Как создаются шедевры

      Пока глаза не привыкли — в комнате черным-черно. Шторы задёрнуты очень плотно, не пропуская ни луча лунного света. Приходится создать слабенький Люмос, чтобы не наткнуться в этой темноте на какой-нибудь предмет мебели или чёртову стопку книг.       Стук от его ботинок не должен разбудить её, потому что чары, заглушающие шаги, уже давно стали привычкой в этом старом доме: пол скрипит при малейшем телодвижении. Просто смехотворно, что Орден позволил себе сделать штаб-квартиру в такой дыре. Но сейчас не до роскоши, это правда. Спальня Грейнджер совсем крошечная, но всё-таки, помимо кровати и небольшого шкафа, здесь помещается рабочий стол, по обыкновению заваленный книгами.       Теперь осторожно взять стул и сесть поближе к кровати.       Её лицо безмятежно. Но это потому, что она крепко спит. Не знает, что он здесь. Если бы она проснулась... Наверняка, сразу возникла бы эта раздражённая морщинка на лбу. «Что ты здесь делаешь, Малфой?», «Ты что, заблудился? Выйди немедленно!» — и всё это восхитительно мерзким менторским тоном, отрепетированным до блеска.       Блять, как бы он хотел её именно такую, недовольно поучающую и кривящую рот. Грейнджер не прекратила бы попытки вправить ему мозг даже тогда, когда он вдалбливался бы в неё, нагнув над этой кроватью.       Хотя он мог бы сделать это как следует. В конце концов она бы точно заткнулась.       Хорошо, что этот стул не скрипит, и можно облокотиться на спинку, расслабляя саднящие мышцы. Грейнджер спит на боку, лицом к нему. Её губы чуть приоткрыты, мягко вбирают нагретый воздух комнаты.       Ах, да. Её губы. Сегодня Грейнджер превзошла себя.       Обычно люди приходят на военные собрания для того, чтобы обсудить миссии, рейды и поставки провизии в штаб. А она...       Тонкс как раз назначала патрульные группы для проверки ловушек в пустующих домах маглорождённых, а затем приступила к изложению стратегии. Драко была поручена одна из групп, стоило внимательно послушать.       Рот Грейнджер считал иначе.       Блять, когда она… Она достала из кармана эти свои лимонные леденцы. Как ни в чем не бывало, словно это совершенно нормально. Словно ничего такого нет в том, как она высунула кончик розового языка и положила на него конфету.       Она посмотрела ему прямо в глаза. Сука всегда делает это, будто специально.       На грёбаном собрании.       Она могла с тем же успехом вскочить и крикнуть, топнув ножкой: «Трахни меня, трахни сейчас же!» Как же по-блядски она сосала этот леденец, сладко перекатывая его между щеками, играя с ним языком.       Да кто тебя научил такому, Грейнджер? Ты же чёртова девственница. Наверняка. С этим совершенно идеальным горячим ртом, с этими губами.       Её губы... Что угодно можно отдать, чтобы они хоть раз, хоть один раз коснулись его.       Его пальцев. Его члена.       За одно это прикосновение можно простить ей всё. Простить ей, что она живёт, дышит. Такая дерзкая, чересчур умная и самодовольная. Настолько самодовольная, что хочется захватить в кулак её волосы и с размаху прижать щекой к деревянному столу, на котором Кингсли обычно раскладывает карты и планы рейдов. Простить отсутствие вкуса в одежде, спуская с её задницы отвратительные джинсы и несомненно самые уродливые в мире невзрачные трусы.       Спи, Грейнджер. Спи.       Член уже довольно неприятно упирается в ширинку. А это всё её рот, проклятый рот, приоткрытый и безусловно жаркий, как само адское пламя.       Чуть слышно расстегнуть брюки, придержав лязгающую пряжку ремня. Обвести головку и обхватить пальцами сразу под ней. Медленно бесшумно выдохнуть. Хорошо. Только сухо, чёрт. Наспех облизнуть ладонь.       Блять, если бы только это сделала она. Грейнджер. Высунула бы свой неуёмный язык и провела по его, Драко, ладони.       Нет. По его члену. У неё точно невероятно мокрый язык. Она так много болтает, что с него бы капала горячая влага прямо на член, стекая вниз по стволу, пока Грейнджер сосала бы головку.       Она точно девственница. И вряд ли хоть раз видела вживую обнажённого мужчину. Наверняка Грейнджер пожирала бы его член глазами, как только увидела. Пальцы сжимаются крепче лишь при промелькнувшей мысли об этом. Вот же сука… Усмешка сама растягивает губы, подрагивающие от возбуждения.       Если она никогда этого не делала, ей нужно будет подсказывать. Ничего страшного — Грейнджер любит новые знания. Даже лучше, если она будет чувствовать себя неуверенно. Хоть раз в жизни увидеть, как Грейнджер чего-то не умеет... Как она выглядит, когда сомневается? Когда стесняется?       