Sleepwalking

Он осознает, что это сон, едва ощущает, как босые ступни приятно холодит мокрый песок. Сегодня нет ветра, и ему жаль, потому что Джонатан не увидит, как потоки холодного воздуха поднимут вверх пламенные кудри. Как она зябко поведет голыми плечами, недовольно поджав губы. В груди становится тепло и приятно, и на кончиках пальцев едва-едва ощущается тихая дрожь нетерпения. Но он ждет, не рискуя ее звать. Она придет сама. Как приходила три, шесть, восемь, одиннадцать ночей назад. С каждым разом становясь все ближе. Джонатан чувствовал себя странно. С каждым таким сном приближая себя ближе к девушке, реальная оболочка которой наверняка о нем даже не догадывалась. Но этой Клариссе из сна он был интересен. Впрочем, это ведь его сон, он мог делать все, чего только пожелает. Он помнил, как она сначала с любопытством разглядывала его стоя в тридцати шагах от него. Как садилась на корточки и зачерпывала ладонями кровь, что накатывала волнами, а потом поднимала тонкие пальцы, но они были все такими же белыми. Будто, там, где сидела Кларисса, была обычная соленая вода. Она замечала его удивление и лишь улыбалась. Загадочно, будто знала ответ на эту головоломку, но ни за что на свете она ему не расскажет ответ. И тогда шаг за шагом он подходил ближе. Она не смотрела в его сторону, а продолжала сидеть на корточках и рисовать на песке какие-то знаки, которые тут же смывали кроваво-алые волны. А она упорно рисовала снова и снова. Он подходил все ближе, чувствуя, как неприятные мелкие осколки костей перестают впиваться в босые ступни, сменяясь мокрым холодным песком. Песок был непривычного насыщенно серого цвета, как и небо на горизонте, как и неприветливая скала, что нависала над этим прекрасным морем. Кларисса сидела на корточках и теперь проводила ладонями по поверхности воды, но когда он подошел слишком близко к ней, то замерла, будто испуганный зверек. Он разглядывал вьющиеся волосы, перекинутые на правое плечо, выпирающие лопатки, тонкие нитки шрамов. Таких же, которые были и на нем. Вот только, у Клариссы они были куда меньше и даже изящными, против его грубых, глубоких и рваных по краям ран. Она сидела, не двигаясь, но мягко напевая себе что-то под нос. А потом, обернувшись, лукаво ему улыбнулась и, полностью сев на песок, вытянув ноги и заботливо поправив зеленое платье, вновь зачерпнула ладонью кровь. Море было спокойным, но рука Клариссы, которая погрузилась в кровь по самое запястье, не была видна даже здесь, насколько густой была жидкость. Потом она подняла ладонь, и та вновь была кристально белой. Как? Вопрос почти срывается с языка, но в последнюю секунду он сжимает губы. Джонатан садится рядом с ней. Он замечает мелкие веснушки у нее на носу, длинные ресницы, которые постоянно чуть подрагивают, но больше всего его поражают глаза. Они… изумрудного цвета. Он не может подобрать более подходящего описания для них. При всем своем знании языков, и умении льстить, будто змей искуситель, эти слова застревают где-то в горле. Он бы мог сказать о том, какие они глубокие, яркие, необычные, добрые, красивые… И, когда она смеется, то ему кажется, что у нее как-то меняется лицо, оно становится по детски проказливым и в изумрудных глазах загораются хитринки. Кларисса вновь зачерпывает кровь, и вновь, будто играется, выливает ее с ладоней, потом рисует на гладкой поверхности кончиками тонких пальцев. Они ведь даже не разговаривают. Сидят в тишине, которую изредка разрушает хихиканье. Потом Джонатан тоже зачерпывает ладонью, только вот его руку кровь обволакивает словно перчатка. Такая приятная всему телу. Кларисса тут же хмурится, и потом вопросительно смотрит на него, будто он может ей объяснить, почему к ее рукам кровь не пристает! Они оказываются так близко. Так, что Джонатан может увидеть игру цвета в ее радужке. Она смотрит на него растеряно и даже чуть испугано. И только Джонатан поднимает пальцы, чтобы дотронуться до ее щеки, она тут же с опаской кидает острый взгляд на пальцы, с которых кровь падает прямо на манжеты белоснежной рубашки. - Ты не должна меня бояться, сестренка, - шепчет он ей в ухо, и Клэри испуганно дергается, а потом видение рассеивается и он просыпается в своей комнате с этим ноющим чувством, впервые задаваясь вопросом так ли это хорошо, когда все вокруг тебя боятся. А потом на четвертую ночь начинается буря. Те два раза, что он видел ее раньше, она не разрешала к себе приближаться, все так же