Песочная дева

Беру Уайтсан рано осталась одна. Она почти не помнила своих родителей, не помнила тепло их рук и голосом. Ее родная нелюдимая тетя едва ли пыталась их заменить, поэтому было не удивительно то, что когда та умерла и ее приютила семья ее дорогого Оуэна, Беру быстро привязалась к Клиггу и его второй жене, Шми. Особенно к Шми. Та была бывшей рабыней, которую выкупил и освободил Клигг, когда Беру только познакомилась с Оуэном в Анкорхеде. Это была самая добрая и нежная женщина, которую ей приходилось знать. Шми всегда была готова ее выслушать, помочь ей и научить. Она никогда не осуждала того, что порой, Беру была слишком мечтательной и хотела путешествовать по другим мирам. Что она мечтала открыть свое кафе, поскольку очень любила готовить и делала это хорошо. Она даже окончила курсы по кулинарии и ее учитель всегда говорили Беру, что ее сине-молочный сыр был лучшим из всех. Шми так же была той, кто помогла ей, когда Беру стала старше и ее тело начало меняться. Тетя Беру никогда не пыталась ее узнать и не объясняла, чего стоит ждать от взросления. Шми научила ее языку рабов. Она тихим голосом рассказывала Беру истории и легенды, которые передавались только среди порабощенных. И Шми была той, благодаря кому, Ларсы начали помогать таким, как она. Когда Беру в первые помогала извлекать чип у полуголодной и избитой твилечки, которая сбежала от Джаббы, ее вырвало, а потом у нее была истерика. Она жила всю жизнь на Татуине и не понаслышке знала о рабстве, но Беру впервые видела это все так близко, поскольку никогда не покидала то небольшое поселение, где она родилась, и ей было плохо от того, что в галактике существует такая жестокость и несправедливость. В тот день она оставила детство позади. Беру, всегда живущая в весьма закрытых сообществах, окончательно поняла, насколько же ужасен мир за пределами небольшого Анкорхед и фермы Ларсов. В тот день Шми обнимала ее и напомнила о самой главной мудрости Татуина. Напомнила, что слезы — это роскошь, которую они не могут себе позволить. Что слезы — это вода, которой здесь было слишком мало, чтобы их попусту лить. Беру и так это хорошо знала, но в тот день впредь больше не позволяла себе их лить. Хотя бы потому, что знала сколько боли, испытала Шми, сколько потерь, и при этом Беру никогда не видела, чтобы та рыдала. И она не стала. Не когда резала на живую грязную кожу беглецов, чтобы подарить им свободу, не когда бедная Шми погибла от рук тускенов, не когда умер мистер Ларс, который заменил ей отца, и… не тогда, когда погиб Оуэн. Это так нелепо!.. Ее сварливый муж просто, как обычно, ушел проверять испарители и не вернулся. Беру не сразу поняла, что его долго нет. Собирать воду — это очень тяжелый и кропотливый труд. Испарители все время ломались из-за песка. Их нужно было чистить и чинить, и порой это занимало не один час, а то и весь день. Но в тот день Беру заволновалась, когда мужа не было несколько часов к ряду и все же пошла его искать. Пусть бы он назвал ее наседкой и параноиком, пусть!.. Но он не назовет. Беру нашла Оуэна около одного из испарителей. Тот сильно дымился и явно не подлежал восстановлению. Но она едва ли это заметила, пока бежала к мужу, который неподвижно лежал на песке в слегка дымящейся одежде. Беру упала перед ним на колени в ужасе смотря на его обожженные руки и широко распахнутые пустые глаза, которые смотрели в небеса. Она потрепала его по щекам, прижималась к его груди, пытаясь услышать биение сердца, пыталась оказать первую помощь, хотя и понимала, что уже все было бесполезно. Оуэн был мертв. Это так глупо! Его просто убило током и, судя по его застывшему от изумления лицу, он даже не успел толком испугаться. Беру было так больно и хотелось рыдать от агонии, которая разрывала ее сердце, но она словно впала в некий транс. Для нее как в тумане было все то, что Беру делала после. Она почти не помнила, как вернулась за спидером, как затащила тело Оуэна на заднее сидение, как вернулась домой и ухаживала за его телом. Не помнила она и как копала в неумолимом песке могилу до самой