Танец злобного гоблина

— Изыди, сука, — повторил Андрей. — Оставь его в покое. Гоблин жеманно повел покатым плечом: — Не хочу. — А чего хочешь? — Андрей старался смотреть прямо в темные злые глаза без зрачков. — Ну? — Того же, что и ты. В глубине черных провалов мелькнула, как отражение в колодце, подменная вторая реальность. Там были запертая дверь, связанные руки, ладонь, затыкающая рот. Крики Михи, сходящие на хрип. И красная, слепящая ярость, дающая выход многолетней накопленной боли. Ну нет. Фигня какая-то. Андрей закусил губу, вызывая в памяти — как это всё выглядит-то?.. — и в черных зеркалах глаз появились машина скорой на перроне, Питер, плачущая Оля и опутанный трубками аппарат плазмафереза. Андрей аж хохотнул, глядя, как отвисает у гоблина челюсть. — Что ты ржёшь? — обиженно зыркнул тот. — Да просто, — Андрей мотнул головой и схватился за кронштейн полки — вело его уже знатно. — Просто смешно, какой ты слабый неубедительный гоблин. Существо напротив насупилось, совсем как Горшок, и Андрей продолжал: — Против Михи ты никто. Ты… ножом мне угрожал. А он мог без ножа развести кого угодно… на что угодно. — Например, тебя. Дать чёрным по вене. Андрей изо всех сил сжал немеющей правой рукой теплый металл, но его толкнуло в грудь и выдернуло из относительной реальности купе в другую, настоящую. Лето, жарко. На шестнадцатой линии пыльные липы. Миха ведет его за собой, чуть ли не за руку тащит, говорит, это особое место, там особые люди. Есть один экземпляр, зовут Толстый, он из немцев, читает Штирнера в оригинале, мировой человек и настоящий анархист. Он такое знает! Живет в склепе на Смоленском, и в Тамтаме еще, вот с ним Миха теперь как бы соседи. Он… Они застывают перед «зеброй», как вкопанные. На другой стороне улицы толпится народ, санитары поднимают на носилках крупное тело, и Андрей почему-то видит из всего только покрытую лиловыми пятнами руку. — Пошли, — бросает Миха, мгновенно помрачневший. Они обходят зевак, проскальзывают под арку грязно-салатного пятиэтажного дома. Андрей виснет на кронштейне, прячет лицо в горячем сгибе локтя. Он не видит, но знает, что гоблин сейчас торжествующе скалится. — Почему вы его, сука, вынесли? Он что вам, блядь, мусор? — бушует Миха где-то в коридоре. — Он мусор вам? Да вы все, блин, я не знаю… Надо было… ну, реанимацию… — Ему неразборчиво, гнусаво отвечают. Андрей сидит на одном из двух матрасов в маленькой полутемной комнатке. За пыльным окном во дворе поёт соловей. Миха приходит, взъерошенный и дрожащий. Пинает пустой матрас. — Человека угробили нахуй. Можно же было… — Он садится рядом с Андреем и закрывает ладонями лицо. Андрей молчит. Хочется домой, хочется забраться в ванну под воду на тысячу лет. И еще почитать книжку про великих художников с репродукцией Джоконды, которую мама подарила. Чтобы всё было нормально. — Миш… Тот встает и вытаскивает из-под второго матраса детский пенал с Микки-Маусом. — Успокоиться надо. Прости, Андрюх, я сейчас. Гоблин хихикает, указывая на Андрея скрюченным пальцем: — И ты его не остановил. Не ос-та-но-вил! Миха сидит, согнувшись, черный резиновый жгут мертвым ужом лежит на полу. Андрей трогает его за плечо: — Ну как ты? — Глупый вопрос, если вдуматься. Но Миха не обижается. — Сейчас норм, на самом деле. Просто… с Толстым тебя не познакомил. Вот так… вышло. Пиздец. — Можно я тоже? — просит Андрей. — Чего? — не понимает Миха, и Андрей глазами указывает на жгут. — Хочу понять, чем дышит современная молодежь. — Улыбка выходит кривой и дурацкой. — Ты еблан? — Миха вытаращивает глаза. — От этого дохнут. — А почему тебе можно, а мне нельзя? — Потому что ты… я… Ух, — Миха теряет всё обретенное спокойствие. — Нельзя, в общем. — Ты же знаешь, я всё равно попробую. «Хочу знать, что ты нашел в этой дряни». — Ну… хорошо, — наконец говорит Миха. — Только один раз, лады? Гоблин выглядит недовольным и одураченным. Он кривит рот: — И что, так у вас всё и было? Значит, ты его развел? — А ты и не помнишь? — грустно усмехается Андрей. — Учи матчасть. Хуевый ты вселенец. — Просто мозг уже… — гоблин пытается выродить гнилую отмазку, но замолкает. Миха стеснительно хмурится: — Только я не умею другому. Типа симметрично. Давай я как себе. — Он жестами показывает Андрею, как нужно сесть — спиной к нему, между расставленных коленей. — Сейчас зайдут, а мы такие, — фыркает Андрей и прижимается спиной к горячей груди. — Да ладно, мы ж для дела. — Миха примеряется, пропускает руки ему подмышками. — Где херня эта? Жгут. Это первый раз, когда он пускает его внутрь (кроме своей головы). Миха колет быстро и небольно. Точно так же, вдвоем, они стекают на матрас, плавно падая на бок. Миха обнимает его, гладит локтевой сгиб