Мой маленький Мир

Это было первое мая две тысячи пятнадцатого года. Погода стояла по-летнему жаркая и одновременно душная. Парило как перед дождём. Выглянув в окно своей квартиры, находящейся на десятом этаже, я увидела, как на город надвигались тяжёлые грозовые тучи с редкими всполохами молний. Обожаю грозу. И страшно и одновременно интересно. В такую погоду хочется спать, развалившись на мягкой кровати. Вот и я решила вздремнуть. Вдруг раздался телефонный звонок. Это звонили мои родители. Они жили в соседнем подъезде. Взволнованным голосом отец сообщил, что его собака вот-вот должна ощениться и ему срочно нужна моя помощь. Но что я могла сделать? Я не ветеринар. Да у меня даже малейших медицинских навыков нет. Отказывать родителям в их просьбе нехорошо, воспитание не позволяло. Нехотя собравшись и чертыхаясь на весь белый свет, я неспеша поплелась в их сторону. «Вот только рожающей собаки мне сейчас не хватало. Фу, блин, фу!» Зайдя в родительскую квартиру, я увидела импровизированную «родильную», организованную на кресле. Их собака, Той-терьер по кличке Лёля, лежала на боку и тяжело дышала. Она не пищала, не скулила, держалась молодцом. Тужилась. Вокруг суетилась мама, поднося какие-то тряпки, а папа гладил животное по голове и старался успокоить, или же так успокаивался сам. И вот показалось долгожданное чудо. Огненно-красный и очень волосатый щеночек. Он запищал. Мы сразу определили, что это мальчик. Спустя несколько минут собака снова стала тужиться. И появился сероватый, немного лысоватый, но более крупный комочек. Это был ты. Ты не пищал и не дышал. Я стала растирать тебя в руках, а моя мама, стараясь реанимировать тебя, делала искусственное дыхание. И наши усилия не были напрасны. Мы так обрадовались, когда с чуть-чуть хрипловатым вздохом ты издал свой первый писк и зашевелился. Это означало, что страшное позади. Потом появилась твоя сестра, таким же цветом как и брат, и тоже волосатая. Пока вы появлялись на свет, в квартиру родителей пришёл мой старший брат, затем и мой муж приехал с работы. Они готовились отмечать двойной праздник: Первое мая и рождение щенков. Уложив вас в удобную и мягкую лежанку под бочок к маме Лёле, мы пошли на кухню праздновать. Каждый член семьи периодически подходил и рассматривал вас. Ты по цвету очень сильно отличался от брата и сестры. А ещё был самый крупный и голодный, с жадностью пил материнское молоко, до тех пор, пока оно не начинало течь из твоего носа. Я стояла и наблюдала за тобой. Ты казался мне особенным, не таким как другие. Моя мама сказала, что назовёт тебя Серенький. На что я возмутилась: — Нет. Это мой щеночек, он родился Первого мая. Что говорят на этот праздник? Правильно: Мир, Труд и Май. Его будут звать Мир. Другого щенка Май, а девочку Гертруда(сокращенное от герой труда). Со мной никто спорить не стал, но втихаря родители всё же продолжали называть тебя Серенький, твоего брата Малышом, а сестру Майкой. Время шло, вы подрастали. Другие щеночки оказались длинношерстными, что было очень большой редкостью и ценностью среди породы Той-терьер. Их окрас, по-прежнему оставался огненно-рыжим. А ты поменялся, стал более коричневым с рыжим отливом, короткой шерстью, лопоухими ушами и очень открытым взглядом. Своими большими чёрными глазками ты смотрел на этот мир. Я часто приходила к вам играться. Вы все были очень милые, игривые, особенно твои волосатые родственники, они буквально перетягивали всё одеяло на себя, переключая внимание и располагая к себе. Очень быстро именно Малыш стал всеобщим любимцем. И мы не заметили тот день, тот момент, когда тебе стало плохо. Ты отказывался есть, играть и много спал. Стал вялым. Родители поехали с тобой к ветеринару. Сделав множество анализов, у тебя выявили «Ювенильный целлюлит». Это очень опасное и гадкое заболевание, характерное для крупных пород собак. Твой случай был первый среди Той-терьеров в нашем городе. По всему твоему маленькому тельцу образовались огромные гнойники, прорываясь они оставляли глубокие кратеры и труднозаживающие раны. Такую болезнь нельзя вылечить, её можно только пережить, перерасти. Как говорил опыт ветеринаров, по другим заболевшим, болезнь отступит с наступлением шести месячного возраста. Лечение стоило дорого и мои родители, каждый день возили тебя на уколы, которые поначалу не приносили видимых результатов. У них опускались руки, они устали. Им предложили усыпить тебя. Узнав об этом, мы с мужем были против. Мы забрали