ночи, рядом с двумя уже имеющимися на растущем на заднем дворе кладбище… Следующие несколько месяцев для нее тоже прошли незаметно. Беру все делала чисто автоматически, не вкладывая в свои действия почти никаких мыслей и усилий. Так как она законная жена Оуэна, то ферма теперь принадлежала ей, поэтому все заботы тоже легли на ее плечи. Она на автопилоте проверяла испарители, купила новый взамен того, что убил ее мужа, собирала урожай, ездила на рынок, чтобы его продать, готовила еду, которую даже не ела и убирала дом. Хотя глубоко в душе Беру хотела лечь и не шевелиться. Она хотела, чтобы эту ферму и ее саму занесло песком. Хотела, чтобы все просто закончилось, ведь ей было просто незачем больше жить. Ее муж был мертв, а детей они так и не завели. Сила, ее муж был мертв!.. Она осталась совсем одна во всей галактике и никому до нее нет дела. Никто даже не заметить, если Беру исчезнет. Она одна, Оуэн ушел, по-настоящему ушел, а не отправился куда-то прочь, обещая вернуться, как подсознательно хотелось ей думать все это время, и это была мука. И когда на нее свалилось это осознание, Беру выбежала из дома и начала кричать. Она не плакала, не билась в истерике, а просто кричала в пустыню, чтобы та забрала ее боль и унесла ее саму. Беру быстро выдохлась, а потом рухнула на колени, которые быстро утонули в безжалостном песке, и тихо заскулила. Она свернулась в клубочек и выла, как раненый зверь, но все же даже тогда Беру не плакала. Ей было плевать, если сейчас придут тускены и заберут ее к себе в плен, ей было плевать, если придут мародеры, которые прознали, что теперь здесь живет всего одна беспомощная женщина, ей на все было плевать. Впрочем, инстинкт самосохранения оказался сильнее. Когда совсем стемнело, а градус в пустыне понизился настолько, что ее тело продрогло от холода, Беру кое-как встала и добрела до усадьбы, а там до небольшой гостиной, где спала все это время, неспособная войти в комнату, которую делила с мужем. Она упала на жесткий диван и в миг уснула. Как ни странно, ей снился зеленый луг, который Беру видела только на голограммах, и та красивая женщина, приезжавшая сюда пару лет назад со сводным братом Оуэна, Энакином. Кровным сыном Шми, которые получил свою свободу, выиграв гонки Бунта Ив, и давно покинул Татуин, чтобы стать джедаем. Она с ним толком не говорила в тот приезд, поскольку Энакин был разбит гибелью матери, но та женщина была очень добра и, несмотря на свой явно высокий статус и нежные мягкие руки, помогала ей по хозяйству и была той, кто помог ей подготовить тело Шми для погребения. Падме. Кажется, так ее звали. Беру помнила, как восхищалась красотой спутницы Энакина и ее красивой одеждой, но больше всего, ей все же запомнила не она, а глаза сына Шми, которая всего с тоской говорила, что глаза ее Эни вобрали в себя цвета морей, некогда протекающих на Татуине, но давно уже пересохшие от изменения климата. Беру с первого взгляда в эти глаза поняла, что Шми была права. Ее Эни носил в своих глаза не просто моря, а океаны. Океаны, где бушуют штормы, о которых она когда-то читала в голонете. Это были страшные глаза. Красивые, но страшные. Беру буквально чувствовала, что еще немного и сила природы, которая была в них, выльется в окружающим мир и снесет все на своем пути. Сын Шми был будто не от мира сего и в тот миг Беру была готова, наконец, поверить в слова его мачехи, которая утверждала, что у единственного кровного дитя не было отца. Что он был даром пустыни для рабыни, которая тосковала от одиночества и свой горькой доле. Когда Беру проснулась Тату Один и Тату Два уже клонились к закату. Ее тело затекло, а голова гудела, и она поняла, что проспала целые сутки. А еще она поняла, что не помнит, чтобы со дня смерти Оуэна вообще хоть раз нормально спала. Беру с глубоким стоном встала на ноги и побрела на кухню, внезапно ощущая, как ее внутренности скрутило от голода. Она впервые за долгое время с аппетитом съела один из сухих пайков, который хранились на ферме в случае долгих бурь, поскольку не готовила что-либо уже несколько