На запад, вдоль пятнадцатого шоссе

      — Штаны порвала, — горестно выдохнула Курьер, оглядывая поврежденное место. Сзади, на грязной брючине, многим выше колена, оторвавшийся лоскут оголил кожу. Преодолевая поваленное дерево, Курьер зацепилась и услышала треск ткани. — Удача упала ниже нуля.        Джошуа неосознанно рассматривал разрыв, не задумываясь о деликатности ситуации: еще дюйм и будет видно белье. Осознав этот факт, он быстро отвел глаза. В этом походе ему и без того достаточно греха.       — Зараза! Штаны совсем новые, за сорок крышек выменяла. Я так до Мохаве не дойду.       Курьер озадаченно подняла взгляд на Джошуа и, недоумевая, нахмурилась от его наигранного интереса к пейзажам вокруг. Мысленно усмехнулась: «Нашёлся праведник. В Зайоне был окружен полуобнаженными послушницами, на которых ткани суммарно с носовой платок, и что-то не особо смущался». В обществе Мертвых лошадей Курьер в своем одеянии ощущалась просто монахиней.       Взобравшись на ближайший валун — сухой и теплый, Курьер с головой «нырнула» в рюкзак. Сколько сокровищ таила в своих недрах эта простая с виду вещь! Порой он казался бесконечным, столько туда вмещалось. Каждая вещь в рюкзаке была невероятно ценным грузом и лежала там не просто так. Каждый предмет ждал своего часа. На торцевой стороне вот был закреплен трофейный шлем Соль-на-Раны, а внутри лежал тахометр, подобранный в доме рыбака. Он мог пригодиться для починки оружия. Или вот снежный шар с каньоном Зайон, сувенир довоенных времен. Курьер находила подобный на кладбище Гудспрингса, рядом с местом собственного захоронения. Можно поставить их вместе, и будет коллекция. Следующий предмет — кружка. Затесалась на самое дно. Старая, грязная, с отколотым краем. Она ждала… ждала… ждала она, наверное, ближайший мусорный бак. «Зачем она мне?» — Курьер не могла ответить на этот вопрос. «Бесполезный хлам!» — с таким решением она швырнула кружку через плечо. Старая керамика с ярким звоном разлетелась на множество осколков, упав на камни.       Джошуа обернулся на Курьера, выкидывающую из рюкзака вещи, которые прежде туда сама и напихала. На камни полетели: чистящее средство, пустой шприц, бильярдный шар, пепельница и многое другое. Пачку довоенных купюр Курьер покрутила в руках и, забурчав себе под нос, сунула обратно. Встревать с нравоучениями Джошуа не стал. Рюкзак Курьера и то, что она тянет на своих плечах, не его дело. У него собственный груз: скромные пожитки, пара обойм и, самое главное, потрепанная Библия. Всё, что пригодится и в пути, и в жизни. Курьеру же, судя по всему, для жизни нужно было чуть больше.       Перебирая содержимое рюкзака, Курьер между делом вытащила спелые плоды юкки. Один она оставила себе, а второй кинула Джошуа:       — Лови!       Горелый поблагодарил кивком и, подойдя ближе, присел рядом на булыжник. Курьер продолжила копаться в рюкзаке одной рукой, второй держала фрукт, откусывая крупные куски, и интенсивно пережевывала их. На Джошуа она не обращала внимания, и это ему было на руку. Спустив бинт с губ, он откусил плод. Кислый сок оседал на поврежденных, практически лишённых жировой прослойки губах. Деформация ткани после ожогов привела к тому, что губы смыкались не полностью. Левый край всегда оставался приоткрытым, отчего Джошуа приходилось жевать только правой стороной и часто утирать губы. Даже обычный перекус был непростым занятием. Но сам факт того, что Горелый сидел рядом с Курьером и ел, не скрываясь, уже был невероятным относительно первых дней, как начался их путь.       