Ревнивец

      Андрей возвращается домой поздно вечером. Задержался на съёмках сериала дольше, чем планировал, но тут уж ничего не поделаешь — затянуло его, блин, в воспоминания о бесшабашной молодости. Да и ребята энергией заряжают щедро, что невольно и себя начинаешь чувствовать молодым. Усталость после подобных дней на съёмочной площадке всегда другая — приятная такая, вдохновляющая. Как будто и не было всех этих лет и полтинник ещё не дышит в спину. Почти как после концерта, но всё равно иначе. Одним словом, идея с сериалом себя оправдала, Андрею нравится всё, что они делают, и он даже немного горд, что тоже приложил к этому руку.       Он открывает дверь, скидывает куртку в неаккуратную кучу Михиных шмоток, мысленно отвешивая Горшку хорошего леща, потому что разгребать весь этот хлам придётся опять ему, и, стягивая с ног кроссовки, вдруг замирает, прислушиваясь к непривычной тишине большого дома.       На часах без пятнадцати десять, а свет нигде не горит, извечно болтающий телик тоже молчит, хотя обычно всегда тарахтит фоном, пока Миша занимается более важными делами — в приставку рубится или песни на гитаре бренчит. А сейчас никаких звуков не доносится, и это до того странно, что тревога расползается вязкой смолой по позвоночнику. Горшок и тишина — обычно вещи совершенно не совместимые.       Миша вообще сам по себе шумный, он — тот ещё любитель привлекать к себе внимание в любой ситуации. Горшок матерится себе под нос, шаркает тапками по ламинату, гремит посудой, песни тихонько мурлычет, сёрбает чай, чем вызывает у Андрея неконтролируемый нервный тик. В общем, не бывает он тихим почти никогда, даже когда спит — если не храпит, так сопит на ухо и ворочается из стороны в сторону. И всё это до того обыденно, что Андрей в какой-то момент просто привык, а со временем вдруг понял, что ему это даже нравится. Видать, реально у него есть какие-то замашки мазохиста. — Мих, — зовёт он настороженно. А то мало ли, вдруг тот, и правда, уснул.       Только вот Горшок в такое время не ложится — бдит часов до трёх ночи, не меньше. Сова он, короче.       Ответом Князю служит всё та же тишина. Он тяжело вздыхает и отправляется на поиски Миши, на всякий случай проверяя телефон: вдруг тот свалил куда-то, а Андрей сообщения не увидел. Впрочем, искать долго не приходится: Миха во всей красе восседает на полу кухни. И всё бы ничего, если бы не две пустые бутылки элитной алкашки и в хлам разбитая посуда, завершающая весь этот образ. — Твою ж мать, Мих, ты что тут устроил? — хватаясь за голову, ошарашенно вздыхает Князь.       Он включает свет, чтобы получше рассмотреть масштаб бедствия, и, откровенно говоря, не находит даже подходящих слов, чтоб описать творящийся вокруг пиздец. Зато Мишке, кажется, вообще заебись — руки, правда, порезал, но это так, ерунда. Когда, собственно говоря, его вообще волновали такие мелочи?       Андрей выстраивает для себя план действий уже по привычке чётко: сначала — порезы, потом — выяснения.       Он достаёт с верхней полки аптечку, оттуда — перекись, ватные диски и бинты, а после садится рядом с явно бухим в сопли Горшком, притягивая израненную руку к себе. К счастью, всё оказывается не так плохо, как он ожидал. — А по какому поводу перформанс, Мих? Ладно, нажрался, понять могу, но посуду нахрена всю побил?       На самом деле, таких вот представлений Горшок не устраивал очень давно — настолько давно, что Андрей даже успел расслабиться. Уже лет семь как во время ссор в него перестали лететь тарелки и предметы обихода, и он со спокойной душой выкинул в ведро всю пластиковую посуду, которая хоть и была эстетически неприглядной, зато обладала очень полезным свойством — не билась. Они и колотить-то друг друга перестали практически — взрослые дядьки уже, несолидно как-то. А тут внезапно такой сюрприз, и знать бы хоть: в честь чего?       