дней, а потом вышла во двор и вскинула голову вверх. Небо уже потемнело и скоро окончательно должно было потерять все свои голубые краски, и Беру вдруг поняла, как же это красиво. Она прикрыла глаза и мысленно вознесла молитву. Беру не была приверженцем каких-либо религий или верований, но она и не молилась кому-то конкретно. Она просто отчаянно взывала к кому-либо, кто готов был ее услышать и молила о том, чтобы ей даровали ответ на ее вопрос: как ей быть дальше? Больше Беру не могла прятаться на ферме и притворяться, что ее муж скоро вернется, не могла она и жить здесь одна. Рано или поздно сюда придут либо люди Джаббы или еще кто. В конце концов, одиночки были самой легкой добычей на этой безжалостной планете, а Беру вдруг захотелось жить. Ей не хотелось стать одной из тех женщин, которые уходили в пустыни, потеряв все. В основном то были рабыни, которые отслужили свое, а их хозяева считали забавным не убивать бедняжек быстро, просто нажав на кнопку. Вместо этого их отправляли плутать в песках до изнеможения, пока их тела не сдадутся и не закончат свой жизненный цикл. Но были и простые женщины, потерявшие детей, или мужей, которые хотели умереть, но не могли покончить с собой добровольно. Вот только жизнь без цели и смысла — это хуже пытки, поэтому… Внезапно она услышала характерный звук, который издавала система, когда периметр фермы пересекали чужаки. Беру нахмурилась и опустила голову. Отчего-то ее сердце забилось быстрее, а руки вспотели. Ее ноги почти против воли направились к лестнице, которая вела наружу. В голове Беру мелькнула мысль, что ей нужно взять ружье, нужно хотя бы обуться крифф побери, но это были слишком мимолетные мысли, чтобы она по-настоящему могла их обдумать и оценить из здравость. Беру только хватило ума схватить жилетку, чтобы накинуть поверх сорочки, в которой она была. Уже холодало. Легкий ветер гулял по еще пару часов жаркой пустыне и трепал ее непривычно распущенные волосы. Обычно Беру всегда заплетала свои пшеничные волосы в косы, или собирала в пучок, но не сегодня. Она быстро поднялась по ступенькам, ощущая под стопами песчинки песка, который на Татуине можно было обнаружить везде, даже в еде. Беру вышла из усадьбы и, прислонив руку ко лбу осмотрелась. Ее взгляд быстро нашел эопи, который неторопливо пересек границу, неся в ее сторону человека, облаченного в плащ. Ну, Беру предполагала, что человек, поскольку издалека было точно не ясно к какому виду принадлежал пришелец. Она не ощущала от него опасности. Наоборот, ее было потускневшие чувства резко вернулись к жизни, а душе родилось странное волнения и предвкушение. Беру сделала пару шагов вперед и стала ждать, пока незнакомец подойдет ближе. Тот неторопливо спустился со спины эопи и направился в ее сторону. Чем ближе он подходил, тем четче она понимала, что это все же был человек, явно мужчина, которые что-то нес в одной из рук, которая была скрыта под его плащом. Знакомым плащом и знакомой одеждой. Он выглядел, как джедай. Беру мало видела джедаев. В живую ей довелось увидеть только Энакина, а в остальном ее знания о том, как они выглядели получены из голонета, где она смотрела новости тайком от мужа. Оуэн терпеть не мог получать новости из внешнего мира, считая, что Республика давно забыла о Татуине, так почему его должна тревожить их войны?.. Но Беру была иного мнения. Ей всегда хотелось увидеть что-то, кроме этого, пыльного шара, даже если только по голонету. К тому же ей отчего-то важно было узнавать новости о войне, где сын Шми был одним из самых ярких участников. Беру чувствовала, что должна справляться о нем, раз Шми больше не может. Когда незнакомец подошел совсем близко и замер неподалеку от нее, Беру с еще большим изумлением поняла, что знает лицо, которое смотрело на нее из-под капюшона. И хотя оно было усталым, а голубые глаза потухшими, оно все еще было довольно привлекательным и гордым. Это был Оби-Ван Кеноби. Знаменитый генерал Войны клонов, магистр Ордена джедаев и учитель Энакина, если она не ошибалась. Ее сердце невольно пропустило удар. Беру давно