тебя. Забрали от мамки, от брата и сестры, которые поняв твою слабость, начинали кусать и трепать тебя бессильного. Принеся тебя домой и посадив в большую картонную коробку, муж сказал: — Теперь ты в безопасности. Никто тебя здесь не обидет, не бойся, малыш, мы не дадим тебя в обиду, я не дам. Я очень радовалась тебе. У меня была своя собака, пусть и маленькая, пусть и временная, потому что мы договорились, что отдадим тебя в хорошие руки, как только ты выздоровеешь, но всё же собака. Муж научился сам делать уколы, и нам уже не нужно было каждый день ездить с тобой к ветеринару. В течении пяти месяцев ежедневно два раза в день нам приходилось делать инъекции в твои бедные маленькие истерзанные шприцами ножки. Ты начал подрастать, уколы —действовать, а аппетит благодаря препаратам и «конкурентному» питанию (ведь ты рос с большим, вредным вислоухим котом) увеличиваться. Мы поставили тебе маленькую, мягкую и тёплую будочку в зале у камина. Когда я проходила мимо тебя, ты выскакивал и бежал за моими ногами: Топ-топ-топ… Топ-топ-топ… За это я называла тебя хвостиком. Ты был очень забавным. Такой маленький бочонок на тоненьких ножках с торчащими в разные стороны ушами. У тебя была любимая игрушка — пищащий ярко оранжевый мячик, с которым ты играл. Вы то ссорились, то мирились, то скандалили. А ещё ты очень любил хватать людей за пятки, когда они выходили из нашей квартиры. Помню твои попытки первый раз запрыгнуть на диван, как ты топтался очень долго перед ним. А если я или хозяин делали вид, что подсаживаем тебя под попку, то ты махом запрыгивал и довольно подбегал к краю смотря вниз, мол вон как я могу. Помню, как приучился к пелёнке, но какушат всё равно оставлял в зале у окна. Я просила мужа купить мне робот-пылесос, а он отвечал отказом: — Есть такая притча: Кот предательски нагадил на паркет, но робот-пылесос, сволочь, не успокоился, пока не размазал все какашки по квартире. Помню, как боялся. Испугавшись, ты всегда искал меня взглядом, а найдя, бежал со всех ног ко мне, на ручки, и прятался зарываясь в моих волосах. Так происходило всегда, когда тебе было страшно, больно или кто-то обидел. Ты жаловался мамке. А на твоём глазике возникала огромная слеза, размером с крупную горошину. Она с громким звуком шлепалась о линолеум. Вечерами вы с хозяином любили сидеть перед телевизором. Ты прижимался к нему своим маленьким тельцем и грелся. Ведь когда ты замерзал, то начинал смешно икать. Тебе всегда было холодно, даже в сорокаградусную жару. Ты находил маленькое солнечное пятнышко на полу, садился укутываясь лучиками и грелся. Ты не любил гулять на улице. Хоть я старалась тебя приучить. Улица тебя пугала. Идя на шлейке, ты упирался всеми четырьмя лапами. Но вот обратно домой шёл с удовольствием и радостью. Однажды, тебя чуть не утащила лиса. Когда мы с тобой подходили к дому, возвращаясь с прогулки, из леса выбежала рыжая хищница. Она бежала на тебя. Успев вовремя среагировать, я быстро потянула шлейку вверх и ты оказался у меня на ручках. Меня трясло, мне тоже было страшно. Я не знала что делать и что делают в таких случаях, как отгоняют диких животных. Я завизжала. И это сработало, лисица развернулась восвояси от моего визга. Помню, как ты ходил за мной попятам. С каким любопытством ты наблюдал за всем вокруг. Особенно, когда хозяин собирал мебель или что-то чинил, разложив на полу инструменты. Тебе было очень интересно, и ты радостно прыгал и топтался возле него. Ты приучал нас к порядку. Ведь все небрежно оставленные на полу вещи, будь то носки или нечаянно упавшее с крючка полотенце, мигом оказывались в твоей будочке. Ты делал из них гнездышко. Выкладывал их по кругу и всегда оставлял свободный краешек, чтобы укрыться самому. Когда ты вырос, конечно же, мы не смогли и уже не захотели отдавать тебя, полюбив всем сердцем. Ты внезапно вошёл в нашу жизнь, и наполнил её новыми красками. Спасибо тебе за это. Ты стал самым красивым Тойчиком весом всего шестьсот грамм. Потом мы переехали, ведь построили свой дом. Пока шла стройка, ты жил у моих родителей. Там научился золотому правилу: если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте. Мой отец баловал вас. Когда он приходил на кухню для очередного приёма пищи, наш вислоухий кот усаживался рядом на стул, а вы с Лёлей располагались на полу, по разные стороны от него. Все ждали от папы вкусняшек. Получив свою порцию лакомства, ты со всех ног бежал в спальню и прятал еду под