Князь осторожно стирает с ладони кровь и ловко обвязывает руку бинтом, когда Миша наконец-то поднимает на него свои как будто совершенно трезвые глаза. Но Андрей знает его слишком хорошо, тут не обманешь, две бутылки Горшок всадил в одно рыло — экстрасенсом быть не нужно, чтобы это понимать. — Спишь с ним, да? — хрипит Миша отчего-то сорванным голосом.       Андрей сначала даже сути вопроса не понимает — смотрит внимательно, по-дурацки хлопая ресницами. А когда до него доходит, то вообще дар речи на минуту теряет, потому что ожидал чего угодно, но уж точно не подобного бреда. — Вот не надо мне тут только удивление изображать! Я не идиот, ё-мо-ё, ясно тебе?! — добивает Мишка свою финалочку и резко так вырывает руку из чужой хватки, отчего Андрей наконец-то снова начинает соображать. — Подожди, — стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, просит Князь. — Ты вообще о ком сейчас говоришь?       Возможно, иногда Мишины претензии и вправду выходят за рамки добра и зла, возможно, Андрей даже ничем не лучше, но, блядь, в этот раз Горшок явно себя превзошёл. Потому что, если быть совсем честным, Андрей вообще не понимает, о ком идёт речь. Миха его ведь в измене типа обвиняет?       Горшок тяжело сопит, но на ноги встаёт ловко, словно ему вчера только двадцать пять исполнилось. Наверное, алкоголь заряжает хорошенько. Андрей поднимается тяжелее, замирая напротив и пытаясь поймать ускользающий взгляд карих глаз. — А куда ты бегаешь постоянно? С кем по телефону пиздишь? — нервно размахивая руками, орёт Мишка. — Ненавижу тебя, понимаешь, да? Давай уёбывай к этому малолетке своему!       И только тут Андрей наконец-то догоняет. Он мысленно умоляет себя не смеяться, а это пиздец как сложно, ведь ситуация до того абсурдная, что и сказать-то нечего. Князь всё-таки не выдерживает, и с его губ срывается смешок. Миша, к слову, реагирует предсказуемо — сжимает в кулаке так и не зажжённую сигарету и хорошенько пихает Андрея, не жалея силы. Вот, кажется, они и до драки дошли. Давненько Князь на сцену с разбитым ебалом не выходил. — Тебе смешно, блядь, смешно? — снова орёт тот. — Самое то поржать! — Да смешно, конечно, Мих, — не выдерживая больше этого цирка, бросает в ответ Князь. — Только ты мог до такой хуйни в своей черепушке дойти! Ты мне скажи только: ты реально сейчас мне вменяешь, что я с Владом сплю?       Миха идею с сериалом, конечно, с самого начала не поддерживал, но добро дал — сквозь зубы, правда, но всё же. Ради Андрея уступил. Бесился поначалу, что Княже туда бегает часто, с пацанами общается. Сам Горшок, кстати, Костю профессионально игнорировал, но в конечном счёте к хлипкому миру они всё же пришли. Миша стоически молчал, даже вроде как психовать перестал, Андрей полностью погрузился в съёмки. Только по итогу вышло, что всё это время Горшок в своей голове напридумывал непонятно что и по классике жанра сам же в эту чушь и поверил. Князь бы подумал, что тот шутит, но больно уж у Михи морда серьёзная, да и обида, судя по всему, тоже, раз до посуды руки дошли. — Ладно, Миш, давай по-нормальному поговорим, — тяжело вздыхая, предлагает Андрей. — Я даже не буду спрашивать, как ты до мысли этой дошёл. Просто понять хочу: тебя вот вообще не смущает, что пацан мне в сыновья годится?       Миша всё-таки закуривает — дымит, даже не приоткрыв окно, но Андрей ничего не говорит: лучше сейчас дополнительный конфликт не провоцировать, а то этот и так сам себя до предела накалил, не хватало ещё из-за сигарет сраться. — А кого это когда смущало, Андрюх? — выдыхая дым, бросает Горшок. — Видел я, как он на тебя смотрит — с открытым ртом, как будто ты божество, блядь, древнее. Да и ты сам чем лучше? Ходишь целыми днями: Владик то, Владик сё, понимаешь, да?       