не смотрела новости и вдруг испугалась, что могла пропустить что-то важное. Что могла упустить новость о том, что с Энакином могло что-то случиться. Она его не знала, но Шми его любила больше жизни и Беру считала своей ответственностью волноваться за него вместо той, что заменила ей мать. Но все же это было странно. Насколько она знала, джедаям не положено иметь семьи и уж точно столь высокопоставленные члены этого Ордена не должна пересекать полгалактики, чтобы сообщить, что… — Это Энакин? Вы из-за него здесь, мастер Кеноби? С ним все в порядке? — невольно вырвалось из ее рта, отчего в глазах мужчины блеснуло удивление, а потом… Потом его глаза потемнели и в них разлился целый океан чистой агонии. Он явно пытался это скрыть, и ему удалось контролировать свое лицо, но Шми всегда говорила, что нужно смотреть в глаза человека, чтобы узнать его чувства, потому лицо можно научить улыбаться, а глаза никогда не смогут изобразить счастье. И этот человек был полон страданий. А это значит только одно. У нее не было тела, но еще один надгробный камень на кладбище за домом скоро появится. Прямо рядом с могилой Шми Скайуокер, которая так любила своего Эни и хотела бы, чтобы хотя бы памятник ее сыну был, ведь джедаи скорее всего не имеют настоящих кладбищ или памятных садов. — Я не знал, что вы столь близки с… Энакином, — впервые подал голос мужчина, на миг споткнувшись на имени своего некогда ученика. Беру рассеянно покачала головой, ощущая в горле странный ком. — Нет, я даже никогда не говорила с ним, — тихо сказала она, отведя взгляд в сторону. — Но Шми очень часто говорила о нем и очень гордилась тем, что ее Эни стал настоящим джедаем. Она не могла не заметить, как на миг, лицо магистра исказилось от боли и страданий, но он быстро вернул маску спокойствия на место, а Беру не считала себя в праве лезть ему в душу, полагая, что не только Шми любила своего сына. — Прошу прощения, миссис Ларс, что вот так ворвался, но мне нужно поговорить с вами и вашим мужем. Я пытался с вами связаться, но… — начал мастер Кеноби, неловко прочистив горло. Беру поджала губы. Ее сердце уже привычно свело от боли, а ком в горле стал больше, но она не собиралась рыдать. Она с трудом сглотнула и вскинула подбородок. — Уайтсан, — твердо сказала Беру, впервые озвучивая вслух то, во что не хотела верить очень долгое время. — Когда мужья на Татуине умирают, их жены возвращают себе имя и фамилию, данную при рождении. Мастер Кеноби моргнул. Кажется, он не ожидал этого. Беру не могла иронично не подумать, что она сама этого не ожидала: остаться вдовой в двадцать с небольшим, но у судьбы было иное мнение на этот счет. — Я… Я сочувствую вашей потере, — сглотнув, сказал он и погладил бороду жестом, который явно был чем-то вроде рефлекса или нервного тика. — Спасибо, — тихо сказала Беру, и обняла себя за плечи, понимая, что он первый, кто посочувствовал ее потере и, скорее всего, будет последним. Она вновь вскинула подбородок. — Я так понимаю, что вы не просто так пришли сюда, мастер Кеноби, — сказала Беру, все еще не понимая, зачем сюда прибыл целый генерал, чтобы сообщить о гибели Энакина. Мог же просто оставить сообщение и все. Связь здесь была нестабильной, но сообщения всегда приходили исправно, пусть и с опозданием. — Я мало знаю хоть что-то о вашем Ордене, но насколько мне известно… — начала она, но тут мастер Кеноби ее резко перебил. — Ордена больше нет, — жестковато сказал он и поджал губы. — Я так понимаю, новости о том, что война закончилась и теперь вместо Республики существует Империя, объявившая всех джедаев предателями и теми, кто подлежит уничтожению, до Татуина тоже не дошли? Беру изумленно распахнула глаза. Вот уж она не думала, что столько всего пропустила. Нет, ее мало волновала политика и вообще все это было так далеко отсюда, что не имело значение. Более того, она была уверена, что на Татуине от этого мало что изменится, ведь тут давно управляли хатты, а не представители Республики, но… Разве можно уничтожить джедаев? Это у нее в голове почему-то не укладывалось. Ведь для