело вздохнул и поднял голову. Прищурившись, посмотрел на солнце. Оно было все таким же безжалостным, и даже закатываясь за горизонт умудрялось жарить вовсю.***
И никакой тени в руинах, где они с Домеки выполняли очередное поручение Юко-сан, не наблюдалось. Нагревшиеся за день камни превратились в сковородки, и Ватануки никак не смог спокойно усесться. Он и на Домеки никак не мог посмотреть спокойно, но к этому было не привыкать. Ватануки ходил туда-сюда, раздражаясь все сильнее, и пытался представить, что он на Северном полюсе. Или на Южном, где там холоднее? Домеки напряженно следил за его перемещениями, Ватануки чувствовал взгляд всей кожей, и, наконец, не выдержав, остановился и сердито уставился на своего спутника. — Какую еду ты взял? — спросил Домеки. Почему-то от этого вопроса, который в обычное время мог взбесить Ватануки, сейчас стало легче. — Что взял, то и будешь есть, — ответил он, всё-таки плюхнувшись на камень рядом с Домеки и разворачивая сверток с упакованным ужином. — Иногда мне кажется, что я почти придумал, как вызвать дождь и заставить жару прекратиться... Но никак не могу поймать мысль. — Если мельтешить так, как ты, все мысли потеряются. Даже если они были, — пожал плечами Домеки, прежде чем заняться едой. Ватануки хмыкнул и уставился вдаль, наматывая на палец атласную черную ленту — единственное, что ему дали в дорогу. Юко-сан сказала, что они сами все поймут, когда наступит время. Она всегда так говорила, посылая их в какое-нибудь странное место. На улице ночью, как оказалось, было вполне прохладно. Ватануки понял, что просто наслаждается — ему не было жарко. День выдался слишком суматошный, если задуматься, то Ватануки даже не сказал бы, что именно он сегодня делал. Готовил, убирался, помогал Юко-сан выбрать наряд... все шло как обычно? Ах да, потом пришел Домеки и они отправились сюда. И вот сидели и ждали неизвестно чего. Наконец рядом зашуршали кусты, и из них выступило звездное небо. Только небольшое. Видимо, оно смотрело на них с Домеки — если у него были глаза, в чем Ватануки сильно сомневался. Оно колыхнулось, вдруг оказавшись ближе, и Ватануки понял, что эта штука больше похожа на зеркало — сейчас в нем отражался он сам, только немного не такой, каким он должен был себя увидеть. Зеркало преодолело несколько шагов, остановившись совсем рядом, и в нем отразился еще и Домеки. В отражении оказалось, что они с Ватануки — почему-то более взрослым, явно уже не школьником — сидят на одном камне. Ватануки даже специально обернулся, чтобы проверить, но Домеки был на расстоянии вытянутой руки от него. Его зеркальный двойник обнял двойника Ватануки, и настоящий залился краской, надеясь, что его Домеки слишком далеко, и ему не будет видно. К ужасу Ватануки, тот поднялся на ноги, и несколько секунд два Домеки смотрели друг на друга. — Отдай ему ленту, — сказал он, вставая между Ватануки и зеркалом. Отражение исчезло, и Ватануки отмер. Действительно, чего это он — опять заснул сидя? Он протянул руку с лежащей на ней плотной лентой, и та соскользнула с ладони и впиталась в зеркало. Оно стало непроницаемо черным, потом начало пропадать, потом снова появилось и снова пропало, и, наконец, превратилось в девушку. Ее внешность была самой обычной, совершенно не запоминающейся. Она коротко поклонилась, счастливо улыбаясь, и убежала. — Теперь, пока лента не кончится, она не будет никого отражать, — сказал Ватануки и улыбнулся, глядя в спину девушки. — Но маленький кусочек будет пропадать каждый раз, когда она кого-то увидит и не сможет удержаться. — Откуда ты это знаешь? — поинтересовался Домеки, собирая посуду. — Знаю, и все, — заявил Ватануки и с подозрением прищурился, — ты что, не доверяешь мне? Домеки промолчал, и они отправились в обратный путь. Ватануки прокручивал в голове знания о девушке-зеркале и пытался понять, откуда именно они у него появились. Наверное, слышал, когда Юко-сан кому-то рассказывала. Или она могла объяснять это сегодня ему самому, но из-за жары Ватануки не воспринял ее слова. Сам виноват. Проще всего, конечно, было бы обвинить раскаленный воздух, забивающийся внутрь головы и лишающий возможности думать, но когда он выбирал легкие пути?***
