Эфина

Яркие лучи солнца освещали весь замок. Тучи уже давно выплакались, оставив после себя лишь унылые воспоминания о своем былом властвовании. Трава, орошенная вчерашним дождем, впустила в замок свежий воздух. Птицы, которые вчера прятались от непогоды, уже выпорхнули и запели. Стены замка отпускали капли прошедшего дождя на землю. Воздух был влажным и приятным для любого существа, находившегося вне помещения. В саду королевы было как всегда прекрасно. Птицы, которые придавали всему какую-то детскость, наивность, непринужденность, сейчас сидели на пышных кустах диковинных растений. Пруды, чистые, как глаза молодого человека, были, по мнению Эфины, глазами самого Горхонда, ведь они видели то, что недосягаемо старческому взору королевы. Недавно поставленная статуя в виде двух сердец, связанных вместе, украшала центр сада и, как и все находившееся в саду, отражала яркое солнце. Часы, находящиеся над аркой, ведущей в замок, пробили девять раз. Но в тишину, как это часто бывает, вдруг ворвался раздражающий ритм. Из леса, который находился близ замка, доносился громкий топот копыт. Запах свежей травы придавал лошадям бодрость, поэтому они не останавливались. Извозчик торопился. Повозка самого неприметного серого цвета приближалась к воротам замка, ее колеса разбрызгивали неглубокие лужи. В этой повозке не было окон - они были заменены решетками. Колесами же назывались огромные, неказистые диски. Ее корпус был сделан из какого-то недорогого металла, который помимо того, что нагревался на солнце, еще и начинал издавать какое-то зловоние. Повозкой управлял единственный извозчик замка, кого в какой-то степени можно было назвать доверенным лицом королевы, потому как только он перевозил важные грузы. Из-за недостатка достойных слуг, в замке был только один извозчик, поэтому в его обязанности входили не только перевозки важных грузов, но и перевозки важных людей, будь то принц Лефан или даже сама королева. Звание доверенного лица самой королевы никогда не представлялось извозчику, как какое-нибудь личное достоинство, и потому самолюбия в нем как такового не было, но зато его преследовала неуверенность в себе: боязнь сделать что-то не так, как надо, сделать что-то недостойное и позорное, что-то, что не позволительно доверенному лицу. Эти чувства порой доводили его до нежелания жить. Еще он был из числа тех людей, которые чего-то желают, но сами не знают чего. Он был тем человеком, который никак не мог найти себя. Он никогда не понимал тех людей, которые, не найдя своего пути, живут в праздности, беззаботно пропуская свои лета, оставляя после себя лишь маленькую, едва приметную могилу. К таким людям приписывал себя извозчик, постоянно размышляя, анализируя себя и свое поведение. Альрин – именно так его звали - имел цель стать лучше. Однако понятие «стать лучше» было растяжимым, и потому доверенное лицо не могло направить себя по тому направлению, которое может сделать его лучше, так как оно не знало, как выглядит это направление. Иногда Альрин, находя себя поэтом, даже что-то сам писал, в основном, небольшие стишки, которые отражали его мировоззрение. В большинстве своем, это были философские рассуждения, которые никак не ожидаешь от людей его положения. Свобода, воля, неволя, любовь, привычка, дружба, постоянство, непостоянство - все это часто мелькало в его мыслях, вдохновляя на рассказы и стихи. *** Повозка приблизилась к воротам замка. - Кого ты везешь? - послышалось Альрину от стражника, который неожиданно для него появился рядом с повозкой. - Мне поручено... Поручено, для Лефана,- растерявшись, произнес Альрин. - Хорошо, ожидай. Стражник исчез. Альрин сидел в ожидании. Пока он ждал, когда стражник передаст информацию огру, а тот передаст Лефану, ему стало до жути скучно. К тому же, из повозки постоянно доносился женский голос, будто упрекающий кого-то. Альрин знал, что в повозке находились люди, и в какие-то моменты ему становилось не по себе. Впервые, он перевозил заключенных, и это плохо сказывалось на его душевном состоянии. Солнце било ему в глаза, плечи и спина потели, будто растекаясь, и в эти минуты трудно было о чем-то думать. Извозчик устал щуриться и просто закрыл глаза. И минуты, пока он ждал стражника, тянулись необозримо долго. - Проезжай! - наконец, появился стражник, который быстро открыл ворота, пропуская Альрина. И вот, повозка оказалась у входа в замок. Альрин молниеносно открыл ее, крикнув: - Приехали! *** В это время Эфина готовилась к "званым гостям". Она решила надеть красное платье, чтобы пугать "дикарей"- так она называла всех иностранцев, даже из развитого центра Розаэллии. Комната королевы отличалась от комнаты Лефана наличием балкона и отдельной библиотеки, которой она пользовалась намного чаще, чем ее внук. Камин пытался создать атмосферу уюта, чего явно не хватало комнате принца. Ковры сияли позолотой, а маленькое окно создавало замкнутый и уединенный вид. Но все же в этой комнате было как-то тяжело и неуютно... И вот, старушка оделась и села в кресло, ожидая официального приглашения для приема гостей. Через несколько минут ожидания, Эфина услышала стук в дверь: - Войдите, - как всегда гордо произнесла Эфина. К ней зашел огр и она ожидала, что он пригласит ее встретить гостей. Однако, его растерянный вид заставил ее усомниться. И действительно, гигант пришел с другой целью: - Ваша светлость, письмо, от этого... как его... Вингордия! На это Эфина ничего не ответила, а лишь, будто бы с чувством какой-то скуки и разочарования взяла письмо, показала огру движением руки, что тот может идти, и прочитала послание от герцога страны, влиятельного и всеми почитаемого человека: "Дорогая королева Эфина! Хочу поздравить ваше светлейшество с юбилеем. 80 лет - это очень серьезный и ответственный возраст. Желаю, чтобы болячки боялись нашу сильную королеву, счастье постоянно преследовало ее, а страна процветала, как королевский сад. Позвольте оказать мне небольшую услугу - встретить меня, вашего покорного раба, пред началом праздника, уж очень хочется увидеть вас, тем более, я хочу на некоторое время поселиться в замке, а перед ужином можно было бы это все обговорить. Буду ехать по прямой лесной дороге, ведущей из моего герцогства в Горхонд. С безграничной любовью и уважением, Вингордий" Королева перечитала письмо несколько раз и решила собираться в путь. В это время к ней пришел Лефан, неохотно улыбаясь. После некоторого молчания, Эфина на мгновение смутилась и резко заговорила: - Что же, мой ненаглядный... Поздравь же бабушку! - Смотрю на тебя, не надивлюсь, - вдруг опомнился Лефан. - Тебе восемьдесят лет, но так бодра, полна сил. При тебе, при твоей политике, Габриэллии ничего не угрожает. Желаю долгих лет жизни на благо страны. - Спасибо, внук, спасибо… у меня есть предложение. Давай сейчас встретим гостей, а затем отправимся к герцогу Вингордию. Он просил встретить его перед балом, который начнется в семь часов вечера. Огр уже отослал приглашения герцогам и баронам нашей страны, они в пути. - Хорошо, но Лина приедет