Миша эти симптомы с самим собой соотносит — помнит очень хорошо, как сам без умолку всем на уши приседал, и тема была одна-единственная: Андрюха. — Ну, за древнее, конечно, спасибо, — усмехается Князев. — Только на тебя так полстраны смотрит, и что мне теперь, каждый раз дом разносить?       Честно говоря, до этого момента Андрей был уверен, что все стадии ревности они давно оставили позади. Миша хоть и оставался всё тем же эгоистичным собственником, с годами вроде понял, что Андрей от него не денется уже никуда, — не после всего, через что им пришлось пройти. А тут глядите-ка, накрыло внезапно, да ещё и к кому?       Нет, Влад Андрею откровенно нравился, но, сука, не в том же смысле, как Миха себе накрутить успел! Пацан просто талантливый оказался, как-то вписался в нужную атмосферу и, правда, искренне стал заинтересован в том, чтобы передать образ если не идеально, то хотя бы максимально приближённым к реальности. А это не могло не подкупать. — Это другое, вообще, — отмахиваясь, как от назойливой мухи, отвечает Миша. — Я не вовлечён, а ты очень даже.       И тут, само собой, крыть нечем — только вот не в то он вовлечён, совсем не в то, о чём Миша думает. — Я в сериал вовлечён, Мих! Хочу, чтобы люди поняли, о чём вообще наш с тобой мир, чтобы не переврали, где не нужно. Интересно мне посмотреть, повспоминать, в конце концов. И если бы ты не был таким твердолобым ослом, то тоже мог бы поучаствовать!       Андрей, в самом деле, этого бы очень хотел, это ведь почти то же самое, что снова вместе пережить все эти моменты. Пусть даже и плохие. Главное ведь то, к чему они в результате пришли.       Миша смотрит из-под густых бровей, хмурится задумчиво, а после истлевшую до самого фильтра сигарету выкидывает прямо в окно. Двор убирать Андрей его завтра пинком под зад отправит. — Тогда какого хрена пацан этот тебе по вечерам звонит, видосики эти тупорылые кидает постоянно, чё ему нужно вообще, ё-мо-ё?       Иногда Андрей, правда, забывает, как с Мишей бывает тяжело. Привык, наверное, в какой-то момент и даже замечать перестал. У него тоже характер не сахарный, конечно, но Горшок любого переплюнет. — Мих, он меня играет. Интересно ему. Общаться хочется. Он же не думал, что мужик у меня придурочный и на старости лет такой вот хернёй страдать начнёт. — Сам ты придурочный, понял! — огрызается Мишка в ответ, но уже без злобы — попускает его, видимо, немного. — И не херня это. Он ведь, это, ну, молодой, короче, и от тебя ссытся, по ходу. Вот я и подумал.       У Михи вид побитой собаки, глаза печальные такие, что только в этот момент Андрей в полной мере осознаёт, что Горшок всё это серьёзно сейчас, что реально подумал, будто Андрей от него на сторону гуляет. И концерт этот он закатил не ради эффектного скандала и желания страсти накалить, а потому что реально накрутил себя до того, что поверил в собственные фантазии. Андрею даже стыдно становится, что сразу не понял, а ведь мнит себя едва ли не экспертом по Горшенёвским закидонам. — Мих, — мягко зовёт он и, не получив никакого ответа, подходит ближе, наконец-то зажимая своего бешеного в крепких объятиях. — Ну куда я от тебя уже, знаешь ведь, что никто мне больше не нужен.       Откровенно говоря, никогда и не был нужен. Как увидел чудика этого в реставрационке, так и пропал — жаль только, сразу не понял.       