Джошуа привыкал к физическим изменениям долгое время — без малого год. После падения он ни перед кем не снимал бинтов, исключением стала лишь знахарка Мертвых лошадей. Старая женщина умерла минувшим летом. Она по первой бинтовала Джошуа и мазала бальзамом, пока он сам не приловчился. Времена были непростые, Джошуа всегда тянул до последнего стараться избегать помощи, считая, что это его крест, и нести его он должен сам. Всё это — воздаяние по грехам совершенным, и, возможно, до конца жизни он их так и не искупит, как бы усердно ни обращался к Богу.       Когда они покинули Зайон, первый день Курьер молчала: она была переполнена пережитыми приключениями и желанием поскорее вернуться в родные края. В тот день она совсем ни на что не обращала внимание, только упорно шагала вперед. Лишь вечером у костра она затронула эту тему, дала понять, что не имеет ничего против ожогов и шрамов. Вначале попросила, а после неоднозначного ответа Джошуа приказала не стесняться, добавив:       — Встречала я уродов и похлеще. Вон гули одни чего стоят, порой они настолько разложились, что… — Курьер осеклась, заметив взгляд Джошуа, которого буквально только что сравнила с гулем, и попыталась смягчить произнесенное. — Ну, ты явно будешь симпатичней!       Джошуа не знал, как реагировать на такой «комплимент».       На второй день Курьер уже внимательно следила за Горелым. Отмечала, как он отходит подальше во время обеда, как отворачивается, делая глоток из фляги. Вечером у костра вновь состоялся разговор. Когда Джошуа, разогрев солсбери-стейк двухсотлетней давности, вновь собирался удалиться, Курьер не выдержала:       — Может, пора уже решить эту проблему? Понятия не имею, как пойдёт у нас в Мохаве, но нам точно ещё две недели туда вместе идти. Ты все это время собираешься бегать от меня и шарахаться? Не занимайся ерундой, если надо — снимай бинты.       — Поверь: это не то, что ты захотела бы видеть во время еды.       — Возможно, — Курьер пожала плечами, не став отнекиваться, и Джошуа это привлекло. — Не знаю, насколько всё паршиво, но ведь человек ко всему привыкает, а ты мне не даёшь этого шанса.       Джошуа отметил, что в словах Курьера была правда. Две недели среди гор могли резко изменить обстановку. Неизвестно, какие сюрпризы их поджидают: случиться может всякое. Лучше ее подготовить.       — Пожалуйста, останься, — спокойно, без нажима, попросила Курьер.       Курьер сама не знала, чего просит, но была полна решимости, и, видя это, Джошуа решил пойти навстречу. Он принял решение. Вернулся на своё место, аккуратно поставив ужин перед собой. Он не стал перечить желанию настырной девчонки. Им предстоит долгий путь. Слишком долгий, чтобы прятать лицо. Да и, в конце концов, Курьер не маленькая, знает суровые нравы современности. Вид изуродованной людской плоти не должен ее шокировать. В нынешнем мире есть вещи пострашнее. С ухмылкой, скрытой бинтами, Горелый решил начать с малого — оголить губы. Под любопытный взгляд, что Курьер плохо скрывала, Джошуа привычным жестом ослабил лицевые бинты, и они спали. Курьер непроизвольно громко сглотнула, на секунду застыв. Глаза её выражали, что к такому она не была готова. Не выдержав, она отвела взгляд. Джошуа не стал ничего говорить. Пути назад уже нет.       