с минуты на минуту. Может, возьмем ее с собой, на встречу с Вингордием? - Боюсь, что эта идея не несет в себе ничего хорошего. Возможно, девушке просто наскучит в нашей компании... - Ничего страшного. Ей же нужно привыкать к замку, к... традициям... - последнее слово Лефан вытянул недовольно. - Прошу, скажи, - начала Эфина, выискивая в принце что-то скрытое от нее. - Ты ведь очень плохо относился к свадьбе... с чего такое резкое желание? Лефан не успел ответить. К ним подошел огр, который тряс своими толстыми, как он сам, шубами. То было для него особое одеяние - то одеяние, которое он надевал во время праздников или просто чтобы покрасоваться перед публикой. Он заговорил с королевой: - Ваша светлость, эти, как его там... пленники только что прибыли. - Хорошо. Мы их сейчас примем, - сказала Эфина и последовала за Лефаном и огром по коридору. Через некоторое время, великан начал что-то бормотать, что вскоре начало раздражать королеву Эфину. - Ты можешь замолчать? - с самолюбием произнесла она, обращаясь к великану. Зеленый гигант, объятый богатыми, красивыми шубами из тигров, прекратил свои невзрачные речи. Его огромные, серебряные кольца придававшие ему, как он думал, мужественность, резко стали сжимать толстые пальцы, из-за чего сам огр незаметно рыкнул от боли, но, решив их не снимать, выпрямился и пошел за королевой. И вот, Эфина, Лефан и огр подошли к выходу. Извозчик Альрин, зайдя в помещение, заметил Лефана, низко поклонился и сказал, что пленники прибыли. Лефан, не дожидаясь королевы, которая стояла немного поодаль, промолвил: - Заводи их. - Сию минуту, - ответил извозчик, поклонился Лефану и удалился. Эфина была недовольна, что внук решил все без ее королевского приказа, была недовольна, что извозчик поклонился только Лефану, даже хотела выразить недовольство в словах, однако почему-то резко передумала. Не более чем через полминуты, Альрин прибыл. За ним ковыляли бывший король Кагариэллии - Джениан, который был больше похож на бездомного, грязного старика: его лицо сжалось, глаза то смотрели вниз, то стремились вверх, прося у неба какой-то помощи... его дочка, которую не сразу заметила Эфина, была в каком-то безмолвно-отреченном состоянии, будто не понимая, что происходит. Как только Джениан увидел Эфину, он мгновенно упал на колени и стал целовать ей ноги. Королева посмотрела на него сначала удивленным, а затем ненавистным взглядом. Она почувствовала, насколько превышает этого павшего короля и уже не могла молчать. - Презренное создание, - высокомерно сказала Эфина, плюнула на него и отставила ногу, однако бывший король не отступал. Подползая на коленях к королеве, он пытался тронуть подол ее платья, что окончательно вывело Эфину из равновесия. - Альрин! Огр! Возьмите его - и в темницу! - громко сказала Эфина, посматривая с любопытством на своего внука и его новоиспеченную невесту-пленницу - Лину, рядом с которой он стоял. От Джениана до сих пор доносились крики и, если ранее они были жалобные, то теперь, когда его с одной стороны держал огр, с другой - альрин, эти крики более походили на завывания смертельно-раненого зверя, который будет несколько дней мучительно умирать. Эфина же поспешила за ними, кинув Лине и Лефану лишь несколько слов: - Я сейчас, отдам распоряжения и... вернусь. - Что? Распоряжения? - закричала Лина. - Девочка моя, я не могу позволить такого непристойного поведения в своем замке!- сказала старушка, и, не обращая внимания на жалобные крики Лины, смело зашагала за огром и Альрином. Подойдя к ним вплотную, встав на цыпочки, она что-то шепнула огру. Тот удивился, но, как всегда, не взирая на собственные чувства и эмоции, лишь покорно утвердительно кивнул головой. Когда королева отдала все распоряжения, она вернулась в коридор, где до сих пор стояли Лефан и Лина. Девушка вопрошающе смотрела на королеву. Эфина это заметила и отвела взгляд, выказывая свое хладнокровие к происходящему. Лина же даже не старалась показаться хладнокровной и лишь горячо, будто бы стараясь избавиться от того холода, который так и исходил от Эфины, нервно прокричала дрожащим голосом: - Что? Какие распоряжения? Эфина, даже не посмотрев в сторону Лины, самым спокойным голосом, сказала: - Убить, - затем, она повернулась к девушке и продолжила: - Я не хочу вас томить какими-то загадками или, тем более, оправдываться, не хочу никаких слезливых сцен... Хотя, по вам незаметно, что вы очень уж ценили этого человека. Девочка моя, все зависит от поведения! Как он представил себя? Как я должна была к нему относиться после такого? Разве это поведение было достойно? - По-вашему, достойнее убивать безоружного человека? - издав из груди тяжелый стон, но спокойнее прежнего спросила Лина. - Оружие короля - это его гордость. И этого оружия у него никто не отбирал, но я не заметила, чтобы оно у него имелось. Вот, вы же не упали передо мной на колени - значит, у вас есть стержень, который так необходим правящим персонам. Наверное, не от отца вам это передалось, - сказала Эфина поучающим тоном, который раздражал не только Лину, но и Лефана. - Возможно, если он вел бы себя, как король, - продолжала Эфина,- мы смогли бы поговорить обо всей сложившейся ситуации легко, сидя за чашечкой чая, смогли бы найти компромисс, Джениан мог стать даже герцогом Габриэллии и принимать участие в управлении Кагариэллией. Но, увы, как видите, не все короли так благородны, честны и образованы, как я. Именно таких я называю дикарями. Такие не достойны ни то, что звания короля, они не имеют права носить имя "человек"... - Бабушка, давайте прекратим. Это ни к чему, - сказал Лефан, так как его волновал тон Эфины, которая начинала говорить уже слишком громко и грозно. Это уже никак не походило на обычные поучения и носило в себе воинственный характер, обычно направленный в сторону врага. - Я просто вижу, что девушка как-то слишком странно ведет себя, пытается огрызаться со мной. А ты говорил мне, что она не любит своего отца… Как была позорна смерть короля... как было стыдно и жалко Лине своего отца, погибшего здесь, на земле врага. Как позорна была и ситуация в которой оказалась Лина, и как был жесток этот мир по отношению к бедной девушке. Сама Эфина видела в Лине подвешенного за ноги и опозоренного пленника, который был готов сделать что угодно, ради спасения своей души. Однако сама Лина лишь молчала и не показывала, что чувствует себя униженно, однако, когда из темницы вышел огр, и сказал, что приказ королевы выполнен, Лина не сдержалась и заплакала. Эфина же не теряла своего хладнокровия, однако, дабы хоть как-то отвлечь девушку, она решила продолжить разговор с ней: - Этот... человек был просто паразитом на теле вашего государства, девочка. Ну, ничего, теперь мы примемся за дела Кагариэллии. Обещаю, ваша страна достигнет процветания. - Я не могла себе представить, что вы так... - начала было Лина. - Если ты таким образом выражаешь благодарность за то, что я избавила тебя от совершенно ненужного груза на твоих хрупких плечах, и на плечах твоего, то есть, теперь