Мишка обиженно сопит, но из хватки Князева не вырывается. Рядом с Андрюхой тепло и спокойно, а ещё все тревоги разом отпускают. — Подумал, надоел тебе, — честно признаётся он, на что Андрей мягко улыбается. — Миш, ну, мы, кажется, уже решили, что думать — это не твоё.       Горшок несильно пихает Андрея ногой. — Да пошёл ты, — беззлобно фыркает он, по всей видимости, окончательно избавляясь от своих идиотских подозрений.       Князь в ответ смеётся и носом зарывается в спутанные, почти полностью седые волосы на затылке. Он полной грудью вдыхает такой родной Мишкин запах: столько лет позади, а так и не может им надышаться. И толку, что башка у Горшка седая, по факту-то, пацан пацаном. Всё такой же инфантильный, упрямый, с безумной энергетикой, сносящей всё на своём пути. Князь никогда не сможет светить так ярко, как он, но ему и не нужно — ему достаточно просто греться в этих лучах своего собственного, никогда не стареющего солнца. — Мих, ты пойми: то, что у нас с тобой, — это не на год и не на десять даже, это навсегда, и если уж я раньше не ушёл, то куда теперь-то денусь? Мне тебя одного за глаза хватает!       Он Мишку у судьбы вымучил буквально. Пусть и прошло много лет уже, но Андрей прекрасно помнит героиновые ломки, срывы и снова ломки. Помнит скандалы и все сказанные слова, что ранили в самое сердце, и сомнения свои помнит, страхи тоже, помнит, как молился Богу, в которого не верит, чтобы тот Мишу у него не забирал, и это всё просто так не проходит. Он себе слово дал, что никто и ничто их больше не разлучит и что бороться за Мишку он будет всегда, до последнего, как бы ни было тяжело. — Правда, с ним не спишь? — снова спрашивает Горшок, на что Андрей, уже не скрываясь, ржёт. — Правда, Мих, правда.       Этот ответ его, видимо, устраивает, потому что Горшок разворачивается к Андрею лицом, не разрывая объятий, тычется искусанными губами ему в рот, почти сразу же втягивая в глубокий, жаркий поцелуй.        Миша жмётся ближе своим горячим телом, жадно шарит руками под футболкой Князева, до боли сжимая пальцы под рёбрами и оставляя синяки, спускается губами ниже, буквально вгрызаясь своими клыками Андрею в шею, как самый настоящий вампир. — Миша, блядь, у меня концерт послезавтра, — шипит Князь — но вырваться энтузиазма не проявляет. — Ничего, пусть все знают. И Влад этот тоже, — ревностно шепчет Миха.       Да уж, тут тяжело будет не узнать. Впрочем, Андрею всё равно. Он о своей личной жизни не кричит направо и налево, но и прятаться тоже никогда не стремился. Он музыкант, а всё, что происходит за пределами сцены, никого ебать не должно.       Миша тем временем опускается на колени, ёрзает по полу, пытаясь устроиться поудобней. — Потом колени болеть будут, — говорит Андрей, пытаясь поднять Мишку на ноги. — Не пацан уже, пойдём в спальню лучше.       Разнообразие — это, конечно, всегда хорошо, и с Михой они в конце концов научились ни себя, ни своих желаний не стесняться, но тело теперь не всегда готово отзываться на любые приключения с должной стойкостью, а потому секс у них стал спокойнее — не хуже, конечно, но без экстрима всякого.       Горшок, в принципе, как всегда, в своём репертуаре — кидает недовольный взгляд и немного дрожащими пальцами расстёгивает Андрюхину ширинку. — Дюх, не порти настрой. Заебёшь, честное слово.       И Андрей решает не спорить, позволяет Мише стянуть джинсы вместе с бельём себе под задницу и уже привычно запускает пятерню в растрёпанные волосы на затылке, когда Мишка без лишних церемоний берёт в рот уже вставший член.       Вот она магия, блин, полтос на пороге, а на Миху встаёт сразу, ровно так же, как и двадцать лет назад. И крышу от него рвёт не меньше.       