Третий день для Джошуа стал невыносимым. Пошли третьи сутки, как он не менял бинты. А самый долгий срок составлял полтора дня. Ещё вчера он чувствовал неприятное жжение и чесотку под рубашкой, на спине и груди, в тех местах, где сильно потеет тело. Прошедшим вечером он поразмыслил и решил отложить это ещё на сутки. Думал, выдержит. Ошибся. Уже к обеду нового дня он с полным раскаянием жалел об этом. Ровно два шага он умудрялся сделать и сразу чесался. Два шага — и снова чесался. Два шага — грудь. Два шага — бедро. Два шага — шея. Спина. Щека. Плечо. Без конца, по кругу. Пытался отвлечься молитвами — не получалось. Кожа под бинтами воспалилась и в местах особого трения, казалось, уже начала покрываться волдырями. Джошуа старался идти тихо, на пять шагов отставал от Курьера, но тяжелое дыхание и звуки почесывания выдавали его.       — Ну что с тобой? — резко остановившись, раздраженно спросила Курьер, уставшая это слушать.       — Всё нормально, не обращай внимания. Пойдем, — Горелый упрямо все отрицал.       — Как часто тебе надо менять бинты? — девчонка была не глупа, в свое время она прочла парочку медицинских журналов.       — Раз в сутки.       — В сутки? — удивилась Курьер. — Ты уже третий день так. Почему ты…? — Курьер неопределенно взмахнула руками, указывая на Джошуа, не зная, как сформулировать вопрос.       — Было не до этого, — Джошуа снова почесал спину, затем — руку и шею.       Зуд усиливался с каждой минутой, и чем больше Джошуа чесал, тем сильнее болело и чесалось. Хотелось просто выпрыгнуть из собственной шкуры или срезать её с тела напрочь. Лоскут за лоскутом, собственными руками отделить ее от мышц. Сделай это Джошуа сейчас, он и боли бы не почувствовал. Лишь облегчение.       — Ты словно вшей подцепил, — усмехнулась Курьер и обречённо покачала головой: «Взрослый человек, а поступает как ребенок». Курьер достала из кармана карту, нарисованную Дэниэлом, и прикинула и местоположение. — Пойдём, тут недалеко.       Курьер прошла мимо Джошуа, отмечая, что запах от того исходит весьма отталкивающий, словно что-то гниет. Стало на секунду страшно, и Курьер подумала: «Надеюсь это не его плоть».       Чуть севернее на карте была обозначена река. Всего триста футов, и Курьер вывела их на берег.       — Справишься сам?       — Да.       — Хорошо. Я прикрою.       Джошуа направился к воде, пока Курьер проверяла сквозь оптику противоположный берег. Он снял рюкзак, аккуратно пристроил его на сухом берегу и достал все необходимое: чистые бинты, куски ткани и банку с бальзамом.       — Если понадобится помощь — зови, — Джошуа взглянул на Курьера, а та и не думала шутить. От привычной усмешки и сарказма не осталось и следа. — Серьёзно, если надо — я помогу.       Голос был полон решимости и поддержки. Только Джошуа не собирался вот так сразу знакомить Курьера со своим прошлым. Уж если делать, то постепенно. А ее вчерашняя реакция говорила, что время еще не пришло. Сама же Курьер не спешила открываться перед Горелым. Сам факт того, что он знал ее только как Курьер, о многом говорил. Не имя, только прозвище. Джошуа вспомнились строки: «Доверие требуется, чтобы исповедовать свои грехи друг перед другом». Он кивнул, и Курьер все поняла. Отойдя в сторону, она отвернулась, наблюдая за местностью.       У самой кромки воды сапоги утонули в сыром песке. Вода была прохладной, но не холодной, как ожидал Джошуа. Пока расстегивал рубашку, оглянулся. Курьер стояла прямо, даже не делая попыток подсмотреть из любопытства. И он поверил ей. Джошуа размотал бинты с головы и туловища. За три дня они из белых и чистых превратились в загаженные полотнища, полные песка и пыли. Взмокшая кожа тут же отозвалась на легкое дуновение ветерка. Необожженная кожа покрылась мурашками, но ее было немного — здоровой кожи. Наклонившись к воде, Горелый принялся смывать бальзам — это он успокаивал кожу и позволял на сутки забыть о дискомфорте вследствие ношения бинтов. После двух суток томления на жаре бальзам смешался с потом и дорожной пылью, превратившись