нашего государства... то я принимаю его... Лефан начал что-то говорить, но королева прервала его приказом похоронить тельце Джениана за конюшней, за что сразу принялся огр, и прошла в карету, отдав приказ Альрину везти ее, Лефана и Лину на встречу с герцогом Вингордием - бывшим серебряным рыцарем замка. Лефан зашел в карету, Лина последовала за ним. Старушка, как ни в чем не бывало, начала разговор c внуком: - А что бы ты сделал на моем месте с этим... королем, если его можно так назвать? - Устроил бы публичную казнь, а не такую мимолетную, - сказал Лефан, с беспокойством посмотрев на Лину, которая встрепенулась, пытаясь защитить отца: - Я бы не хотела, чтобы мой отец так позорно умирал. Он же все-таки был королем, да и эта казнь в первую очередь унижает меня. - Я дам тебе слово позже, - яростно произнесла Эфина, сверкая безумными глазами и разглядывая девушку: что-то загадочное таилось в образе этой пленницы. Высокий рост, объемная и поднятая грудь, белоснежные руки с длинными пальцами, правильная до ужаса осанка - все говорило о том, что перед нами настоящая принцесса настоящей страны - Кагариэллии, что на окраине Розаэллии. Мертвенно-голубые глаза Лины были очень туманные, уставшие, наполненные ненавистью и грустью. Губы тянулись тонкой, правильной линией. Щеки от смущения будто не краснели, а бледнели и холодели. Так и разглядывала Эфина девушку, оценивая внешность, пытаясь оценить внутренний мир, выявить достоинства и недостатки. Лина этого не замечала и поглядывала в сторону, стараясь не смотреть ни на Лефана, ни на Эфину. Сначала, она вглядывалась в окно, будто пытаясь рассмотреть что-то невидимое, затем, обратила внимание на эту прекрасную карету, которая была противоположна повозке, в которой девушка приехала сюда с отцом. Она поинтересовалась, куда ее везут, и Лефан отвечал долго, целым рассказом о герцоге Вингордии, о его манерах, о том, насколько это "добрый, простой и с открытым огромным сердцем человек". Лефан рассказал даже о нескольких печальных страницах жизни герцога. Но после Лефан сразу перешел на рассказы о разных комедийных ситуациях, участником которых был Вингордий. К сожалению, никто не слушал Лефана: и Эфина, и Лина, были заняты собственными внутренними думами. Через некоторое время, осознав, что его никто не слушает, Лефан посмотрел в окно: карету постепенно начал окутывать туман, из-за чего образы деревьев, камней, да и самой дороги стали превращаться в какое-то подобие сновидений. Дневной свет еще тускло озарял кусты, которые часто попадались на пути. Они были хаотично разбросаны по дороге, из-за чего карету бросало то влево, то вправо. Дабы прервать надоевшую тишину, не имея никакого намерения развить разговор, Лефан отреченно произнес: - Мы уже далеко от замка. - Альрин, кто-нибудь виднеется вдалеке? - неохотно и лениво спросила королева, опять же спустя какое-то время. - Нет, Ваша светлость, сейчас объедем балагту и там уже будет нужная дорога. Там, наверное, и встретим герцога. Альрин был в приподнятом настроении и держал в своих руках немного помятую от резкого ветра бумажку, которую достал из своего кармана. Теперь он периодически осматривал лист и в слух проговаривал некоторые написанные слова. Слышались такие выражения: "Как можно; За что; Я безумен; Я жизнь отдам" и все в таком роде. - Ты давай осторожней с болотом, - сказала королева, которую стали раздражать эти выражения. - Слушаюсь, Ваша светлость, - будто продолжая читать фразы с листка, сказал Альрин и хлестнул лошадей. Вскоре королева заснула, а Лефан и Лина начали о чем-то шептаться. Лина постоянно говорила о своем отце, будто заступаясь не за него, а за свою, уже потерянную, репутацию. - Как я теперь буду здесь жить... меня... я теперь дочь того человека, которого так сильно опозорили, - Она была по-прежнему отречена от мира. - Не переживай, - начал Лефан. - Ты совсем другая. Ты не такая, как твой отец. Мне кажется, что, будь ты на его месте, то не позволила бы случиться такому... Но вдруг кони заржали, повозка дернулась и остановилась. - Что случилось? - закричала Лина. - Мы съехали в балагту, - с отчаянием признался Альрин, который уже не чувствовал себя в приподнятом, как минутой ранее, настроении. Быстрым движением ноги Лефан открыл дверь и выбежал, а за ним последовала его молодая спутница. - Ах ты негодник! - прорычала проснувшаяся Эфина, выходя из кареты, и толкнула извозчика палкой. - Я извиняюсь, не казните меня! - взмолился извозчик. - Зачем мне тебя казнить? Мы сейчас все можем погибнуть, - недовольно произнесла Эфина, пытаясь выбраться из болота. Но старуха не ожидала, что это удастся так легко. Уже через минуту королева была на сухой земле. Она вспомнила, что ей рассказывала об этом месте ее мать: дедушка Эфины когда-то завяз тут, а сейчас все легко выбрались. Лефан был уже на дороге и протянул руку своей бабушке. Между дорогой и болотом было метра два, поэтому нет ничего удивительного, что эта неприятная ситуация произошла. Была пасмурная погода и густой туман застилал путникам глаза. - И что дальше? - спросила королева. - Где этот разгильдяй? - Я уже здесь, ваша светлость, - грустно сказал Альрин. Лина присоединилась к ним. Ненадолго воцарилась тишина. Молчание было прервано Лефаном, когда туман немного рассеялся: - Смотрите, кто-то виднеется вдалеке! Вдалеке показалась карета с запряженными лошадьми. Она появилась настолько неожиданно, что будто бы выросла из теней. Черные лошади шагали спокойно, ударяя по мокрой почве в такт, разбрызгивая лужи. Сама карета, на которой даже издали была видна лепнина, будто замазанная туманными тенями, постепенно преображалась, и уже можно было увидеть, что она имела оранжевый оттенок. - Надеюсь, это Вингордий. - С радостью прошептала Эфина, вглядываясь в белую тьму. - Да, бабушка, это он и есть - герцог Вингордий. - Точно? - все еще радовалась королева. - Сейчас проверим! - сказал принц. Лефан крикнул со всей силы несколько раз: - Да здравствует герцог Вингордий! Кони остановились, и кучер, которого не видно было из-за тумана, встал, и, судя по еле заметным хаотичным движениям, начал оглядываться по сторонам. И вот из кареты вышел человек. Он недовольно посмотрел на путешественников и, сочтя их за обычных, побирающихся преступников прокричал: - Что там опять? Конем, конем! - Вы что, не узнали? - задыхаясь, крикнул внук королевы, приближаясь к нему. Туман не давал принцу четко разглядеть лицо, но он все равно уже понял кто перед ним. Лефан не видел его давно, однако этот образ был ему знаком. Вингордий постарел и погрузнел, даже немного уменьшился в росте. Кудрявая, черная борода свисала неопрятными космами. Большая шуба, покрывающая практически все тело, которую он надевал всегда, даже сейчас - летом, стала его символом и украшением своего рода. У некоторых герцогов даже появилось выражение: "Что ты ее бережешь, как Вингордий шубу?" Но ему было все равно, и он всегда надевал ее, несмотря на насмешки окружающих. - А, ну здравствуйте, рад очень рад, я и не рассчитывал! - приветливо