Миша всё ещё нормально так выпивший. Алкашка обычно ему всегда срывает тормоза, а потому берёт он сразу глубоко, практически до упора, и стонет хрипло так, по-блядски, прямо с членом во рту. Лапищами своими крепко сжимает Андрюхину задницу, а потом, выпуская изо рта, широко лижет языком от яичек и прямо до головки, смотря своими чёрными глазищами до того развратно, что Андрей не выдерживает и кончает прямо ему на лицо. Он мог бы продержаться ещё немного, но скопившееся напряжение даёт о себе знать.       Миша, к слову, недовольным таким быстрым завершением не выглядит — скорее, наоборот, усмехается, как самый настоящий демон, футболкой стирает сперму с лица и резко поднимается на ноги, впечатываясь в рот Андрея своими распухшими после минета губами. Он запускает ладонь в свои штаны и сам себя доводит до разрядки буквально в пару резких движений рукой, изливаясь прямо на живот Князя. Тот даже сообразить ничего не успевает, не то чтобы ответную услугу оказать. — Теперь можно и в кровать, — усмехается Миша и, перешагивая через разбитую посуду под ногами, уходит, оставляя Андрея переваривать всё случившееся.       Сваливает он раньше, чем Князь успевает подумать о том, что кому-то весь этот срач завтра непременно придётся разгребать.       Ближе к полуночи они лежат в постели — на улице совсем темно, только полная луна заглядывает в окно, давая Андрею возможность полюбоваться на такое до боли родное и знакомое лицо. Мишка теперь притихший, спокойный, сытый, как обожравшийся кошара, льнёт к руке и едва ли не мурлычет. Тактильный до одури, всегда таким был. И у Андрея сердце так больно-сладко тянет от переполняющей его нежности к этому особенному человеку. — Дюш, — неожиданно зовёт Горшок, — а давай поженимся с тобой.       Голос его до того неожиданно разрывает тишину, что сначала кажется, будто послышалось, но нет, Миша смотрит внимательно, ожидая ответа. Андрей смеётся тихонько. — И кто ж нас с тобой тут поженит, Миш?       Он буквально представляет себе лицо работников загса, когда они с Горшком завалятся туда заявление писать. Вот, конечно, охуеют все. — Ну ты чё, Дрюх, совсем дурак, ё-мо-ё, — фыркает Миша и для наглядности хмурит тёмные брови. — Не здесь, естественно. К Шурке поедем в Штаты, а там распишемся. Ну чтобы как у людей всё было. — Как у людей у нас с тобой? — усмехается Андрей.       У них, на самом деле, как у нормальных людей никогда не было, но Миша смотрит так по-особенному, и от взгляда этого по спине мурашки бегут и в животе, как в далёкие шестнадцать бабочки порхают. — А знаешь, давай, — отвечает он. — Только ты мне тогда свадебный подарок должен.       Миша растягивает губы в довольной улыбке, но смотрит всё равно настороженно. — Это какой?       От Князя чего угодно ожидать можно. — На съёмки со мной сходишь и с парнями познакомишься. Только нормально, Мих, без этих твоих злобных взглядов исподлобья и обкладывания всех хуями.       Миша вздыхает тяжело, носом зарывается куда-то Андрею под мышку и стонет так тяжело, как будто Князь его вагоны заставил грузить. Королева драмы, блин. — Ладно, хрен с тобой, — нехотя соглашается он и жмётся ещё ближе, словно ищет одобрения. — Тогда я Шурку свидетелем позову. — Да хоть тамадой, Мих, — снова смеётся Андрей и мягко прикасается губами к посеребрённой сединой макушке.       Утром у Миши предсказуемо ноют колени и чертовски болит голова, похмелье, будь оно неладно, с годами становится всё тяжелей, поэтому погром приходится убирать Андрею.       На съёмки Миха, к слову, всё-таки приходит и с Владом в итоге даже находит общий язык, а уже через месяц они покупают билеты в Штаты и пишут Шуре, чтобы ждал их в гости. Про свадьбу, правда, не говорят — Миша хочет на лицо Балу вживую посмотреть. Впрочем, вряд ли тот будет на самом деле удивлён.