Утренняя дорога в школу была... просто дорогой. Еще более обыденной, чем когда-либо. Даже все гнетущие чувства, кроме желания закрыться в холодильнике и не выходить из него никогда, остались где-то за спиной. Ватануки оглянулся на ворота Магазинчика, но те уже скрылись из виду. Почему-то это его встревожило. В такое безмятежное утро просто не могло все быть спокойно и хорошо, где-то тут крылся подвох. Ватануки с сомнением продолжил путь, хотя что-то, нывшее в груди, требовало развернуться и проверить, все ли в порядке. Однако Ватануки шел вперед. В его голове царила такая же выжженная пустыня, как и вокруг. Мысли возвращались к прошлой ночи. После этого зеркала, вернее, после своего взрослого отражения, которое он там увидел… Ватануки даже хотел бы встретить Домеки, чтобы поинтересоваться, какого черта он пропустил эту ночь и уступил право приходить в эротических снах существу, у которого и тела не было. Только руки. Думать о том, что может сделать целеустремленный десяток рук, не хотелось — Ватануки уже подумал об этом в душе, а потом во время утренней готовки, что тоже закончилось душем, в общем, достаточно он уже про это думал, хватит, все! На этот раз у ворот школы стояла Химавари. Она рассматривала табличку с названием, наклонив голову к плечу, как птичка, и Ватануки почувствовал себя подкрадывающимся котом, когда подошел к ней, нарочито ступая тихо. — Химавари? — он осторожно позвал, надеясь, что окажется достаточно интересным, и она хотя бы посмотрит в его сторону. Химавари вздрогнула и повернулась к нему. На несколько секунд ее взгляд оставался равнодушным — сердце Ватануки проделало путешествие в желудок и почти перестало биться — но наконец она улыбнулась. — Доброе утро, — сказала она, поправив один из своих хвостиков. Ватануки некстати вспомнил недавний сон и мучительно покраснел, не зная, куда отводить взгляд — он непременно цеплялся за что-то, напоминающее о сне, где Химавари и Домеки позвали его. Ватануки яростно растер полыхающие щеки под недоуменным взглядом Химавари, потом хлопнул себя по лбу. — Доброе! Рад тебя видеть, — затараторил он, исправляя неловкую паузу, которая возникла после ее приветствия. — Просто не могу терпеть эту жару, пот так и льется, прости. Химавари улыбнулась ему. — Все в порядке, — она залезла в сумку и, вытащив что-то оттуда, подступила к Ватануки, и он вдруг ощутил прохладное прикосновение к горящей от смущения щеке. — Ч-что ты... — полузадушено прошептал Ватануки, зажмурившись, чтобы не видеть так близко ее сосредоточенного лица, пока она растирала его щеки салфетками, приятно пахнущими чем-то травяным. — Теперь будет не так жарко, — пообещала Химавари, и прежде, чем он открыл глаза, он ощутил мягкое прикосновение теперь уже к губам. И совсем не салфетки. Наверное, Ватануки снова уснул. Интересно, как это случилось? Развалился на асфальте прямо перед Химавари, выставив напоказ всю свою ничтожность, или облокотился на низкую оградку и задремал, а Химавари уже сто лет как ушла, оставив его в одиночестве... Даже представлять себя в одиночестве было страшно. Ватануки протянул руки, положил ладони на плечи Химавари и осторожно открыл глаза. Она не стала отстраняться или убегать, она стояла прямо перед ним, нежная и прекрасная, и он совсем не знал, что делать. Химавари тихонько рассмеялась, наверняка прочитав растерянность по его лицу. — Сейчас ты снова полыхаешь, как