улыбнулся герцог и протянул руку, разглядывая и узнавая принца. Лефан пожал ее и сказал: - Мы случайно съехали в болото, королева сейчас подойдет. - А кто это с королевой? - поинтересовался Вингордий, смотря на путников. - Моя возлюбленная и извозчик, - произнес принц и вздохнул. - Здравствуйте, милые, драгоценные, достопочтенные, мягкие, благородные, дамы, - с усмешкой произнес Вингордий, повторяя слова из своей любимой книги, когда женщины подошли к нему. - пройдемте же ко мне, - целуя поочередно руки Лины и Эфины добавил он. Все вошли в карету герцога, а Альрин в это время вывел коней на сухую землю из болота, дабы запрячь их в повозку Вингордия. После, присоединился к извозчику герцога и завел с ним простецкий разговор. Вингордий крикнул извозчикам "пора" и они отправились. - Я получил письмо от вашего огра, а затем решил ответить. Вспомнился замок, и я заскучал. Ах, да! – добавил старик, после минутной тишины, и стал ковыряться в кармане. Через несколько секунд, он достал золотые часы, украшенные львами, стрелки которых остановились на 12:00, и протянул их королеве, поздравляя с юбилеем. - Спасибо, это мой первый подарок за сегодня, - хладнокровно, даже не глядя ни на подарок, ни на герцога сказала Эфина, взяв в руки часы и положив рядом с собой. Герцог это заметил, невольно покраснел и решил поговорить с Лефаном: - Давно я тебя не видел, вырос как! – сказал Вингордий, которому два месяца назад исполнилось шестьдесят лет. Лефан не ответил и лишь улыбнулся, поэтому герцогу пришлось сказать что-нибудь еще: - Гумилины, Гоголонны, Лерманины приглашены на бал? - Да, - отрезал Лефан. - А Циракий? - у Вингордия сверкнули глаза. - Да, мы его пригласили. - Интересно... Кто еще будет? Много народу? - Да, даже слишком, - вглядываясь вдаль, протянула Эфина. - Эх, люблю новые знакомства. А у Фестов уже родился наследник? - поинтересовался герцог. - Нет, Нигра еще брюхата. Она не приедет из-за этого. Только ее мама Эголлия будет, - вспоминал Лефан. - Эбберлен будет? - продолжал Вингордий. - Он уже давно переехал в Розаэллию. Предатель! - рассердилась Эфина. В карете воцарилось молчание. Разговор никак не мог разгореться, и все опять были заняты своими мыслями, внутренними переживаниями и проблемами. Лефан рассматривал богато украшенную карету герцога, которая была богаче даже его собственной. Вингордий с интересом поглядывал на Лину, чьи глаза были наполнены слезами, которые, казалось, вскоре вырвутся безумным, бурным потоком. Вскоре королева прервала тишину. - Меня укачало, давайте выйдем. - Как пожелаете, - ответил герцог, карета остановилась и все вышли. - Какая прелестная погода, - сказала Лина гробовым голосом и расплакалась. - Чего же ты плачешь, девочка? - с удивлением поинтересовался Вингордий и приобнял ее. - Я недавно приказала убить ее отца, - с кратким, мимолетным сожалением и явной гордостью, сказала Эфина, так как Лина была не в состоянии ответить. - Как интересно, может, вы расскажете мне об этом? - спросил герцог, который не заметил в своем вопросе цинизма, и находил эти слова подходящими и совершенно нормальными. На этот вопрос никто не ответил. Туман уже стал рассеиваться, а тучи пропускали сквозь свои небольшие дыры, лучи солнечного света. Лина все время смотрела на небо, но не искала в нем, как это делал ее отец, помощи. Она смотрела на небо безразличным и даже, в какой-то степени, мертвым взглядом. Она смотрела на небо, как будто это небо ее разочаровало, как будто оно ее предало, как будто оно было виновато во всех ее проблемах... И когда слабые лучи прорвали насквозь мрачные тучи и пятнами осветили болото, Лине показалось, что это насмешка, насмешка над ней самой. Небо радовалось всему, что произошло, или, лучше сказать, не обращало внимания на горе и вело свой обычный распорядок. Эфина подошла к Альрину и начала в очередной раз отчитывать беднягу. В это время Вингордий и Лефан, не отводя глаз от Лины, разговорились: - Эхх, наконец-то увижу замок. За столькими девками там бегал - вспоминаю, кровь бурлит, - сказал Вингордий, сжимая кулак. - Я слышал, что вы хотите пожить у нас какое-то время, - раздраженно сменяя тему отозвался принц. - Да, я хочу попросить королеву выделить мне отдельную комнату. - Бабушка! Бабушка! - крикнул Лефан, переведя свой взгляд на Эфину. Та, в свою очередь, ничего не ответила, увлеченная критикой извозчика. - Видите ли... Моя бабушка в последнее время стала такой раздражительной. Это влияет на ее справедливость с очень дурной стороны. Так неприятно наблюдать, что королева дает слабину. Лицо Вингордия вспыхнуло, он вскрикнул шепотом, так, чтобы старушка наверняка ничего не слышала: - Тсс! Язык твой - враг твой, отсохни же! Как ты вообще можешь такое говорить? Появились мысли-пррячь их, - рявкнул он. - А Если бы тут не я был, а какой-нибудь Держевон? - Кто такой Держевон? - удивился Лефан. - Да, был один... - махнув рукой, сказал Вингордий. - Ты мне зубы не заговаривай. - Я ничего плохого не говорю и зубы не заговариваю, - отрезал Лефан. - Это же не означает, что я не уважаю королеву. Я просто говорю, что она очень изменилась в последнее время. - Что делать? Возраст... - спокойно, тоскливо, сказал Вингордий. - Возраст, гадко это... - Опять тучи собираются, - сказал Лефан, вновь сменяя тему. - Да, дрянь-погода, – Вскрикнул Вингордий. – Поехали. А то так и к утру не доберёмся. - Да действительно... - пробормотал Лефан и уже прошел в карету. Все последовали за ним, и начался долгий рассказ о военном походе Лефана. Вингордий слушал внимательно, посмеивался, покачивал головой и в конце рассказа тяжело вздохнул и произнес: - Да, вот вся жизнь наша... Что люди? Мелочные, глупые, пошлые существа. Гордимся убийствами, пошлостью, своим языком (он выразительно посмотрел на Лефана, будто пытаясь задеть его). Вечно ноем, ноем, ноем, как живется нам плохо. А почему? Мы не умеем жить. Мы глупы. И то, что человек стоит выше всего - чепуха и вздор. Настоящая что ни на есть чепуха. Чистейшая. Бьет по глазам. Бьет по глазам. - Позвольте, - начал Лефан. - Я не горжусь убийствами, я просто рассказываю, что было. Да и не вы ли тот самый пошлый человек... как и мы все? - Да. Я признаю это. И скажу больше - я пошлее всех вас вместе взятых. Однако, человек должен уметь ругать себя и хвалить. То, что я сейчас от тебя слышал - чистая похвала. Ты никого не спас. Никого не воскресил. Никого не вылечил. Никого не простил, что самое главное. Ты лишь убивал, захватывал, грабил. Это разве достойно похвалы? Но ты хвалишь себя. Вот и есть, что люди - глупы, потому что нашли идеал - преступление. - Захват чужих территорий не преступление, позвольте, - сказал Лефан. - Не позволяю. Когда-то был тоже молодым, как ты, сидел и спорил с таким стариком, как я. - Но я даже не спорю... - Цыц! - перебил Вингордий. Его лицо покраснело, вены вздулись и он продолжал с невероятным напряжением: - Был я в твоей шкуре. Ты будешь в моей. Вот тогда и поговорим. Вот, сейчас ты бойкий, а потом? Что потом? Поседеешь, станешь унылым, и поймешь