Я, он и Рудольф Валентино

      Студент должен быть голодным? Увольте, такая философия не про меня. Как и, например, раздавать листовки около магазинов — слишком много ненужных телодвижений, а выхлоп мизерный. Потому я решил зарабатывать на том, что люблю больше всего — шопинг в интернете.       Со средней школы, когда создал аккаунт на Ebay, я часами зависал на безграничных просторах электронной торговой площадки, отыскивая бриллианты в куче навоза, оттачивания навык до мастерства. Один из одноклассников как-то попросил помочь ему купить миниатюру из Anima tactics, ещё одному понадобилась бейсболка Y-3, и понеслась…       Теперь у меня десятки аккаунтов на всевозможных платформах и сайтах, мой рейтинг покупателя достоин топа, а от заказчиков нет отбоя: сарафанное радио — лучшая реклама. Я предпочитаю называть себя байером, хотя занимаюсь не только шмотками, точнее, заказов на шмот беру минимум — не особо интересно, в отличие от всяких коллекционных приблуд.       Очередной заказ заставил меня напрячься и попотеть, но тем интереснее была охота. Коллекционная карточка двадцатых годов прошлого века с актёром Рудольфом Валентино стоила немало, но и услуги заказчик оплачивал щедро. Я мониторил лот несколько недель, закидывая удочки в чатах таких же посредников, как и я, но глухо было как в танке. Я горел азартом охотника, что выслеживает дичь. Пришлось даже пробежаться по букинистическим магазинам и добавиться в сообщества филокартистам — ну а вдруг?       Каково же было моё удивление, когда спустя ещё неделю мне прилетело сообщение в телеге: «Есть то, что вы ищете», и фотка нужной мне карточки на журнальном столе. Но на этом сюрпризы не закончились — продавец находился в Москве, там же, где жил я, потому предложил мне забрать карточку лично. Все сделки проходили у меня дистанционно — нашёл лот, оплатил, забрал на почте или в пункте выдачи и перенаправил заказчику, деньги гонялись через виртуальную карту, — и ни с кем лично общаться я не собирался. Тут же закрались сомнения и включился режим собаки-подозреваки. Да и озвученная цена за такую карточку была ощутимо ниже её реальной стоимости… Я попытался склонить чувака (а то, что это мужик, стало понятно сразу) хотя бы к пересылке курьером, но он написал, что в Москве проездом, сидеть дома и ждать курьера ему некогда, плюс хотя бы часть стоимости ему нужна налом, потому и просит за раритет столько. Я кусал губы и всё не мог решиться, когда прилетело очередное соо:       > Завтра улетаю       >Маросейка, 10/1 строение 3, кв 34 а этаж 5       >В подъезде консьержка, я предупрежу, что ты придёшь       >в 16-00 удобно?       Ну и что оставалось делать, если Рудольф Валентино улетал от меня прямо из-под носа?       Чем ближе я был к адресу, тем ссыкотнее мне становилось. Под ложечкой сосало, в горле пересохло. Я поправил на плече лямку рюкзака, нащупал в кармане перцовый баллончик и решительно открыл дверь нужного подъезда. Консьержка внешним видом оказалась в лучших традициях анекдотов: презрительно поджатые губы с помадой цвета неоновый коралл, ракушка из седых волос и меховая жилетка на цветастую блузу. Восседала царица подъезда в старом продавленном кресле, по которому давно плакала помойка, но с новым апгрейдом в виде вязаных накидок и подлокотников, видимо, будет служить верой и правдой ещё долго.       — К кому? — рявкнула она и подозрительно сощурилась.       — Тридцать четвёртая.       Бабка просканировала меня с ног до головы, открыла гроссбух размером со столешницу, послюнявила крючковатый палец — от вида её языка, елозящего по подушечке, меня передёрнуло от брезгливости — и принялась водить им по страницам сверху вниз, выискивая что-то в только ей понятных каракулях.       — Есть такое, — наконец резюмировала церберша в плиссированной юбке. — Проходи.       — А там кто живёт? — поинтересовался я, отчего старушенция сделалась в два раза подозрительнее.       — Хоккеист один. Ты разве не знаешь, к кому идёшь?       — Я курьер, — почти не соврал я и стартанул в сторону лестницы, пока бдительная старушенция не завернула меня обратно.       Хоккеист, значит. Тогда понятно, чего ему дома не сидится. Да и карточку сливал он задёшево — точно профан, что мне было только на руку. Я бодро шагал по ступенькам, и от этажа к этажу во мне крепла уверенность, что сделка выгорит и я неплохо на этом Рудольфе поимею. Тем более церберша в тылу имеется, уж она точно поднимет хай, если я не выкачусь из подъезда в течении десяти минут.       — А этаж-то пятый, — чуть ли не нараспев проговорил я, цитируя часть сообщения от продавца.       Тридцать четвёртая квартира была первой слева на площадке. Я поправил перекосившуюся под расстёгнутой ветровкой футболку, шумно выдохнул, пытаясь усмирить зачастившее сердце, и нажал на звонок. Дверь распахнулась настолько быстро, точно за ней ждали, заставляя меня отступить на шаг. А потом ещё на один…       Я и сам знал, что до богатыря мне далеко, но и шкетом не был — средненькие сто семьдесят четыре всё-таки не метр с кепкой. Но человек, что стоял напротив меня… Я дышал ему если не в пупок, то в широкую грудную клетку, которая больше подошла бы кентавру, чем человеку. Серый хлопок футболки едва не трещал по швам, обтягивая, будто вторая кожа, бугрящиеся мышцы. Я медленно поднимал взгляд, проскользил им по шее диаметром почти с голову, застрял в густой тёмно-русой бороде, залип на пухлой нижней губе, обратил внимание на перебитую переносицу, на которой красовался свежий, ещё воспалённый шрам от рассечения, растерянное выражение серых глаз… Чем выше задиралась моя голова, тем сильнее открывался мой рот, оценивая габариты стоящего напротив меня мужика, а по спине побежал холодок. Нет, я, конечно, знал, что хоккеисты не мелкие, но этот экземпляр мог дать фору даже Халку — готов был поспорить, что судьба подкинула мне встречу с настоящим тафгаем.       — Я… ну-у-у… Рудольф… — блеял я, забыв нахрен, как разговаривают нормальные люди, судорожно пытаясь нащупать в кармане газовый баллончик, который, сука, очень не вовремя решил провалиться в прореху под подкладку.       Продавец, рассматривая меня, становился всё более озадаченным, сведя кустистые брови практически в одну линию.       — Ванила? — пророкотала борода.       — Э-э-э… — На секунду я завис, прикидывая, что, в принципе, ник моего байерского аккаунта one_ill_ant, через который я переписывался, с натяжкой звучит по-русски как «Ванила». Может, человеку так удобнее было запомнить, потому я согласился: — Да.       Мужик насупился ещё сильнее, отчего его лоб прошили три горизонтальные морщины, наверное, по количеству извилин в русоволосой лохматой черепушке, окинул меня взглядом с ног до головы и, буркнув что-то типа «то, что доктор прописал», подцепил пальцем ворот моей футболки и несильно дёрнул на себя. Ну то есть по его меркам не сильно, я же в квартиру практически влетел. И хрен знает, каким был бы мой тормозной путь, если бы я с лёту не встрял в грудину этого амбала — ощутимо так приложился фейсом между сисек. Я ойкнул, попытался отстраниться, стал бестолково размахивать руками, отгребая назад, отчего рюкзак сполз с плеча и плюхнулся на пол мне под ноги. Я запнулся, едва не упал, но мужик поймал меня, обняв одной рукой под лопатками. Он без особых усилий приподнял меня над полом так, чтобы наши лица оказались на одном уровне, вторую ладонь положил мне на затылок, фиксируя, и засосал, потому что поцелуем такое вряд ли можно было назвать.       