И она обычно так усердна… Вряд ли с этим будет иначе.       Если бы она сейчас опустилась на колени прямо перед ним, расположилась между его ногами… Он точно знает, что именно сказал бы.       «Не бойся»       Он бы обязательно улыбнулся ей. Она должна расслабиться.       «Открой рот шире, Грейнджер»       Она бы смотрела почти вопросительно, сложив руки на коленях и медленно приблизив лицо, чтобы сперва попробовать. Она бы неспеша облизала кончик, а потом спрятала бы язык, чтобы уловить и осмыслить вкус. И потянулась бы снова, почти робко, обводя языком всё больше кожи. И тогда нужно было бы выжидать, молчать, не шевелиться. Это только её время. Её процесс. Грейнджер оценила бы такой подход.       И когда она бы наконец обхватила губами… Сначала только головку, потом чуть дальше, погружая его в свой мокрый идеальный рот, вот тогда Драко заговорил бы.       «Вот так»       «Ты все делаешь правильно»       «Очень хорошо»       Ей нужно было бы его одобрение.                     Рука на члене двигается быстро и легко. Дыхание становится всё чаще. Интересно, насколько чутко Грейнджер спит этой ночью…       Что, если сейчас коснуться пальцами её губ? Невесомо, так, чтобы не потревожить. Она не проснётся. Только нужно сдвинуться на стуле чуть ближе. Осторожно протянуть свободную руку, опереться предплечьем на край кровати, а ладонью…       Блять.       Её кожа обжигает нежной неприступностью. Запретностью. Её дыхание влажной огненной пеленой оседает на подушечках пальцев. Это почти невозможно вынести. Веки Грейнджер подрагивают, а лоб слегка напрягается, но она спит. Просто беспокойный сон.       Придвинуться к ней ещё. Поддаться желанию теснее сжать кулак, задевая уздечку, и… Это слишком. Громкое шипение вырывается из горла. Плохо. Приходится больно прикусить щёку, чтобы заглушить звук. Нельзя, никак нельзя, чтобы она проснулась сейчас.       Но как же хочется. Сука... Интересно, как бы выглядели её глаза, когда она увидела бы его набухший член прямо у своих губ?       Обычно взгляд Грейнджер так и предупреждает: «Не входи! Злая собака», «Не приближайся, опасно!». Нельзя.       Нельзя... Такое горячее сладкое нельзя — и оно прямо здесь, под пальцами. Бархатно стелется и дышит жаром. Хотелось бы знать, что ей снится сейчас. А вдруг то же самое, о чём думает он? Если его мысли заразили её, отравили её сон… Прокрались к ней в голову и дразнят. Мучают её, так же нестерпимо, как и его.       Может, она хотела бы ощутить его член между своих ног, хотела сжимать его внутри себя и кричать. Она бы командовала так же напористо, как и всегда, достигая желаемого, насаживаясь на него, двигая бёдрами. Или, может, замирала бы, теряясь в ощущениях. Закатывала глаза, отдаваясь, впервые теряя ниточки своего ненасытного контроля.       Интересно, нравится ли Грейнджер представлять такое? Или она просыпается в холодном поту, стыдясь самой себя, краснея? Потрясающе краснея, как умеет только она. Вспоминая, как только что в своём сне умоляла, раскрывалась…       Блять! Стоп. Ещё рано.       Не так быстро. Было бы обидно кончить сейчас...       Сжать основание члена. Глубоко вдохнуть. Вот так. Ещё рано.              Грейнджер беспокойно дышит, её грудь часто вздымается. Через тонкую ткань майки видны очертания маленькой груди и сосков. Можно только смотреть, не касаться.              А если Грейнджер уже проснулась? Если она проснулась и слышит его дыхание, слышит как двигается его рука на члене, чувствует рядом с собой его тепло и запах? И притворяется. Не прогоняет его и упивается запретным.              Это было бы охуенно. Но это не так.              Если бы она проснулась, она бы уже сползла с кровати, чтобы разместиться прямо у его члена, и широко раскрыла бы рот, как Драко хотел её научить.              Она бы тщательно обводила языком везде, где смогла бы дотянуться. Так тщательно, как исследует свои пыльные тома, которыми завалена эта комната. Грейнджер бы смаковала его, изучала его. Чёрт, его член был бы её научным проектом, домашним заданием, как ебаное зелье или эссе.              И когда она стала бы уже чуть смелее, брала бы его всё глубже, тогда Драко подсказал бы ей снова.              «Ты можешь взять его рукой, вот так»              Взял бы её цепкую ладонь, поднёс к основанию. Она бы точно сразу крепко и старательно обхватила, умница Грейнджер.              «Да, вот так. Всё правильно»              Он мог бы направить её, сказать, что делать дальше, но она и так поняла бы. Умница Грейнджер. Она бы стала двигать рукой в такт языку, потому что это так же просто и инстинктивно, как дышать и ходить. Это естественно.              Это так хорошо подошло бы ей. Лучше всякого платья или драгоценностей. Её пальцы созданы, чтобы обхватывать его длину. Её губы созданы для того, чтобы сосать.              Чёрт, как никто вокруг этого не видит? Её губы...              Скорее всего, в этот момент она бы закрыла глаза. Как и сейчас, во сне, её веки трепетали бы от волнения и возбуждения. Она была бы в ужасе от себя, почувствовав, как тяжелеет и наливается кровью промежность, как намокает бельё просто потому, что её губы вокруг члена. Да ещё и чьего члена.              И, возможно, тогда бы Драко дотронулся до её подбородка, чтобы...              «Грейнджер. Открой глаза»              Если бы она посмотрела на него, снизу-вверх. Можно поклясться, что её огромные глаза были бы почти чёрными от опьянения.              Драко бы подался навстречу её рту. Хотя... Это всё же её первый раз. Трахать её рот было бы грубо, хорошо было бы сначала дать ей время привыкнуть, научиться.              Но если бы он только чуть-чуть... Блять, ей бы это точно понравилось. Слабые, лёгкие толчки в её тесное горло; Грейнджер бы постаралась расслабиться для него. У неё бы отлично получилось.              Умница Грейнджер.              Хочется разрядки. Ладонь двигается всё быстрее, и нет сил сопротивляться этой погоне за удовольствием. Грейнджер расплавляет своим дыханием его пальцы, против своей воли дарит прикосновения к мягким губам. Волосы, заплетённые в две толстые косы, тёмными линиями разрезают белую наволочку. Волосы, которые он бы собрал пальцами на затылке, притягивая её голову ближе к себе.              Она морщит лоб во сне, резко вдыхает...              Не просыпайся, Грейнджер, твою мать. Не смей, блять.              Она не просыпается. Она что-то бормочет, и губы шевелятся, щекочут подушечки пальцев... До чего же блядское движение.              Ещё сильнее сжать зубами внутреннюю сторону щеки, из которой скоро будет сочиться кровь. Только бы ни звука.              Губы Грейнджер немного сухие из-за частого дыхания. Он бы мог это исправить, но... Слишком рискованно. Она может проснуться.              Наклониться ещё чуть ближе к ней…              И вдруг с очередным выдохом Грейнджер на одно мгновение невольно дарит ему рай. Эта самая секунда — всё, что он когда-либо надеялся получить от неё.              Сонно хмурясь, она показывает кончик мокрого языка и быстро проходится им по неглубоким трещинкам нижней губы.              Задевает его пальцы.              Грейнджер, сука. Что же ты делаешь…              Лёгкие горят от отсутствия воздуха, потому что дышать невозможно, почти грешно. Воздух не нужен. Ничего сейчас не нужно, кроме влажной нежности её языка. Кроме эха прикосновения, которое можно законсервировать, поставить под стекло, жадно смаковать. Любоваться застывшим в памяти моментом, как баснословно богатый коллекционер, который вешает шедевр живописи в своём кабинете. Крадёт красоту у мира, чтобы оставить только для себя.              Это мгновение только его. Его личное сокровище.              Драко уже почти. Умница, Грейнджер.              Если б ты только сделала это ещё раз... Ну же, сделай. Тебе ничего не стоит коснуться ещё раз, облизать свои идеальные мягкие губы своим идеальным блядским языком.              Пожалуйста, Грейнджер.              Она точно читает его мысли. Потому что она слушается. Блять.              Она делает это снова, так же горячо и совершенно, как в первый раз.              И этого хватает.              И теперь остаётся только сдаться своей болезни, беспомощно и безропотно последовав тому, что в миллион раз мощнее почти потухшего голоса разума. И поэтому тёплые белёсые капли появляются на губах Грейнджер, на щеках Грейнджер, на подбородке Грейнджер, на шее Грейнджер… Шипящее и клокочущее «С-с-с-ука» бесконтрольно вырывается вместе с шумным выдохом.              Его сперма на её лице. Это пиздец.              Это ебаное художество, извращённая завораживающая живопись. Его персональный шедевр. Как и полагается шедеврам, один за всю жизнь.              Еле ощутимо коснуться вязкого пятнышка в милой ямке над верхней губой. Растянуть тёплую ниточку между подушечкой пальца и её кожей. Ниточку между ними.              Ведь это всё, что когда-либо было, есть и будет между ними. Липкая тонкая ниточка безумия, которая вот-вот… Которая уже разорвалась.