меня. Только тогда поймешь. А сейчас, бессмысленно, - он махнул рукой, помолчал некоторое время и добавил: - Вот, помню, в Розаэллии одна история была недавно. Познакомился я с одним интересным человеком. Подружились. Тридцать лет - но такой, как я. Немного, пожалуй, наивный, но это все годы. Славный малый, но не о нем... Отъезжал я от него. Дома - красивые, домины просто, а мне еще говорили, перед тем как я в Розаэллию поехал, что там с архитектурой все плохо. Я и не верил глазам своим, однако не долго музыка играла. Только отъезжаю от центра - какие трущобы, ужас. Аж глаза слезиться стали от жалости. Все разбито, все нелепо, все гнусно, и смердит. Повсюду мелкотня, вечно снуют дети, чуть ли ни под колеса бросаются. Жуть, одним словом. И вот, так как моя карета была неплохо украшена, ну, вы видите, то разбойники, бандиты - повылезали из своих нор и прямиком на меня побежали. На босых ногах побежали. Я, если честно, испугался, и как кричу извозчику: "КОНЕМ! КОНЕМ!". Он меня понял. И как дал маху, а те не останавливались, а, наоборот, как звери бежали. Боялся, что догонят. Откуда они силищу берут? Зло, зло. Определенно, оно самое. - Вот что значит розаэльцы! Ди-ка-ри! - с расстановкой и усмешкой сказала Эфина Вингордию. - Ну, это не все. Эти, с позволения сказать, животные, начали еще что-то бросать в нас. Ух, как они расколотили мою карету. А дело, запамятовал сказать, происходило в сумерки, почти ночью. А у них - как у бешеных кошек глаза привыкли к тьме. Они видят - я не вижу, извозчик не видит. Ну, да начал в них я палки бросать, находу с деревьев срывать. Нелепо, конечно, но, что поделаешь - страшно! Я бы и сено в них бросал, будь оно рядом. Ну, в общем, оторвались. Чудом. Чудо ли помогло, или своими силами - не помню. Однако, понимаете, насколько низко пали эти люди. В животных превратились, а все из-за чего? Из-за пошлости, именно. Человек не может себя сдерживать - как ни старайся. Мы, не дай нам пищи, громче собак будем лаять. Так что, единственное, что не позволит нам приблизиться к такому уровню, так это осознание своих пороков. Вы думаете, те животные отдавали себе отчет в своих действиях? Бандиты, преступники! Благо, у них лошадей не было, а то бы точно помер, а те бы богаче не стали. А все потому, сколько бы золота я с собой не брал - пропадет. В их руках оно пропадет. Вы думаете, почему они такие бедные? Потому что они все тратили на вино, так еще и дрянное вино, что винишком лучше называть, а потом озверели, обезумели. Уж поверьте, таких людей я знаю. Тунеядцы! С чего они начинали, и чем закончили. Благо, я за свою жизнь много повидал. Такого, от чего у вас бы волосы повыпадали. После этого, Лефан подумал: "Опять какую-то чепуху рассказал, не имеющую дела к вопросу. К чему это было сказано?" Вингордию никто не ответил. Он же посмотрел в окно, явно усмиряя свой внутренний пыл, затем вновь посмотрел на Лефана. Тот обнял Лину, и герцогу захотелось после всей той желчи, которую он так неосторожно пролил, сказать что-то теплое и хвалебное. - Какая вы красивая пара! Вы просто созданы друг для друга! Полил мелкий дождичек, солнечные лучи еле пробивались. Лошади были бодры с самого утра и бежали все быстрее и быстрее. И вот, карета остановилась у замка. Многие из приглашенных гостей уже разместились на площади перед замком, и, встречая друг друга, начали обмениваться всяческими любезностями. - Наконец-то доехали, - сказал Лефан, вышел из кареты и поспешил к себе в комнату, здороваясь по дороге со всеми герцогами и баронами, которые попадались ему на пути. Рядом с ним была Лина, однако Лефану не хотелось представлять ее каждому герцогу и барону по отдельности, поэтому, избегая нудных, пустых встреч, которые ни на что не повлияют, а лишь отнимут его драгоценное время, он поспешил в замок. - Как же много народу, - безразлично сказала Эфина, окинув толпу ничего не выражающим взглядом. - Видите, как вас любят? - улыбнулся Вингордий и поправил спадающую шубу. - Они все любят набивать свое брюхо королевской едой. Не завидую я сегодня нашей кухарке, - ответила Эфина. - Постарайтесь посмотреть на это с хорошей стороны, столько гостей! К сожалению, у меня дома они редко бывают, - грустно сказал Вингордий. Вдруг, к королеве подошел Колбиан - богатый герцог, настолько богатый, что на свое последнее жалованье купил себе роскошные золотые часы и целый месяц жил впроголодь. Однако, к его внешности можно было придраться - хоть это и был взрослый, правильно сложенный человек, в достаточно модном черно-красном пиджаке и еле заметно потертых туфлях, все же его длинные волосы были растрепаны, по лицу струился пот, рубашка была помята, штаны были странного фиолетового цвета, но это было не самое необычное в его образе. На его голове застряла шляпа, которая была не в моде уже два века, но зато считалась его личной особенностью, которая отличала его от других герцогов. Ужасно уродовала его борода, которую он давно хотел сбрить, однако, из-за того, что ее хвалили другие герцоги, она все еще оставалась на нем. Его длинные пальцы сжимали подарок для королевы - серебряные серьги. Слегка оттолкнув Вингордия, он встал прямо напротив королевы. - Здравствуйте, королева... - начал он. Королева не отвечала. - Здр... я хотел было вам, королеве, вручить этот скромный, недостойный подарок от вашего раба - благородного герцога Колбиана. Прошу... вас принять его, чем вы меня бесконечно осчастливите,- очень зажато и неуверенно произнес герцог, и как только услышал королевское "спасибо", сразу удалился. Следующий герцог был стройнее и выше предыдущего. Одет он был не так вычурно, как Колбиан, однако тоже со вкусом: белое пальто, хоть и подчеркивало его стройную фигуру, однако в жару было неуместно. Вообще, его одежда ничем не выделялась, однако была самая приличная для уважающего себя герцога. Рядом с королевой он чувствовал себя неуверенно, но не показывал этого. Губы слегка подрагивали: - Да, здравствуйте. Вот, с женой приготовили подарок... Пожалуйста... - сказал он и протянул старухе небольшую диадему. - Интересная вещь... спасибо, Швебр, - холодно сказала старуха и сделала жест, которым чуть ли не прогнала надоедливого герцога. Тот сразу понял это и отошел к Колбиану. Последним лично подошел к королеве барон Гоббиант. Его смеющиеся глаза трудно было воспринимать всерьез. Гордая, самолюбивая улыбка светилась на его лице. Строгая, короткая прическа отражала его строгую короткую речь: - Здравствуйте! С днем вас рождения, и вот примите, потом посмотрите! - Громко и уверенно сказал он, похлопал Вингордия по плечу, дождался благодарности от Эфины, затем отвернулся, замахал руками Колбиану и отошел к нему. Вингордий решил побыть один, поэтому направился в давно знакомый ему королевский сад. Он полагал, что там никого не будет, поэтому резвыми для пожилого человека шагами направился туда. Эфина же направилась в замок. Ее многие узнавали и замечали, но она жаловалась на головную боль, чтобы скорее пройти к себе. *** Через некоторое время, Вингордий был уже в давно знакомом, но слегка изменившемся месте. Королевский сад, куда пускали только самых почитаемых личностей пестрил красотой, но не той красотой, которую помнил герцог. Во время его молодости не было никаких статуй, не было странных, редких птиц, не было прудов с золотистым песком, были деревья и только деревья. - Сад преобразился! Как ужасно! - громко утвердил герцог, направляясь к центру сада, где стояла скульптура, изображающая два сердца, связанных вместе. - Уродство! - опять громко произнес Вингордий, думая, что он в саду один. Но вдруг сзади услышал довольно знакомый голос: - Вы тоже так думаете? - произнес Гоббиант, рядом с которым стояли Швебр и Колбиан.