Хорошо забытое старое

В комнате Даниэлы всегда, сколько он себя помнил, стояло хорошее пианино. Когда в плотном графике Восьмой выдавалась свободная минутка, она всегда мчалась туда, усаживалась перед инструментом, любовно гладила клавиши, затем как-то особенно вздыхала, и начиналась музыка. Он мало что смыслил в этом: вытащенный с улиц, ставший Хранителем в мафиозной семье, он сам себе напоминал верного пса, готового умереть возле ног своей госпожи. Хотя это, конечно, глупости: характер у него был взрывной, и порой особняк стоял на месте только потому, что Восьмая обладала совершенно неподражаемой улыбкой. Мягкой, теплой, понимающей, она пронизывала его с ног до головы, и он утихал, смирялся, покорялся ее решениям и приказам, соглашался идти на контакт с другими Хранителями. И успокоившись, как раз и начинал думать о том, что в его жизни, пожалуй, была только она одна. И вот разве что пианино. Сам он играть не умел, но время от времени блямцал по клавишам, морщился, уловив невероятную дисгармонию, а затем тушевался, услышав ее звонкий смех. Она же быстренько откидывала в стороны все накопившиеся дела и садилась за инструмент сама. И тогда под ее пальчиками шумел зимний лес, бежали весенние ручьи, спели земляника и апельсины, шуршала под ногами сухая осенняя трава, гремели грозы, завывали ветра, плакали от счастья дети. Она открывала для него целый мир, а он мог лишь сидеть у ее ног, наслаждаться музыкой и давать клятвы, ни одну из которых так и не смог выполнить. Он не стеснялся и не пугался, он умел добиваться своего, и довольно скоро Восьмая Вонгола оказалась в его руках. Они грели друг другу постель, а затем он выпрыгивал из ее окна, как нашкодивший мальчишка. Они хранили общие тайны, всегда советовались друг с другом перед тем, как принять то или иное решение, любили Вонголу нежно и трепетно, словно бы общее детище. И если бы не ревность остальных хранителей, он бы мог сказать, что был совершенно счастлив. Мир, увы, устроен по-другому. Он и сам толком не знал, а что делал бы, выбери Даниэла кого-нибудь другого. Однако свято был уверен в том, что оскорблять ее выбор пренебрежением не стал бы ни в коем случае. Вонгола жила уже несколько поколений, видела и боль, и радость, и отчаяние, и предательство, но раз за разом наступала на одни и те же грабли. Хранитель — на этот раз Грозы, чисто так, для разнообразия, решил, что если уж Восьмая не ответила взаимностью на его любовь, так и жить ей не обязательно. Он узнал обо всем, он рассказал ей, но Даниэла лишь звонко рассмеялась. «Я верю своим Хранителям, и тебе я тоже верю, но точно знаю: ни один из них не посмеет предать меня». В итоге, когда он ранним вечером в последний день своей жизни вошел в ее комнату, первым делом наткнулся на раскрошенное по клавишам, разбитое пианино. Ему не требовалось продвигаться дальше, все и так было понятно, но он все же пошел и заглянул в ее невидящие глаза. И тесно стиснул зубы, вихрем вылетая из вдребезги разбитой жизни. Отомстил, это да. Правда, сам тоже не сумел удержаться на этом свете, и, умирая, мог сожалеть только о том, что в самый последний миг был лишен возможности держать тонкие пальцы Даниэлы в своей ладони. Перед самым концом ему почудилось вдруг, что он сидит в ее гостиной, прямо на полу, а она играет Шопена и изредка лукаво поглядывает на него. Проснулся он в теле мелкого пацана, не нужного никому, даже собственной матери. Оказался буквально проданным семьей Девятому Вонголе за то, что пламя, бушующее в его предыдущем теле, пробудилось и в этом. Посмотрел на Вонголу, на то, во что превратил ее преемник Даниэлы, схватился за голову и пусть не питал к семье никаких особенных чувств, принялся готовить переворот. Детище его любимой женщины не могло оставаться таким, как сейчас, оно нуждалось в заботе и переменах. Проиграл, оказался запертым на долгие-долгие годы в ледяной глыбе. Чудом выбрался и вновь вернулся к старым планам. Угодил в Намимори, крохотный городок на одном из островов японского архипелага, где вдруг замер в один момент от странного ощущения, давно забытого, но родного — единственного, что когда-либо имело смысл. Каштановые волосы, янтарь в глазах, маленький носик кнопкой, глупое испуганное выражение личика — перед ним явно стояла не Даниэла. Неказистая, слишком маленькая, слишком худенькая, слишком пугливая — все в ней было не таким, однако он не смог удержаться от соблазна. Подошел к ней, напрочь игнорируя гневные выкрики ее команды и удивленные — своей, заглянул в глаза, тут же раскрывшиеся на пол-лица, словно диковинные цветы. — Пианино… — хрипло выдохнул он в лицо девчонки. — Ты умеешь играть на пианино? — У-у-умею… — та пискнула и попыталась отшатнуться, но почти в тот же миг посмотрела ему прямо в глаза и добавила: — Шопена люблю играть. Хочешь послушать? Совпадение, реинкарнация, переселение душ? Какая разница, если теперь он точно был уверен в том, что пойдет за ней до самого конца.