факел, — мягко сказала она. Холодные ладони легки на его щеки, и Ватануки чуть было не впал в счастливую кому от ощущения прохлады, но потом ему показалось, что что-то не так. Он только не мог понять, в чем дело, но это определенно было связано с холодными ладонями, которые приносили ему облегчение от жары. Он стоял в двух шагах от догадки! Ватануки осторожно взял руки Химавари, по очереди поцеловал тонкую кожу там, где запястье переходило в ладонь, и зажмурился. Он прижался к запястью ухом, но все равно не слышал пульса. Свободной рукой Химавари погладила его по волосам, потом обернулась и звонко крикнула: — Он догадался! — Стоило думать, — сказал Домеки, вдруг оказавшись рядом. — Ты уверена? Ватануки схватил и его холодную руку – такую же холодную, какой она была пару дней назад, такую же холодную, как у Химавари, и прижал к другому уху. Тишина. Он зажмурился, все еще не веря и даже не собираясь верить собственным ощущениям. Просто он оглох. От жары органы чувств перепутались, и теперь он ушами видит, а пульс может почувствовать только носом. Такого ведь просто не могло быть — у живых людей обязаны биться сердца! — Он не верит, — сказал Домеки со вздохом, схватив его запястье обжигающе-холодными пальцами, – от них как будто изморозь по коже побежала, – и положил ладонь Ватануки себе на грудь. Его сердце все так же не билось. — Просто какой-то фокус, — прошептал Ватануки. Химавари повторила действия Домеки, и теперь одна из его рук попала в рай на земле. Вот тут он готов был списать то, что не чувствовал биения сердца, на факт, что его рука вообще больше ничего не ощущала — только волнующую мягкость чужого тела, гладкую ткань рубашки и чуть выступающее кружево под ней. Ватануки рискнул взглянуть в лицо Химавари. Она смотрела в ответ тоскливо и жалостливо, и он отдернул обе руки, с ужасом осознав, что и Домеки полапал тоже. И, если отвлечься от ощущений, оба они были холодными. И, кажется, мертвыми? Мысль о том, что Домеки или Химавари могут стать мертвыми, жутко напугала Ватануки. Он вдруг понял, что больше не может оставаться на месте, не может провести еще хотя бы одну минутку рядом. Школа, на которую он бросил короткий взгляд, вдруг оказалась пустынной и заброшенной. Кое-где были заколочены разбитые окна. Ветер гонял по поросшему травой двору бумажный мусор. Ватануки наконец заорал и бросился бежать. Бежать — это всегда спасало. Он знал, что если вернется к Юко-сан, все пройдет. Рано или поздно он возвращался к ней, и Юко делала что-то такое, что могло спасти его. Спасет и сейчас. Ватануки добежал до знакомого места и остановился. Он оглянулся, уверенный, что его что-то преследует, но никого не увидел. Домеки и Химавари давно остались далеко позади. А потом он уверенно направился к Магазинчику, но того не было. Вместо него — глухой забор и строительные краны, стрелами поднимающиеся вверх. На заборе кто-то написал, торопливо и неаккуратно — «Берегись снов во сне!». Почерк казался знакомым. — Некоторым людям кажется, что только во сне они будут счастливы, — Химавари подошла к нему со спины и обняла. Ее холод отогнал жару. Ватануки бы не удивился, вырвись у него облачко пара изо рта. — Они раз за разом повторяют одни и те же воспоминания, уверенные, что нельзя двигаться вперед, иначе эти воспоминания потеряют ценность, — добавил Домеки. Он прислонился к забору, закрыв окончание надписи. Это ведь был его почерк? — Что происходит? — спросил Ватануки, отвлекаясь от слова «берегись». — Почему вы… Он не смог продолжить, заставший в горле комок оказался слишком велик. — Послушай меня, — Домеки крепко взял его запястья, и сколько бы Ватануки не пытался вырваться — сначала инстинктивно, потом уже осмысленно, его сопротивление разбивалось о Домеки, не причиняя тому никакого вреда. — Кто я? Неожиданный вопрос