кроватью. Потом возвращался за новым угощением. Так, наносив под кровать целую горочку, ты преспокойненько, когда еда у отца заканчивалась, уходил в свой тайник и наслаждался запасами. Однажды твоя ушлая мамаша, просекла твой финт. И в тот момент, когда ты возвращался за вкусностями, она начала бегать в твой тайник и поедать то, что ты приносил. А ты не мог понять: носишь, носишь, а запасы не прибавляются. Это научило тебя тщательнее прятать свою еду. Помню, как мы забрали тебя от родителей в новый дом. Ты так радовался тому, что спустя несколько месяцев мы опять вместе. Не слазил с рук, спал только с нами. Даже лизнул меня несколько раз. Для тебя это была большая редкость, ты не любил никого целовать. А я всегда зацеловывала тебя, особенно твой шрамик на груди, в области сердца, оставшийся после страшной болезни, перенесенной в детстве. Нам было хорошо всем вместе. Ты становился взрослее. Совсем перестал играть в свой мячик и всё больше стал уходить спать один, в свой тазик. Когда мы ещё жили у родителей, в процессе стройки, ты облюбовал мамин квадратный невысокий таз. Я постелила тебе туда пушистый пледик, и это стало твоим любимым местом уединения. Шло время. Это был сентябрь две тысячи двадцать первого года. Я проснулась от странного шума. Это было похоже на какую-то возню. Посветив телефоном, я увидела, что ты лежишь в своей лежанке, кверху лапками, дрыгаешь ими и тяжело дышишь. Я вскочила, разбудила мужа и взяла тебя на руки. Удержать тебя было очень тяжело, ты куда-то вырывался, и хозяин забрал тебя. Мы очень испугались. Ты потерял ориентацию, не видел ничего вокруг, а встав на ноги начинал бежать куда-то, ударяясь головой о стены, мебель. Это было действительно страшно. Я позвонила в круглосуточную ветклинику. Там, учитывая твой возраст и вес, сказали вколоть тебе спазмолитическое лекарство. У меня тряслись руки, такое было первый раз. Дрожащими руками я набрала шприц, а муж вколол. Мы завернули тебя в твой пледик, и я ходила с тобой по дому, нося словно лялечку. Не сразу, но постепенно ты успокоился. Мы отвезли тебя к ветеринару. Там сделали несколько анализов и пару уколов. Ничего серьёзного выявлено не было, и это не могло не радовать. Сказали, что для твоей породы эти приступы довольно обыденное явление, тем более ты миник. И мы поехали домой. Приступы не повторялись целый год. Ты спал со мной каждый день, утыкаясь носиком в мою подмышку или лежал головой на подушке, на боку, сложив лапки, совсем как человек. Иногда я просыпалась, а ты, свернувшись клубочком, спал у меня между плечом и шеей. Грелочка моя. Я очень боялась оставить тебя одного. Мне казалось, уйди я хоть на несколько часов, и тебе может стать плохо. Ты изменился. Стал больше спать, лениться, практически перестал встречать гостей. Твоя мордочка стала седой, а зубки постепенно начали выпадать. Мы завели ещё одну кошку, которая к нам приблудилась. Над ней издевались прежние хозяева, и она пришла просить о помощи. Кошка окотилась. Четверых котят мы раздали, а пятый, Симба, так и остался жить у нас. Ты был ему безумно интересен. Он всегда пытался играть с тобой, укладывался рядом на твою подстилку, подходил к тебе спящему и часами разглядывал тебя. Помню, как ты ревностно прятал свою еду, укутывая миску в свой пледик. Ты засовывал голову под покрывало и под ним ел, а твоя попка оставалась торчать снаружи. Совсем как потомок страуса. А твои «ритуальные танцы» вокруг еды... Перед тем как приступить к своей трапезе, ты очень долго топтался вокруг миски. Это было мило. Коты с интересом наблюдали за тобой, но подойти не смели, знали, что получат от меня. В сентябре две тысячи двадцать второго года, ночью, у тебя случился второй приступ. Мы уже знали что делать и, быстро вколов тебе спазмолитик, ждали действия препарата. Он подействовал буквально через пять минут. Ты успокоился. Но для меня это был тревожный звоночек. Я стала ещё больше, насколько это было возможно, уделять тебе внимание. Всё время пыталась понять причину твоего состояния, перечитала кучу информации, разговаривала с различными врачами. Следующий приступ случился через месяц. Я обратила внимание, что всё происходит в глубокой фазе сна. Из-за этого старалась не давать тебе спать слишком долго. И даже когда чем-то была занята, всегда пыталась обратить на себя твоё внимание. Помню, ты очень любил наблюдать за мной сидя в своём тазике. Завернёшься в пледик, так что уши торчат, маленький носик и два чёрных маленьких