в зловонное месиво, которое приходилось буквально соскребать. Джошуа торопливо водил влажной тряпкой по телу, полоскал и снова протирал. Он торопился — задерживаться на одном месте было небезопасно. Движения Джошуа были затруднены. Эти странности Курьер заметила еще во время их первой встречи. Что-то неуловимо странное было в жестах, и обернись сейчас, она бы узнала причину. Ожоги не просто покрывали тело бывшего легата: они сливались и срастались между собой, образуя спайки и ограничивая подвижность рук и туловища.       Курьер стояла, не шелохнувшись. Она слышала из-за своей спины каждый всплеск воды, каждое движение. Она дала обещание не смотреть, но любопытство прямо жгло её изнутри. Как сказал Джошуа, любопытство было греховным пороком Курьера. Чуть больше двух недель прошло с первой встречи Курьера и Горелого в пещере Ангела, и все это время ей не давал покоя вопрос: «Какой он под бинтами?». Ясно было, что прозвище он получил не просто так, и те немногие открытые участки кожи свидетельствовали, что тело мужчины буквально уничтожено огнем, выжжено дотла. Почерневшие кончики пальцев чего стоили. Однако в глубине души таилась надежда, что все не так плохо. В голове Курьер рисовала примерный портрет, но даже при самом плохом варианте она не могла представить того, что показал ей Горелый вчера. Любопытство никуда не делось. Оно съедало изнутри, подмывало оглянуться. Женская хитринка твердила, что она быстренько глянет и все — Джошуа даже не узнает. Курьер просто подтвердит или опровергнет свои гипотезы. Только еще не до конца угасшая совесть не позволяла. Она ведь дала слово. Рушить доверие не хотелось. Вчерашний вечер показал, что как только он почувствует, что время пришло — сам откроется. Нужно только подождать. Доверие вообще штука хрупкая — словно снежный шар в рюкзаке. Слегка надавишь, и оно треснет.       Процесс был небыстрым и занимал не меньше часа: смыть бальзам, дождаться, пока тело высохнет, нанести новый слой, забинтовать — и это только верхняя половина. Джошуа отстегнул кобуру и снял брюки. Все, что ниже пояса, было не столько повреждено, как торс и лицо. На левой ноге сгорело только бедро, а на правой — икра и стопа. Тут Джошуа управился быстрее.       К концу второго часа Курьер заскучала и начала напевать себе под нос. Музыкального слуха у нее не наблюдалось, об этом ей довольно грубо сообщил Забей Пит, когда она подпевала музыкальному центру. Курьер не помнила, пела ли она в прошлой жизни, но сейчас ее весьма привлекало это занятие, однако после столь неприятного замечания она не пела на людях, только мурлыкала себе под нос. Долбанный Забей Пит!       «Старый для скота загон и прерия кругом,       Солнце, пахнет скошенной травой,       Я нашёл в скитаньях счастье, но, покинув дом родной,       Я всё думаю — вернуться бы домой.»       У радио Мохаве было всего штук двадцать композиций, что они без передышки гоняли по кругу, день и ночь. Так что каждая из них буквально оседала пылью на подкорке мозга.       «Я знаю, что мой домик ждёт меня возле реки,       Встретят меня с радостью все те, кто мне близки,       Вернусь я не сейчас к ним, но, мечтая о былом,       Я воскрешаю в памяти свой дом.»       — Весёлая мелодия, — раздалось за спиной.       Курьер слышала, как приближается Джошуа. Слышала его шаги по песку, но не обернулась. Он сам вышел перед ней.       — Ну вот, теперь хоть на человека похож, — улыбнулась Курьер, оглядывая чистые бинты. Проходя мимо, Джошуа обдал её травяным шлейфом. Запах намного приятней прежнего. — Идём?       Джошуа кивнул, и они вернулись на прежний курс.