поставил в тупик. Ватануки перестал вырываться и внимательно посмотрел в его лицо. — Домеки, — ответил он. — Кретин, недоумок, идиот! Отпусти меня! Объясни мне! — А имя? — конечно, никто тут не собирался отвечать на вопросы, заданные самим Ватануки. Имя... — Шизука, — наконец сказал Ватануки, перестав колебаться. Домеки выпустил его и кивнул. — А теперь скажи мне, почему я тут? Ватануки возмущенно уставился на него — это ведь он, он тут ничего не понимал! Ни где находится, ни что происходит, это ему нужны были ответы! Домеки с лицом очень усталого человека покачал головой. А потом оно осыпалось. Кожа сыпалась и сыпалась, чернея на глазах, мышцы съеживались и пропадали, обнажая белоснежную кость черепа. Зубы раскрошились и выпали. Каким-то чудом глаза Домеки все еще смотрели на него, а потом пропали и они, и Ватануки ощутил резкую боль и больше ничего не видел правым глазом. Скелет-Домеки карикатурно взмахнул руками и рассыпался в прах. Ватануки заставил себя обернуться. Сквозь пелену слез, застлавшую его глаза, он смог увидеть, как медленно бредет от него Химавари, шатаясь под порывами невидимого ветра. Он срывал с нее одежду, кожу, мышцы — а она шла и шла, пытаясь уйти подальше, наверное, скрыться от взгляда Ватануки… Он закричал. Он лежал головой на коленях Химавари и ощущал ее ладонь на своей макушке. Ноги придерживал Домеки — его же рука легла на грудь, когда Ватануки попробовал приподняться. Вполне живая, горячая даже, рука — и у Химавари тоже. — Ты вспомнил? — спросила она. Что вспомнил? — хотел спросить Ватануки, но воспоминания медленно приходили к нему. Это было так больно, как будто кто-то вскрыл его черепную коробку и медленно запихивал туда успешно забытое. — Мы рады приходить к тебе во снах, — Домеки на мгновение отвел глаза. — Но ты уходишь с нами, застреваешь здесь, в прошлом. — Это очень опасно, Кимихиро, — тяжело вздохнула Химавари. — Это время... оно очень дорого всем нам. Но пора его отпустить. — Я не выбирал двигаться дальше, я выбрал остаться, — Ватануки закрыл глаза, опасаясь, что сейчас снова увидит скелеты. — Я не отпущу вас. — Ты уснул под котацу и вот-вот сгоришь, судя по жаре, которую тут устроил, — сказал ему Шизука почему-то голосом Харуки. Или своим, только лет в тридцать? Открывать глаза и проверять не хотелось. — Я просто мог использовать слишком много одеял. И грелку, — пробормотал Ватануки. Невидимые часы внутри него безжалостно отсчитывали время, после которого он застрянет в своем сне, в своих воспоминаниях. Он знал, что после этого все пропадет. Иногда это казалось даже правильным вариантом – закончить со всем одним махом. Ничего больше не ждать, просто остановиться в том времени, когда все было хорошо. — Я устал, — сказал он, и Химавари нежно погладила его по волосам. — Сколько времени еще надо? Они промолчали немного, а потом Ватануки окончательно проснулся от звона колокольчика. Пришел посетитель. Нужно было встретить его. Ватануки помассировал веки и поднялся на ноги. — Если и этот твой потомок ничего не сделает, что-нибудь сделаю я, — пробормотал он в пространство, не зная, угрожает или обещает. Но, конечно, было слишком рано. Еще одно поколение. Потом еще одно. Следующего Домеки звали Харука. И ему надоело ждать.***
Постепенно Яйцо теплело в ладонях Ватануки, а ему было все холоднее. Он не был уверен, что выдержит — потому что сердце билось медленнее и медленнее, совсем не так, как требовалось, чтобы все прошло гладко. — Мы сможем вместе, — сказал ему Домеки. Десяток Домеки, если смотреть с правильного угла. Его теплое плечо прижалось к плечу Ватануки. С другой стороны встала Химавари. Призрачные ладони, неожиданно горячие, накрыли руки Ватануки и еще не проклюнувшееся Яйцо. Они — и ладони еще множества душ, которым тоже хотелось высидеть новый мир.