- А эти, - он поочередно указал на друзей, - утверждают, что это искусство. Разве это искусство? - Гоббиант, ты ничего в этом не понимаешь, как ты об этом можешь судить? Может, кому-то это нравится, - защищал скульптуру Колбиан. - Да, таким как ты всякая этакая дрянь и нравится, - продолжал Гоббиант чуть ли не криком. - С чего вы взяли, что это дрянь? - начал Швебр. - Если вы материалист, это не значит, что вы не должны уважать чужих вкусов. Искусство - это вечное, многогранное, и у каждого есть своя точка зрения, по поводу красоты той или иной картины. - Что ты несешь? Хочешь умным показаться? - Нахмурившись, с иронией, воскликнул Гоббиант. - Ну, зачем спорить о том, что мы не понимаем? Это современное искусство, а мы его просто не воспринимаем, - уставшим, вялым голосом сказал Колбиан, которого всегда раздражала критика Гоббианта и "умные слова" Швебра. - Неприятие искусства, которое тебе не нравится - это равносильно дикарству. Если бы не то, что вы сейчас видите и так бойко осуждаете, то наш мир был бы пустым, а цивилизационные пути развития приводили бы к нескончаемым тупикам, - сказал Швебр. - Тоже мне, философ нашелся, - сказал Гоббиант, усмехнувшись. - Вы не разделяете моего мнения, а я не разделяю вашего. Мы как два совершенно противоположных вида творчества. Не находите логики? Вам непонятны эти статуи, так же как мне непонятно ваше мировоззрение, а вам мое, но при этом я не считаю ваше мировоззрение плохим, а совсем даже наоборот... Противоречия порождают истину. - Глупости все, глупости. Говоришь, как ребенок. Однако, кое-что мне в твоих словах понравилось... Но это искусство я презираю. Ничего не могу поделать. Не-на-ви-жу. - Мы говорим об одном и том же,- продолжил Швебр.- Вы ненавидите одно, я ненавижу другое, но ни то, ни другое не может быть настолько плохим, как мы считаем. - Но для меня - это бездарность. Все эти статуэтки - зачем это все? Разве природа не подарила нам той красоты, которой мы должны любоваться? Разве величественные горы, маленькие кочки, или другие дары природы хуже этих непонятных игрушек? Нет (он поднял палец, будто приводя в свидетели небо). Все это праздность. - Причем тут праздность? - Заметил Колбиан. - А при том, что людям стало скучно. Они не знают, чем себя занять и вот стали придумывать всякую ерунду. Тешатся разным бредом и называют это искусством, но истинное искусство - это то, что всегда было на нашей земле. Но мы этого не понимаем, потому что ослепли из-за своих грехов, а именно из-за лености. Мы никогда не успокоимся. Нам лишь бы себя побаловать всяким прекрасным, но впоследствии это прекрасное перестает для нас чего-то стоить. Вот, сейчас - это искусство нас вдохновляет и поражает, а лет так через десять или больше, без разницы - оно станет заурядным и никому не нужным, после чего оно станет символом той эпохи (тут зависит от самой эпохи), о которой будут с печалью вспоминать. История для большинства людей скучна и бесполезна, как и искусство, ведь искусство и история - два неразрывно связанных элемента, и, чем богаче и интереснее история, тем интереснее и само искусство. А сейчас, наша история так бедна, что это (он указал на статую) - считается искусством. Ну, вы можете не соглашаться, это сугубо мое мнение. - Я разделяю твое мнение, - сказал Вингордий.- однако... Что вы тут делаете? Откуда вы здесь появились? Неужели, вы можете посещать этот сад? - Очень неосторожен вопрос, "как вы здесь появились"? Мы всегда были здесь, да и ты всегда был здесь. Почему мир должен быть как-то ограничен?.. - начал Гоббиант. - Началось, - с гневом и разочарованием произнес Колбиан. - Не перебивай. Так вот. Понимаешь. Природа дала нам свои дары. Она дала нам свою красоту, дала нам жизнь, дала нам вдохновение, душу. И естественно, смерть. Так почему мы должны это все упускать? Почему мы должны избегать ее? Она наше счастье, а не всякие там правила, придуманные глупыми людьми, которые сами возомнили себя этой природой. Ограничение человека - это высшая степень неуважения к природе. Она нам дает свободу - а мы от нее отказываемся, в угоду каким-то там высокопоставленным дряням. Раз мы живем, значит, имеем право быть везде. Имеем право! А тут - приходят какие-то непонятные люди, непонятно, по какой причине главные, и говорят - что это их земли, что они принадлежат только им, и другим нельзя на них даже смотреть. Чем они отличаются от других людей? Умом? Каждый может быть умным. Красотой? Так каждый красив по-своему. Что у них такого, чего нет у других людей? Чем, к примеру, герцог отличается от крестьянина? Вот чем? - спросил он напрямую у Колбиана, который в ответ на это нахмурился. - Крестьяне глупы, - сказал Колбиан. - Так дайте им школы, они будут образованными, - продолжал Гоббиант. - Они не воспитаны и никогда не будут ходить в школы. - Так дайте им воспитание. В чем проблема? - А в том, сколько не воспитывай холопа, он всегда останется холопом. Уж в самой природе это дело, или в культуре - не знаю. Но никогда нельзя в животном развить интеллект. Легче покорить саму природу, чем поменять в ней этих... крестьян. - Никогда ты не покоришь природу, она всегда сильнее тебя. А вот, насчет крестьян, позволь заметить, если бы не они - ты бы не выжил. Скажи, кто построил этот замок? Архитектор своими руками? Нет, именно они - крестьяне. Кто создал этот прекрасный сад, за исключением этих мерзких статуй? Тоже они. И вот представь, если бы наше государство состояло только бы из одних герцогов, баронов и королей - мы бы на следующий день погибли. Потому что не было бы ни строителей, ни горничных, ни хлебопашцев, ни поваров, ни охотников, остались бы только те разгильдяи, которые и умеют, что попивать чаек. - Позвольте, но вы же сами представляете фигуру барона, - с ехидной усмешкой, заметил Швебр, думая ничего более не говорить, тем самым показывая свою краткость мысли, и, по его мнению, внутреннюю мудрость. - Да, я барон, и очень стыжусь этого. Но, что делать? Привык! Такая вот уготована мне судьба! Но в иной ситуации, я бы лучше развивал свою душу посредством физического труда, чем копался в благородных чаях. - А где Вингордий? - внезапно заметил Швебр. Герцога рядом с ними уже не было. *** Лефан и Лина прошли по многочисленным коридорам. Лефан, подобно ребенку, который пытался показать своему другу что-то необыкновенное, но по сути, самое