оставаясь почти что на другом конце берега и бесцельно бродя вдоль кровавого океана. Ее ступни все так же оставались белыми, и Джонатану ничего не оставалось, как покорно ждать, пока она наконец-то не подойдет сама… … Донельзя странно было видеть, как обычно спокойное море начинало бушевать, и кровь тогда, казалось, оставляла следы везде, на волосах Клариссы, на его рубашке, на берегу, на скале, на обломках полусгнивших деревьев, что росли поодаль. Он помнил, что именно эта буря заставила хрупкую девушку прижаться к нему всем телом, ища защиты, пытаясь спрятаться от бесновавшегося океана. Он помнил, как она плакала, будто маленький ребенок, которого сильно испугали, и цеплялась тонкими пальцами на его рубашку. Джонатан простоял все время, обнимая сестру и согревая ее своим не в меру горячим телом, пока глаза его были обращены к бушующему шторму. Он смотрел на стихию и упивался всем этим хаосом. Буря дарила покой своей разрушительной силой, пока руки сильнее сжимали Клариссу в объятиях. Они не чувствовали ни усталости, ни холода, ни боли. Но его сестра была испуганна, а он, наоборот, умиротворен. Две половины одного целого, насколько похожие и насколько разные… - Не бойся, сестренка, это всего лишь шторм. Он не навредит нам. - Мне страшно, - она впервые заговорила с ним, и это было первое воспоминание о ее голосе: испуганный, просящий защитить. - Пока я рядом, с тобой ничего не случится. И он отходит от нее, чтобы крепко взять за руку. - Нет! - Кричит она, как только понимает, что он хочет потащить ее просто к океану. - Не бойся! – Кричит он в попытке перекричать шум волн. - Я туда не пойду! - Ты должна мне доверять, маленькая сестренка. Я не позволю ничему плохому случиться. - Не пойду! - Она пытается вырваться, но он держит слишком крепко. - Клэри, ты должна избавиться от своих страхов. И он делает три шага к океану. Ледяная кровь тут же облизывает его босые ноги, оставляя разводы и пятна на штанинах. - Я боюсь! Это нормально для каждого человека! Бояться! - Но ты не простой человек, сестра. Ты – Моргенштерн. В тебе течет кровь Падшей звезды. Мы – сильнее всего на этом свете. Мы не умеем испытывать страха, Кларисса. - Джонатан, - она жалобно скулит, когда сильная волна бьет просто в грудь, но пальцев не разжимает. - Я здесь, - и Клэри упрямо идет за ним все дальше. Пока волна не накрывает обоих с головой. Он держит ее сильно, не давая вырваться. Легкие, кажется, готовы взорваться от недостатка кислорода, но он не выныривает из-под толщи воды. Пока, кажется, каждая клеточка его тела не наполняется этой пьянящей и сладкой жидкостью. Пока сознание не заволакивает красный туман, и все, что остается из ощущений, это тонкая ладонь сестры в его руке… И вот он сидит и ждет ее. На этот раз Кларисса не прячется. Она подходит к нему и садится рядом на мелкие кости, а ладонью накрывает его ладонь. Потом он просто следит за ее действиями, за тем, как она подносит их сплетенные пальцы к воде, и как полностью окунает их в кровь. Будто ждет чего-то. А когда она поднимает их над поверхностью, то кроваво-красная перчатка окутывает обе руки. Клэри подставляет свое лицо легкому ветру и тот подхватывает ее волосы. Она улыбается, и глаза ее закрыты, а дыхание спокойное. Она чарующа сейчас. В этом зеленом платье, с распущенными волосами, и мягкой, чуть соблазнительной улыбкой. Кларисса какое-то время смотрит на их сплетенные вместе пальцы. - Мы – одно целое, - шепчет он ей в ухо, и потом мягко придвигает к себе, гладя шелковые волосы. Это до дрожи приятно, целовать ее. Такую же, как он. Они – одно целое, одно не может без другого. И как бы Джослин ее не прятала, что бы она ей не говорила, Кларисса была и будет только его. Он скорее вырвет ее трепетное сердце из груди, чем позволит кому-то другому владеть им. Маленькая ведьма и злой и страшный демон, которому она только что продала душу, когда поцеловала в ответ. Они – Моргенштерны. Они – прекрасны в той же степени, что и устрашающи. Поколения Сумеречных Охотников будут сменять друг друга, но никогда и нигде не найдутся им подобные. Вместо крови в их венах течет жажда власти, а в глазах заметны проблески адского пламени. Извращённые, одурманенные, они соприкасаются губами и взглядами, пока неуловимо и медленно меняется мир, дожидаясь того момента, когда, рисуя кровью, они поднимут бурю, чтобы утопить несовершенное творения бога в агонии и крови, а потом создать его заново. Мир для них двоих…