глазика, которые следили за моими действиями. Я любила трогать твои вечно прохладные лопоухие ушки, называя тебя из-за них Чебурёнок. Третий приступ произошёл через неделю. Следующий через месяц, затем через две недели, и я уже сбилась со счёта сколько их всего было. Это могло произойти в любой день, любую минуту, вне зависимости от времени суток. Один раз, всё началось в тот момент, когда ты был у меня на руках, что рушило мою теорию о фазе сна. С каждым разом лекарство всё дольше и дольше не начинало действовать. Господи, как же я боялась этих приступов. Тебе было так больно, ты так кричал. А я плакала вместе с тобой. Понимала, что каждый раз может стать последним. Четвёртого апреля две тысячи двадцать третьего года, я проводила твоего хозяина на работу. Очередной приступ начался в девять утра. Пришли мои родители, они помогали мне с тобой. Когда тебе стало полегче, ты начал лизать мне руку. Наверное прощался. Спустя несколько часов, у тебя опять начались судороги. На этот раз ты успокоился сам за несколько минут. Через полчаса опять. Всё повторялось с интервалом в тридцать минут. Я не могла дозвониться мужу, его телефон был выключен. Я плакала, просила у тебя прощения, говорила как сильно люблю. Моя мама сменила меня, дала мне чуть-чуть отдохнуть, спасибо ей за это. Наконец, приехал твой хозяин, и мы собрались в ветклинику. Я попросила моего папу поехать с нами, так как боялась. Мне нужна была поддержка. Доктор осмотрел тебя. Я рассказала всё о твоей болезни. У тебя взяли кровь. Приступы не прекращались. Ветеринар сказал, что тебе надо остаться в клинике на ночь, они стабилизируют медикаментозно твоё состояние и утром уже будут назначать лечение. Пока мы слушали доктора, тебя унесла медсестра. Когда я вышла из кабинета врача, меня попросили подписать какие-то бумаги, но я уже никого не слышала, не понимала, что мне говорят и что от меня хотят. Единственное что было в моей голове — это твой визг раздающийся по всем коридорам. Быстро расписавшись в нужной строке, я поспешила в сторону твоего голоса. Пробежав по узкому серому коридору, остановилась у открытой двери. Ты лежал в специальной клетке, на зеленой подстилочке, кверху лапками, дергаясь в судорогах. Около тебя стоял медбрат и вводил какое-то лекарство. Не выдержав, я ушла на улицу, где меня уже ждали муж и отец. Мы сели в машину и уехали домой. Прошёл час, а значит результаты анализов были готовы. Я позвонила в ветклинику. Доктор сказал, что у тебя Гипоксия головного мозга. Они могут лишь поддерживать в тебе жизнь, но смысла нет. Другими словами, в мозг не поступает кислород, идёт поражение головного мозга, и в следствие инсульт. Решение принял мой муж. Я не виню его. Он сильный, я бы не смогла. Мне не забыть это страшное слово «усыпляем». В тот миг, земля ушла из под ног. Я плакала, кричала, выла белугой. Это был кошмарный сон. Я понимала, что именно сейчас, вот в этот самый момент, тебе где-то там вводят препарат, и ты умираешь. Меня раздирало изнутри. Я плакала всю ночь. И плачу по тебе до сих пор. Ты умер во вторник, четвёртого апреля. Сегодня уже понедельник. Понедельник! Поверить не могу. Завтра ровно неделя, с тех пор, как тебя не стало. Чем больше проходит дней, тем дальше ты от меня. Я каждый день закутываюсь в твой пледик, мне кажется, что так ты ближе. Страшно, очень страшно, что я могу забыть тебя. Я не хочу. Не хочу прощаться с тобой, не хочу расставаться и не хочу забывать. Ты был моей радостиночкой, моим дракончиком, моим чебурёночком, моей капелькой, моим Мирёнком. Маленькой собачкой, с большим и любящим сердцем. Мой Мир. Мой малыш, моя собачка, моя маленькая любовь. Прости меня за всё. За то, что мало времени уделяла, может, когда-то обидела, накричала. Прости что не была рядом… когда ты умирал… Прости за наше тяжёлое решение... Прости… я всегда была с тобой, когда тебе было страшно, а тогда… оставила… Всё так быстро произошло, тебя так быстро унесли, забрав у меня навсегда… А я ведь понять не успела, что происходит, совсем не думала, что всё так получится. Прости, малыш. Я очень виновата… Спи спокойно, мой милый дружочек. Я не забуду тебя, и буду помнить, как искренне ты любил не за что-то, а потому что. Ты навсегда останешься в моём сердце… Когда-нибудь на радужном мосту мы обязательно встретимся, я возьму тебя на ручки, и мы уже не расстанемся. А сейчас, закрывай глазки, и спи… спи, моя капелька, я люблю тебя и всегда буду любить. Прощай, мой маленький Мир.