простое и обыденное, вел Лину за руку. Коридоры с невероятной скоростью пролетали. Слуги лишь на мгновение появлялись, после чего сразу же отлетали назад. У двери своей комнаты, Лефан встретил Кранкия. Лина же посчитала, что человек, стоящий перед ней, слуга: - Это твой стражник? - поинтересовалась она, зрительно пытаясь соотнести неказистый вид Кранкия с образом прислуги. - Нет, это человек, которого называют моим братом, но он мне - никто. Кранкий... - сквозь зубы прошипел Лефан и обратился к нему. - Что ты тут делаешь? - Я это... стою, - произнес Кранкий, не ожидая, что он может заинтересовать Лефана. - Эта моя будущая супруга, Лина. Мы идем ко мне в комнату, так что уйди отсюда и не мешай нам! - сказал Лефан. - Чем я буду мешать? Я в твою комнату никогда не заходил! - удивился Кранкий. - Ладно, главное - не шуми своими копытами, - сказал Лефан, цинично усмехнулся и зашел в комнату вместе с Линой. Лефан с Линой оказались в комнате принца, где девушка начала немного оживать. Ее лицо слегка порозовело от смущения, а на щеках появился слабый румянец. Только глаза были мертвы по-прежнему. Лефан же не испытывал ни капли смущения. Он сел на свою кровать, приобнял уже находившуюся рядом с ним Лину, и начал "говорить кокетством" (так обычно Лефан называл свои попытки соблазнения). Его слова были пропитаны до отвращения неоригинальными, но красивыми фразами; глупыми, но воодушевляющими сравнениями, будь то "ты красива, как бывает красива заря" или "глубина твоих глаз, как бездонная глубина океана". Но самое главное, Лефан не ощущал того, чего говорил. Он будто, заучив некоторые, возможно, нечаянно услышанные или прочитанные стихи, пытался воспользоваться ими. Его порой самого "тошнило" от таких наивных фраз. Как только Лефан приблизил свои губы к щеке Лины, дверь скрипнула и отворилась. В комнату ворвалась горничная Надия, которая принесла постиранную одежду. Ее появление произошло в самый неподходящий момент. Принц со злобой взглянул на служанку, тем самым готовя ее к выговору. - Тебе чего надо? - Наморщив лоб крикнул Лефан. Надия, в которой и до этого бушевали беспокойство и рассеянность, забеспокоилась еще сильнее. - Ты ш’то стоишь! - растянув звук "ш" продолжал кричать Лефан,- А ну пошла вон! Вон! Бесстыжая! Или тебе тоже стихи почитать? Вон!- Последнее "вон" прозвучало так громко, гневно и безумно, что служанка с испугу выбежала из комнаты, забрав постиранное белье. - Какая... - Лефан еще пытался оскорбить Надию, несмотря на то, что ее уже не было. Вся романтичная атмосфера растворилась, и принц больше не имел желания "говорить кокетством". Надия же продолжала бежать по коридорам. Ее красное от слез лицо заметила Змида, которая в это время проходила по тому же коридору, только в обратном направлении. - Что случилось? - с сочувствием спросила Змида. - Он меня выгнал, - глотая слезы, говорила Надия. - А что ты еще ожидала? Неужели, ты думала, что сможешь ему понравиться? - Он меня выгнал, - повторила горничная, размазывая по лицу слезы. - Достаточно слез, - сказала Змида, забрав из рук Надии белье. - иди к себе, успокойся, а с этим я разберусь, - продолжила она, указывая на белье. Надия, неуверенными слабыми шагами прошла в комнату горничных, нечаянно ударившись об угол стены. Змида же исчезла. *** В это время Кранкий был уже у себя в комнате - полной противоположности комнаты Лефана. Бедный шкаф для поношенной одежды, узкая кровать, маленький столик. Книжного шкафа в комнате не имелось, кресла тоже. Его комната больше походила на больничную палату, чем на покои принца. Даже на потолке отсутствовала лепнина. Но его мысли были совсем не о богатстве своей комнаты. Он думал о своих друзьях, даже, по большей степени, о товарищах. Когда ему все же предоставили одежду, необходимую для бала, он еще долго не выходил из своей комнаты. Кранкий был тем человеком, который всегда, перед тем, как совершить какое-либо действие, в данной ситуации - это выйти к дворянской публике, размышлял о чем-то своем, совершенно отреченном от того дела, которое ожидало его в скором времени. Он ходил по комнате, постоянно почесывая затылок, и пытаясь найти исписанные листы бумаги. Найдя их в скором времени, он стал вновь их просматривать, перелистывая так, будто это не его рукописи, а скучная книга. Однако, найдя определенный лист, с надписью в правом нижнем углу "стр.25", он стал внимательно вчитываться. Там было написано следующее: "... и каково жить бедным людям, осознавая, что ими помыкают такие же, как они..." "... Богатство - что оно значит? Неужели, все материальное стало намного выше человеческого духа и стремления..." Кранкий перелистнул на тридцатую страницу, пропуская предыдущие пять: "... Друзья. Вы - истинная и самая скромная часть этого мира. Позволять себе унижаться перед людьми богатыми недостойно. Мы живем не в настоящем мире - это все иллюзия, где есть люди, которые возомнили себя выше других и те, которые с ними согласились. Я же призываю вас более не потворствовать своей зависимости. Вы никогда не были ниже и хуже тех, кто над вами. Благодаря вам, мир есть такой прекрасный, как он есть. Но все в мире прекрасно, кроме одного недоразумения, о котором я упоминал еще на первой странице." "... Те, о ком я говорю, являются моими близкими, но в то же время недостойными товарищами. Я принужден быть в их числе, дабы не быть в проигрыше, но вы, кому я сейчас пишу, вами восхищаюсь. Вы - мое вдохновение, мое искусство. Нет вам равных. Нет вас сильнее. Я признаюсь в своей любви к вам, я поражен вашей целеустремленностью, открытостью, откровенностью. Но кое-что мне в вас не нравится. Ваше терпение. Оно и добродетельно, и губительно..." После, Кранкий положил письма под свою кровать, и, погладив руками плохо проглаженную одежду, вышел из своей комнаты, с мерцающей улыбкой и лицом, наполненным вдохновением. По дороге, еще несколько мгновений он думал о своих, как он их называл, друзьях. Он мечтал примкнуть к ним навсегда, и каждый день приближался к своей цели. В замке его уже почти ничего не держало. Единственным счастьем для него служил тот факт, что он мог в большей или в меньшей мере забрать "обглоданную кость богатства Габриэллии" и приобрести на это что-то себе и своим друзьям. Бессмысленно шагая по коридорам, совсем потерянный в своих путаных идеях, своих странных мыслях, живя своим счастливым будущем, Кранкий дошел до лестницы, по которой спускался в эти минуты Бенкрауз - серебряный рыцарь замка, второй по званию воин в Габриэллии и, по совместительству, главный враг Кранкия. Бенкрауз за свою жизнь запомнился народу, как плохой воин, ужасный дуэлянт, но хороший стратег. Увидев Кранкия, плохой дуэлянт поменял выражение лица с наивно-романтичного и детски-оживленного на более грубое и ехидное. - Что, названный братец, хм... короля? Тоже идешь на бал? - с насмешкой спросил Бенкрауз. - Не твое дело, - прошипел Кранкий и отвел взгляд. Не хотелось ему видеть его бледноватого лица, и еще молодую живость во всем существе, несмотря на умертвленность