такой сельской девочки, как она, они были чем-то вроде мифических неубиваемых героев, которые сражали своих врагов сияющими мечами. — Так вот как Энакин? — сипло спросила она. — Он был убит новой… Империей? Мастер Кеноби нахмурился. — Можно и так сказать, — отрывисто сказал он, и явно хотел что-то добавить, но тут раздался странный звук. Детский плач. Сама Беру редко слышала этот звук, поскольку детей ей не так уж и часто приходилось видеть в последние годы, но она его узнает из тысячи. Когда-то Беру, еще жила с тетей в Анкорхеде, она присматривала за малышами за пару пеггат. Впрочем, если она так сильно не нуждалась тогда в деньгах, чтобы заплатить долги тети, употребляющей спайс, Беру бы делала это и бесплатно. Ведь она очень любила детей и всегда хотела быть матерью. Будь ее воля, Беру бы родила с десяток детей, чтобы им никогда не было одиноко и страшно, как ей. Но не судьба. Ее сердце опять бросилось вскачь, а глаза невольно опустились к согнутой руке мастера Кеноби, ведь именно оттуда доносился этот звук. Какая ее часть вновь не могла не задаться вопросом, зачем джедай пришел к ней, да еще и с ребенком, но это была маленькая часть. Все остальное ее нутро мгновенно откликнулось на этот звук, а руки отчаянно захотели ощутить тепло маленького тела. — Дайте мне его, — приказным тоном сказала Беру и протянула руки вперед. Может это ее тон, а может мастер Кеноби и сам просто не знал, что делать с ребенком, но он, после мига колебания, подчинился ее просьбе. Мужчина откинул плащ и аккуратно протянул ей сверток одеял, откуда доносилось тихое ворчание. Ей показалось, что время остановилось. В тот миг, когда ей в руки был вложен этот ворох одеял и ее голубые глаза встретились с другой парой голубых глаза, которые с недовольством глядели на нее с ангельского личика, Беру ощутила, как вся галактика замерла. А ее сердце, наоборот, забилось еще сильнее, хотя, казалось бы, куда быстрее и она вдруг поняла, что влюбилась. По-настоящему и глубоко. Этот теплый комочек плоти в ее руках в один миг забрал ее сердце, и она даже была не против. Губы Беру невольно расплылись в улыбке, наверное, первой за долгие месяцы, а руки инстинктивно покачали малыша. — Тихо, тихо, маленький ангел, — ласково сказала она, видя, как голубые глазки больше не были полны недовольства, а скорее любопытства, а надутые губы растянулись в зевке. Дитя в ее руках было совсем еще молодое, даже новорожденное. На его милом личике еще не было ярко выраженных черт, которые могли бы ей напомнить кого-то, но глаза… Да, они были голубыми, но их неземной оттенок был Беру знаком и он был только у одного человека, которого ей приходилось видеть. Хотя, эти глаза не внушали ужас и желание отвести взгляд, скорее уж желание укутать потеплее, накормить посытнее и защитить. Это были глаза самого настоящего ангела. — Это сын Энакина, верно? Конечно он. Только у сына Шми были такие красивые глаза, — тихо спросила она, не отводя взгляда от малыша. — Я не говорил, что это мальчик, — с еле заметной улыбкой сказал мастер Кеноби, сложив руки на груди и вновь погладив бороду. — Он мальчик, — твердо сказала Беру, и сама не зная откуда в ней такая уверенность. — Самый славный мальчик на свете. — И самый ценный, — мрачно сказал мастер Кеноби, отчего Беру неохотно отвела взгляд от начавшего засыпать малыша. — Я не шутил, когда сказал, что Империя объявила всех джедаев предателями. Более того, сейчас все чувствительные к Силе в опасности, а этот мальчик особенно. Он сын джедая, самого могущественного за всю историю Ордена, и… Беру на миг застыла. — Он такой же, как Энакин? — тихо спросила она, уже и так зная ответ. Она мало что знала о Силе и все таком прочем. Беру лишь единожды видела, как ее шурин сделал могилу для матери, подняв одним мановением руки груду песка и аккуратно опустив тело Шми в образовавшуюся яму. Тогда в ней это вызвало благоговение, а в Оуэне недовольство, ведь он был такой практичный и приземленный, ее твердолобый муж. Но теперь его не было, как не было и Энакина. А был этот малыш… — Где его мать? — спросила