То, что творил своим языком у меня во рту этот бугай, ни разу не походило на пьяные лобызания с парнями, которые мне нет-нет да и перепадали на вписках или в тёмных углах клубов. Он смаковал меня как конфету, вылизывал, посасывал с таким упоением, словно дорвался до излюбленной вкусняшки, не обращая внимания на моё возмущённое мычание. Было мокро, жарко, бесстыже и пылко. Честно признаюсь, меня пробрало, и после первой оторопи я принялся отвечать ему, заставив шумно задышать носом. Остроты ощущениям придавало понимание, что я вишу́ в воздухе и единственная доступная мне сейчас опора — это шея и плечи хоккеиста, в которые я вцепился, будто в спасательный круг. Можно было подумать он только и ждал этого: переместил обе свои ладони мне на задницу, заставляя обнять его ногами за пояс. Жамкал своими лапищами мои булки, сильнее притираясь пахом, утробно рычал, точно кот по весне. Теперь я нависал сверху, а ему приходилось задирать свою голову. Я осмелел настолько, что запустил пятерню в его волосы и оттянул, заставляя бугая оторваться от меня. Наши губы разомкнулись, а взгляды, наоборот, пересеклись. В его глазах через край плескалось вожделение, губы пошло блестели от слюны, частое дыхание в унисон моему выдавало уровень бурлящего в крови адреналина. Серые глаза потемнели, смотрели так открыто, жадно, откровенно любуясь, что все слова, которые я собирался ему сказать, комом застряли у меня в горле. А когда он в очередной раз сжал мои ягодицы, заставляя прижаться к его стояку, последняя здравая мысль улетучилась, и я томно застонал, закусывая нижнюю губу, но и даже не подумал отвернуться.       — Бля-а-а-дь, даже лучше, чем я представлял… — теперь хрипел он, когда я без стороннего понукания стал непристойно тереться об него. — Мне от тебя башню сносит напрочь…       А в меня наверное бес вселился. Я ёрзал на нём, одновременно стягивая с себя ветровку, чтобы следом впечататься в каменную грудь верзилы своей — хотелось стать к нему ещё ближе. Он притиснул меня к стене, навалившись сверху мощным телом, будто давал попробовать, потяну ли я такой вес. Эта тяжесть грозила расплющить, но была такой многообещающей, дразнящей, будоражащей фантазию, заставляя зажмуриться до звёздочек под веками, прогнуться, подставляя шею — хотелось, чтобы бугай прошёлся по ней сначала бородой, затем языком, а после…       Сладко-одобрительное «угх-м-м-м» сорвалось с моих губ, когда я понял, что он делал всё то, о чём я думал, как если бы читал мои мысли, и тут же меня догнал горячий шёпот в ухо:       — Готовился?       — Н-нет, — заикаясь, честно признался я, поскольку жизнь простого студента-байера к такому меня точно не готовила. Но я чётко понимал, что фиг когда ещё шанс пообжиматься с таким шикарным мужиком выпадет. Потому сам потянулся за новым поцелуем, вкладывая в него всю свою заинтересованность продолжением.       Такая активность явно пришлась хоккеисту по душе. Он запустил свои ручищи под мою футболку. Прикосновение грубых ладоней к коже заставляла меня вздрагивать и чувственно извиваться. Я сильнее сцепил щиколотки за спиной бугая, а пальцы — на его шее, и всхлипывал раз за разом, когда шершавые подушечки цепляли мои, оказывается, капец какие чувствительные соски. Он снова отстранился, но лишь для того, чтобы насладиться видом моего полыхающего от накатившего возбуждения лица.       — Тебе пиздец, котёночек, — прорычал он, но это была не угроза, а скорее обещание, и вместо того, чтобы испугаться, я сильнее выгнул грудь, напрашиваясь на очередную ласку.       