некоторых его членов. Кранкия раздражало гладкое, напудренное, миловатое лицо рыцаря, слегка сероватые, будто черный и белый цвет слились воедино волосы, стройная фигура, которую не портили объемные рыцарские одеяния (он редко менял их на обычную одежду, и предпочитал даже в светском обществе появляться в них, дабы показать свое мужество). В обществе, многие его считали эталоном мужской красоты. Скорее, это было из-за его наивного и слегка горящего образа. Его глаза были совершенно иными. Отличаясь от бледного облика, они горели красным пламенем, изображая зрачки, как две кислые ягоды. Кранкий старался не замечать его внешнего превосходства, поэтому редко смотрел ему в глаза. Рыцарь же наоборот любил смотреть на Кранкия, как на самого неудачно сложенного и уродливого человека. Кранкий служил ему некой забавой, которую можно сравнить со своим неописуемым образом и получить то удовлетворение, которое иногда получают женщины, когда общаются с некрасивой подругой. И сейчас, он еще раз высокомерно посмотрел на неудачное, по его мнению, создание, усмехнулся и прошел в вестибюль, где встретил свою жену Обенгалию - первую красавицу замка. Ее образ был также всегда идеален. Красно-оранжевое платье так сидело на ней, будто было частью тела. Лицо не имело ничего лишнего, а глаза были во много раз ярче, чем у Бенкрауза. Подобно зеленым кошачьим глазам, они прожигали тьму, будто придавая ей частичку неповторимого и загадочного света. Самое главное отличие Обенгалии от Бенкрауза - это более живое тело, которое было не болезненно бледным, а будто покрыто вечным румянцем. Обенгалия всегда держала на руках кошку Басяню, с которой не расставалась ни на минуту. Бенкрауз погладил кошку, обнял жену, и они прошли к высшему свету, оставив Кранкия позади, который уже умудрился исчезнуть. *** Королева уже была в своей комнате и надевала богатое белое платье, сшитое из чистейших тканей лучшими мастерами Габриэллии. - Огр, огр, иди сюда, - крикнула старушка. Великан толкнул дверь телом и рыкнул: - Я здесь, моя госпожа. - Помоги мне добраться до тронного зала, нужно быть уже там. Гигант подхватил королеву под локоть, и они вышли. Эфина шла не совсем уверенно, ноги часто заплетались, поэтому помощь великана была очень кстати. Они шли по длинному коридору, который был украшен картинами и грозными статуями. Королева разглядывала каждую и вспоминала их историю: - Эту я хотела перенести в комнату Лефана, но он отказался. Тут стояла статуя моих родителей... А эта статуя самая древняя... А эта мне никогда не нравилась, но было жалко ее выбрасывать... А эту я никак не могу запомнить... Одна из таких статуй, самая массивная из всех, изображала величественную женщину, держащую щит, как поднос в одной руке, а в другой - подразумеваемую голову врага, которая выглядела как кусок камня. Весь образ этой женщины был подобен колонне, а ее руки изображали защищающийся жест. Одно лишь портило вид этой статуи: в левом глазу женственно-мужественного лица была дыра, из которой периодически вылезали черви. Эфина уже приближалась к тронному залу, поэтому попросила огра отпустить ее, а то еще поползут слухи о болезни королевы. Гордой, величественной походкой, ни на кого не глядя, смотря только вперед, Эфина взошла на королевское ложе, застланное коврами. И сейчас она не смотрела ни на кого, однако все любопытные взгляды, тысячи глаз, были устремлены на нее. Громогласно, одним могучим величественным голосом, зал поприветствовал королеву Эфину, на что она лишь лениво кивнула головой. Справа от королевы сидел Лефан, который с презрением оглядывал толпу, не понимая, зачем все собрались, что особенного в этом дне. Принц очень не любил праздники, находил в них что-то наивное, повседневное, навязчивое и давно устаревшее. Он никак не понимал, в чем смысл собирать большую толпу народа. Ради чего? Чтобы они друг с другом пообщались? Так они друг друга ненавидят. Чтобы потанцевать? Так можно у себя дома устроить скромный бал, да и дома у них для этого пригодны. Чтобы поесть? И дома можно поесть. А все эти церемонии лишь повод похвастаться тем, что у них нет никаких проблем, и что у каждого есть возможность посетить королеву. Эфина поддерживала это мнение, однако какие-то оттенки гордости мелькали в ней. Она осознавала, что эти герцоги и бароны, за чьими спинами находятся либо большие богатства, либо военные заслуги, пришли именно к ней, именно она смогла заинтересовать тех людей, чья жизнь всегда пестрила удовольствиями. Оглядев толпу, ни на ком не заостряя особого внимания, Эфина решила поговорить со своим внуком: - Ну как тебе народ, Лефан? У Лефана, после "того случая" с горничной было плохое настроение... однако он, все же, решил пофилософствовать: - Все наши герцоги и бароны друг друга ненавидят, смотри: на Тургонов с презрением смотрят Гончоры, на единственного мещанина, который вообще не вписывается в наше общество, с гневом посматривают Набоки, и, по слухам, этот мещанин пытался затеять революцию, только мало того, что ничего не получилось, так те люди, которых он пытался поднять на бунт, убили его жену. Нелепая, и, в то же время жалкая сцена... Посмотрите, королева: кровожадные взгляды людей этого общества поражают даже их самих. Вон, посмотрите, как челюстью задвигал,- он показал пальцем в сторону одной семьи. - а, это он на них так злится,- он перевел палец в другую сторону и указал на другую семью. - А ты наблюдателен, - похвалила его Эфина. - Вы уверены, что все пройдет хорошо? - Поинтересовался принц. - Не знаю, кто посмеет что-то кому-то сделать на королевском балу? К тому же, моя репутация очень хороша. Сама судьба не позволит неудаче случиться. Да и вообще, я уверена, что никто, не только, пальцем не посмеет задеть своего врага, так еще и будет с ним любезничать. - Мне бы ваша уверенность, - сказал Лефан и тревожно посмотрел на Вингордия, который как-то странно и вычурно на фоне светского общения следил за Циракием. Как тот разговаривает с другими герцогами, как любезничает с баронами, как резко встает из-за стола и куда-то выходит... - Кстати, в этом году много новых лиц, - отвлекла Эфина Лефана. - Посмотри вправо, вон там. Кто это? - Это новые поколения многих родов герцогов. Вон новый Вальд, вон Толстоны, их глава семейства скончался, великий писатель был! Чего стоит рассказ «Волк» - это жемчужина Габриэльской литературы! Наследники купили себе дома и в Габриэллии, и в Ониэллии на деньги, вырученные с печати этого рассказа. Эфина покачала головой, задумалась и через несколько минут, когда людей в тронном зале стало еще больше, произнесла будто про себя: - Ладно, наверное, пора начинать, - после этих слов, королева встала и обратила свой гордый, орлиный взгляд на народ. Взгляд, который заслужил авторитет и уважение. Взгляд, которым смотрит лев на свою семью, взгляд, в который, если всмотреться глубоко, то можно увидеть душу. Именно душу, которую утратили короли, душу, которая разбудит в тебе желание жить заново, очиститься от призраков прошлого и всмотреться в будущее.