***
Лайла не задавала вопросов и не имела ни малейших возражений относительно его вылазок. В тот вечер, они еще команда (парадоксальное явление), сидя в штаб-квартире Крепости и оторвав взгляд от текста очередной исследовательской работы, раздается одно лишь: «Тебе действительно это нужно?» Он в душе не ебет, зачем ему это, но хватает кивка, и Лайла – наклон забавно-торчащих по обе стороны низких пучков, рассеянно-уставши растянутые губы. Уоррен будет возвращаться на квартиру за полночь, и Уильямс всегда будет ждать. На кожаном диване, вымученная прошедшим днем, с бинтами и антисептиками. И с этой гребаной улыбкой, прилипшей к задней стенке его сердца лет семь назад в Бумажном фонарике. Уилл Стронгхолд, дитя величайших героев эпохи, пригревшее под широким крылом загнивающе-раскаявшегося сына злодея, не хотел понимать. Пис для него – благотворительный проект, выворачивающий Уоррена наизнанку, заставляющий улыбаться на камеру и говорить в интервью, как повезло работать с таким подающим надежды парнем. – Черт подери, Уоррен, и без того в USMS, зачем ты это делаешь? – Некоторым ублюдкам не хватает мотивации, Крепость. – Герои так не поступают, – ударением на первое слове. – Хочешь закончить в одиночке, как твой папаша? Уоррен собирает сумку в тот же день. Лайла размазывает влагу под глазами, сжимает не привыкшие к объятиям широкие плечи, связывая обещанием держаться подальше от неприятностей, не пропадать и писать электронные письма.***
– Прости, заняла твою ванну. – Приму душ, – кивком в другой конец комнаты. – Ромашка, уже вся синяя. Вылезай. Лайла извиняюще-благодарно шмыгает носом, когда, возвышаясь в полный рост, позволяет ладоням Уоррена заключить остывше-конопатую кожу плеч в рыхлый ворс полотенца. Вполоборота дарит робко-поджатую улыбку: – Они выдали мне грант. Доктор Айсли говорит, что могу начать в сентябре. Возможность ответить или поздравить ему не предоставляется: шлепая босыми ногами, Лайла растворяется за дверью, а причина позднего визита становится все более прозрачной.***
– Уилл говорит, что «это» – кавычками в воздухе, подразумевая ее научный труд, – мне ни к чему. – Ему трудно представить, зачем я этим занимаюсь, когда у нас, – поднеся быстрым движением край бокала к губам, – есть все. Уоррен болтает янтарь виски на дне стакана, растирает шею, приспустив вяло болтающийся галстук, расстегивает пуговицы манжет. Семейство Стронгхолдов закатило званый вечер: три месяца, как они решили раскрыть свои личности! От риелторов до героев современности – пара вспышек фотокамер и колоссальное количество интервью. А Уилл и Лайла поссорились. Опять. Рутинное дело: две фигуры в зеркале заднего вида, отвернутые головы, пока Уоррен за рулем, разлитое кофе, раздраженный шепот-шипение над кухонным столом, пока (как им казалось) он еще не проснулся. Разбитая ваза аномальным размером корней стоявших в ней роз выдает причастность Лайлы к разгрому в гостевой уборной этим вечером. Бордовые пятна на шее Стронгхолда, сжатые кулаки. Уильямс просит Уоррена, стоящего в дверном проеме, отвезти ее домой. – Да похер, что там Крепость думает, – Уоррен делает глоток, замечая на ее лодыжках следы ремешков от черных mary jane. – Откажись ты сейчас – прогнозирую груз невысказанных страданий, преумножение печали и все дела, – тихий смешок, ворвавшийся в череду шмыганий. – А мои счастливые числа? – Он закатывает глаза, устроившись рядом. На часах почти одиннадцать, и белки Уоррена саднит фантомный «песок» лопнувших капилляр, голова гудит потраченными на установление локации следующей цели впустую часами и напрочь сбитым постельным режимом. Лайла мнет подол бериллового сатина платья, подтягивает ноги к себе, устраивая точеный треугольник подбородка на коленях. – Я просто устала быть пустышкой-трофеем, – опустив веки, корпусом тела на его плечо, задыхаясь собственным полушепотом.***
Стекла душевой – рисунками конденсата, кафель пола – мокрыми отпечатками широких стоп. Уоррен натягивает одежду на еще не высохшее тело, собственной температурой выпаривая капли воды с кожи. Тугой пучок влажных волос, две багряные пряди от лица. Как-то Крепость ляпнул, что выглядит это больно по-мальчишески, не стоит ли задуматься о покраске их под угольно-черную массу волос? Приподнятая бровь и молчание в ответ, тяжесть красноречивого взгляда вжимает голову Крепости в плечи. – А мне ты напоминаешь морозник, – тонких губ Лайлы касается улыбка, – такой черно-красный, – в привычной манере тараторить, – и растет даже в самых сухих и темных местах. Прямо как Уоррен. От неестественной тишины его начинает подташнивать: Лайла, как это обычно бывает, не копошится на кухне, обвиняя его в несносно малом количестве предметов обихода, не осматривает сухую землю полупустых горшков (Уоррен, как можно было до такого состояния довести суккуленты?) и даже не шуршит высушенными пластинами морской капусты с кимчи (безбожно острая закуска, которую он всегда покупает на случай, когда она зайдет). Уильямс у открытого окна спальни, кротко-небрежный взмах тощих пальцев, и громоздкое туловище кряжистой секвойи исчезает в груде потрескавшегося асфальта. – Соседям будет что обсудить, – Уоррен скорее падает, чем садится: грузно, широко расставив ноги, упершись в колени локтями. Лайла хмыкает, щелкнув замком оконной рамы. Вырастает перед его сгорбленной фигурой, скрестив оголенные руки, в темно-серой футболке из его неразобранного чемодана. – Ты ведь все равно не планировал тут задерживаться. – О нет, меня выдали пустые полки в гардеробной? – Куда дальше? – Пропустив ехидство мимо ушей. Пис поднимает брови. – Знаешь, я могла бы заниматься и удаленно, лаборатории есть в большинстве крупных городов, возьму на себя половину аренды. – Ромашка… Во весь рост, на него сверху-вниз, с этими размазанными солнцем веснушками и в футболке на голое тело, имеющая наглость заявлять подобное. – Уоррен, – поджав губы, – мне больше некуда идти. Пис выдыхает, обжигая слизистую разгоряченным воздух со дна легких, позволяя мягким подушечкам пальцев затеряться где-то на уровне затылка, стянуть тугой узел резинки. – Это не оттого, что я тебе нравлюсь, верно? – Огрубевшей ладонью к холоду чужой кожи вверх, выверенным движением большого пальца где-то на уровне подвздошной. – Просто хочешь Стронгхолда достать. – Ага, – брошенное с полнотой исключительной серьезности, пока ее колени – по обе стороны его бедер, ладони – тираничным упором в плечи, пригвоздив лопатками к грубой шерсти стеганого одеяла. Виновато-блуждающая улыбка и свистяще-хриплый вздох, обдающий губы жгучим ароматом перечной мяты. – Тогда я весь твой.