Даже борода не скрывала, насколько перекосило мужика от похоти. Он расцепил мои ноги на своей пояснице, заставляя встать, но я, продолжая цепляться за его шею (тупо боялся, что ноги подкосятся и я рухну), практически висел на нём, запрокинув голову, чтобы не терять зрительного контакта. Бугай перехватил своей ладонью мою шею спереди, соизмеряя силу — ему стоило надавить ещё чуть-чуть, и он с лёгкостью мог сломать мне позвоночник. Я расслабился, подставляясь, всем видом показывая, что доверяю ему, лишь шире распахнул глаза. То ли мой беззащитный вид тому способствовал, то ли бал в голове этого мужика правил какой-то особый вид тараканов, он, сверкнув своими глазищами, процедил мне прямо в губы:       — Хочу отсосать тебе.       Картинка опускающегося передо мной на колени здоровенного мужика стала моей самой горячей фантазией на долгое время. Он продолжал смотреть не отрываясь, пока возился с пряжкой ремня и молнией на джинсах; пока тёрся бородой о мой обнажённый живот, заставляя мышцы сладко сокращаться; пока покусывал сквозь ткань трусов мой стоящий колом член. Я смотрел в ответ, закусив губу, чтобы не стонать в голос; запустил обе пятерни ему в волосы, отводя их ото лба — ничего не должно было мешать мне любоваться его лицом, расцвеченным диким желанием; следил, как он медленно тянет резинку белья вниз, высвобождая до болезненного возбуждённый член, чтобы следом вобрать его в рот, плотно обжимая ствол губами. Вот тогда я не выдержал, закатил глаза и откинулся на стену, неслабо впечатываясь в неё затылком.       Он однозначно знал, что и как надо делать, сосал так увлечённо и самозабвенно, будто на кону стоял Кубок Гагарина, и не переставал смотреть на меня снизу вверх. И я не мог сказать точно, от чего меня пробирает больше: от ощущения плотно прижатой языком к нёбу головки или от голодного взгляда, словно меня готовы сожрать целиком. Хоккеист положил свои ладони мне на пах, приподнимая яички большими пальцами снизу и массируя чувствительное местечко под ними, и стал насаживаться на мой член резко и яростно, всё наращивая амплитуду, — он трахал меня своим ртом, и никак иначе. Ноги всё-таки стали подкашиваться, и мне снова пришлось привалиться спиной к стене. Чувствуя, что до финиша мне осталось уже недолго, бугай с пошлым чмоком выпустил мой член изо рта, в несколько грубоватых, придающих особую пикантность ощущениям движений довёл меня до разрядки. Он хищно скалился, наблюдая, как я, взвыв, кончал на себя, чтобы следом слизать всё до капли, широко распластывая язык по моему всё ещё подрагивающему животу.       Я заполошно дышал, пытаясь прийти в себя после оглушительного оргазма, с трудом фокусируя взгляд на своём случайном любовнике — я, конечно, надеялся поиметь на Рудольфе, но совсем не того, что мне перепало. Бугай поднялся во весь свой исполинский рост, одновременно отирая губы и бороду о рукав футболки, и навис надо мной, опираясь одной рукой чуть выше моей головы:       — Я бы не отказался от ответочки.       — А? — моё лицо в тот миг смело могло претендовать на «Оскар» в номинации «Самый дебильный фейс года».       — Хуй на! — выбирать выражения и церемониться он явно не собирался и попросту положил мою ладонь на отчётливый бугор у себя в паху́.       Я механически сжал руку, и пока мой контуженный удовольствием мозг пытался сообразить, чего от меня ждут, стоял и тупо жамкал сквозь ткань треников чужой член — такие агрегаты мне раньше в руки не попадались, хотя мне никакие, кроме своего, ещё не попадались, если только в мокрых фантазиях. И происходящее сейчас мне всё больше напоминало сюр, хотя низкий хриплый голос был вполне реальным:       — Сожми сильнее. Хватит нежничать.       Как тут откажешь, когда так просят. Я, осмелев (правильнее было бы сказать, забыв про стыд и робость), нырнул ладонью, как рыбкой, в чужие штаны. Член был горячим, толстым, рельефным от вздувшихся вен. Я оттянул пальцем резинку спортивок, с любопытством рассматривая измучившуюся в одёжной тесноте, влажно блестящую головку, выпростал на волю весь ствол и, кажется, восхищённо ахнул, когда он целиком явился моему взору. Не к месту вспомнился диалог из старого мультика:       — Это всё мне?!       — Тебе.       — А за что?       — Просто так…       Я вскинул голову, с благоговейным трепетом и восторгом посмотрел на истомившегося в возбуждении мужика, словно мне нужна была команда фас. Он наклонился ко мне ещё ближе и практически в губы шепнул:       — Давай.       И я дал. Дрочил чужой член так, как даже самому себе под одеялком дрочить было стыдно, вспомнив все примочки, которые попадались мне в видео на OnlyFans. Потому что это, оказывается, запредельный кайф, когда ты можешь сделать так, чтобы огромный мужик стонал и матерился от удовольствия как портовая шлюха, содрогался всем телом и просил не останавливаться. От усердия я даже кончик языка высунул, что хоккеист расценил по-своему — снова засосал меня. Я немного сбился с ритма, отвлёкшись на поцелуй, но ему было уже плевать: он стал кончать, глухо застонав мне в рот, а я продолжал водить по его стволу ладонью, одновременно посасывая его язык, отчего бугай стал содрогаться ещё сильнее.       И тут в дверь квартиры позвонили. Мы отстранились друг от друга, тяжело дыша. Звонок продолжал надрываться. Бугай распрямился, убрал свой обмякший причиндал обратно в штаны, а я стоял и глядел на залитые чужой спермой ладони, не веря, что реально сделал это. Хоккеист, проследив за моим взглядом, по-хозяйски кивнул за угол длинного в форме буквы «г» коридора со словами «ванная там» и развернулся к входной двери, которую продолжал осаждать кто-то слишком нетерпеливый. Я кинулся отмывать руки, рассматривая в зеркале над раковиной своё прифигешее, но довольное, сытое и раскрасневшееся лицо. К шуму льющейся воды примешался звук разговора на повышенных тонах. Я закрыл кран, бочком просочился сквозь приоткрытую дверь обратно в коридор, осмотрелся в поисках своих раскиданных в порыве страсти вещей, соображая, как можно выбраться из квартиры, минуя чужие разборки. Получалось, что никак, и остался стоять за углом, волей-неволей прислушиваясь к диалогу.       — Я тебе в третий раз повторяю: Ванила — это я, — незнакомый высокий мужской голос, манерно растягивая гласные и проглатывая окончания в словах, звенел от негодования. — Если отменяешь заказ, всё равно должна быть уплачена неустойка. Я без денег отсюда не уйду!       Я вжался в стену и, кажется, перестал дышать. Так, стоп. Что тут вообще происходит? Я выхватил из заднего кармана телефон, нашёл переписку с продавцом, пытаясь понять, где могла закрасться ошибка, и обнаружил в чате новые сообщения.       >Тебя ждать? Уже десять минут пятого…       >На всякий случай — квартира 34А. Не перепутай)       Очуметь, вот это я встрял!       Кто ж знал, что старую коммунальную квартиру когда-то разделили на две, а номер оставили один, просто добавив к цифрам литеру «А», которую я тупо проигнорировал.       Кто ж знал, что Ванила — это псевдоним хостес, которому оголодавший после игр на выезде хоккеист назначил встречу на то же время, что и мне продавец.       Кто ж знал, что хоккеиста тоже зовут Рудольф. Рудольф Бегичев, и теперь он мой парень.       Кто ж знал, что охота за раритетной карточкой закончится таким неожиданным профитом. Но теперь я больше никогда не соглашаюсь на личные встречи с заказчиками и покупателями — Рудольф не одобряет.       Кстати, Руди выкупил её у своего соседа. Оказывается, за грубой внешностью костолома скрывается очень романтичная натура. Так вот, мой тафгай решил, что это не просто карточка, а перст судьбы. И теперь в тридцать четвёртой квартире живут трое: я, он и Рудольф Валентино. Правда, последний в рамочке. На стене. В спальне.