Беру, и увидев, как мастер Кеноби отвел взгляд, она поняла, что и мать малыша была мертва. Беру была уверена, что ей была та добрая леди, красавица Падме, ведь Энакин так смотрел на нее… Будто она была его центром вселенной, вокруг которой он вертелся, как верный спутник. Беру даже было не по себе, как жадно на иностранную красавицу смотрел ее шурин. — Как его имя? — задала еще один вопрос Беру, вновь вернув внимание к мальчику в своих руках. К своему племяннику выходит. Пусть в них и нет общей крови, но на Татуине это не важно. Нет, не так. Здесь важны кровные узы, но еще больше важны узы родства, которые порой возникали у совсем чужих людей или даже разных видов. В пустыне никто не должен жить один, а иначе умрешь. Одиночество убивало так же верно, как любой бластер или взрывчатка. Все это знали. — Люк, его зовут Люк Скайуокер, — еле слышно ответил мастер Кеноби. — Свет, ходящий по небесам, — перевела Беру значение полного имени ребенка с языка, которому ее обучала Шми на общий. — Я думал, что здесь никто его не будет искать, — начал мастер Кеноби. — И надеялся, что вы с вашим мужем приютите его, но теперь… Беру вскинула взгляд, а ее руки невольно крепче сжались вокруг свертка. Она поняла, что он думает, что раз здесь нет Оуэна, то малыша нельзя здесь оставлять, но она не могла!.. Беру просто не могла вернуть ему ребенка, войти обратно в этот пустой дом и продолжить свое бессмысленное существование. Не могла!.. — Оставайтесь здесь, — спонтанно выпалила она. — Вы же сказали, что вашего Ордена больше нет и на вас ведется охота. А здесь вас никто не будет искать. Ни вас, ни Люка. Усадьба достаточна большая, чтобы вы могли с комфортом тут расположиться. Пожалуйста, мастер Кеноби. Не забирайте его… Последние слова Беру были скорее мольбой, чем просьбой, но ей было без разницы. Она знала, что это и был ответ на ее безмолвную молитву. Ее новая цель в жизни. То самое дитя, которое Беру так жаждала всю свою жизнь. Да, он не из ее чрева, но она уже любила его так, будто он был ее. Брови мужчины сошлись на переносице, а во взгляде бушевал конфликт. Он явно не знал, как реагировать на ее предложение, но Беру уже второй раз за этот день начала молится, чтобы он согласился. И не забрал Люка. Чтобы он не оставил вновь ее тут абсолютно одну. — Ему нужна защита, — наконец сказал он, переведя взгляд на малыша. — Он силен в Силе и мне нужно огородить его от Императора и его прихвостней, которые могут возжелать его заполучить. Мастер Кеноби бросил взгляд в сторону пустыни и тихо добавил: — Я все равно хотел остаться здесь… Беру облегченно выдохнула. — Спасибо, — еле слышно вымолвила она. — Дайте войдем внутрь. Я покажу вам комнату, где вы можете остаться. А своего эопи можете отвести в гараж, чтобы утром бедняжка не стояла под палящими солнцами. Мастер Кеноби вновь заколебался. — Мне нужно взять свои вещи, — промолвил он, кажется, все еще сомневаясь в том, что принял ли правильное решение. В конце концов, он ей кивнул и отправился в сторону эопи, а Беру опустила взгляд на Люка, который упрямо отказывался спать, хотя его глаза уже были мутными и едва были открыты. Она нежно улыбнулась и коснулась губами его лба. — Не бойся, маленький Люк, — шепотом сказала Беру. — Тетя позаботится о тебе. Она развернулась и пошла в сторону усадьбы, продолжая при этом говорить. — А сейчас я тебя расскажу сказку, хочешь? — тихо шептала Беру слова, предназначенные только для этих драгоценных маленьких ушек. — Про песчаную деву, которая была очень одинокой. И однажды она пошла в пустыню, подняла голову к небу и взмолилась звездам, чтобы они развеяли ее одиночество. И они ответили ей, ведь вернулась она из пустыни с маленьким красивым мальчиком, в чьих глазах были звезды и все воды галактики… В конце концов, Беру скрылась в усадьбе, которая уже не напоминал склеп, а ее голос затих. Впервые за долгое время над фермой больше не висело облако траура и горя, и даже плечи джедая, который в какой-то миг скрылся внутри, стали чуть легче от бремени, что ему предстояло нести до конца его жизни.