и бормочет, что сейчас всё будет, щас станет заебись, и Андрею хочется сказать как в Бивисе и Баттхеде, пусть оно уже скорее становится, потому что пока ему заебись только от того, что Миха рядом, — но разве же этого мало? А этого много, даже слишком. Лучше было бы только — пустить его самого по венам. И Андрея действительно мажет, хотя вроде в первый раз не должно. Миха прижимает его к себе и, кажется, плачет, затылку мокро, — Андрей бы обернулся и посочувствовал, но у него самого рожа в каких-то слюнях, и ему действительно заебись. Ему заебись еще примерно пятнадцать минут, пока в коридоре не грохочут шаги. Дверь вылетает и начинается маски-шоу. «Зырь, пидоры, бля!». Их куда-то волокут, орут, пытаются поставить к стене, но ноги не держат. Светят фонариком в глаза. Андрей падает, и бычара в маске распыляет ему в лицо пол-баллончика перцовки, наступив коленом на грудь. Но рядом, на расстоянии вытянутой руки, скрученный харкающий Миха. И Андрею всё равно еще, самую капельку, заебись. — Мих, а помнишь, ты мне глаз лизал? — улыбнулся Андрей. — Какой еще глаз? — гоблин весь передернулся. — Левый. В обезьяннике после перцовки. Нам воды не дали. Гоблин напряженно молчал. Милосердие явно не входило в его кредо. — …Хотя сам был как китайский пасечник. — Да нет здесь Михи твоего. Уже давно. — Не, Мих, — Андрей погрозил ему пальцем. — Такая тема: я читаю сейчас учение индейцев чероки. Они говорят, в каждом человеке есть два волка… — И оба в лес смотрят! — Об этом умолчали. Добро-волк и злой, в общем. И какого волка ты кормишь, тот и крепнет. А мы, Мих, слишком много кормили своих гоблинов. Пора бы уже перестать. — Да ты заебал! Душнишь хуже Реника. — О, Реника помнишь, — кивнул Андрей. — Сдается мне, в нем тоже кто-то сидит. Темный дух какой-нибудь. Демон. Гоблин закатил глаза и оскалился: — Да они пафосные дохуя, будут еще мараться об вас. Элита леса, блядь. — А вы зачем мараетесь? — Андрей глубоко вдохнул. Пульс бился уже где-то в горле. — Кровь у вас, людей, вкусная, — гоблин облизнулся. — Пока свежая. Андрей хохотнул, потираясь лбом о предплечье: — Тогда ты неправильно выбрал, дружище. Кровь у Михи не так чтобы чистая. Гепатиты там, знаешь, СПИД всякий. А у меня её будет побольше. Давай ко мне. Прыгай сюда, а? — он задорно подмигнул и указал себе в район коленей (примерно так же, как той симпатичной рыжей то ли Наташе, то ли Наде из Орла). Но почему-то гоблин не захотел изображать Надю с афтерпати. Расхохотался гортанно: — А я о другой. Крови сердца. И вот у тебя её… — он с сожалением цокнул языком. — Толком нет. Да и у этого твоего почти не осталось. — Ну тогда отпусти его! — рявкнул Андрей. — Не-ет, — протянул гоблин. — Я с твоим Михой до конца. До последней капли. Мы с ним ещё попляшем. Мы такое устроим… Андрей стиснул зубы. Молиться он не умел, и поэтому просто подумал: пожалуйста, пусть это закончится. Пожалуйста… — Андрюш, — вдруг позвал гоблин голосом Михи. Он открыл глаза. Существо напротив исчезло, это снова был Миха — бледный, с сединой в спутанных волосах. — А ведь я из-за тебя сел на чёрный. Когда ты в армию свою ушёл. Предал меня. — Нет. Раньше, — поправил Андрей. — Учи матчасть, говорю. — Всё равно из-за тебя. Понимаешь… с тобой, — он по-горшковски прищурился, глядя вверх, — слишком сильно всё. Больно. Надо было как-то сниматься. — Не, Миха. Ты сел, потому что в вашем Тамтаме этого говна было как грязи. И один мудак тебе бесплатно давал. Потому что знал, что мы прославимся, и он будет дилером самого… И мне тоже больно, между прочим, — вдруг закончил Андрей. — Как и тебе. Только я по вене почему-то не пускаю. — Ага. Только бухаешь, ебешь всё вокруг и нажрал себе пузо. — У гоблина пузо, — поправил Андрей. — А у мужчины — карнавальный мяч. — Чё? — удивился он голосом Горшка. — «Чё-ё»? — передразнил Андрей. — Ну ты можешь сказануть, Андрюха! Ащ… От гоблина отвалилось немного пространства, которое отвечало за иллюзию правой щеки, и он прикрыл прореху ладонью. Андрей успел заметить под пальцами шерсть. «Много же там слоёв». «Да дохуя», — так же мысленно ответил гоблин. — «А главное, не знаешь, какой самый первый». Но Андрей знал. — Э-эй, что ты делаешь? — гоблин дернулся в панике, когда Андрей подсел к нему и взял за костлявые плечи. — Уйди! Укушу… — А помнишь, как в училище я в тетрадке рисовал, а ты всё подглядывал? — Нет, не… было… не помню… — Я тебя рисовал. Ты еще спросил наконец, это что за урод на всех страницах. — Да там нормально было, на самом деле… Нет! — А помнишь ещё… — Андрей придвинул губы к остроконечному серому уху и зашептал.

***

— Очень важным является эмоциональное состояние коровы… — А коня? — встрял Захар. — Любого животного, которое доят! — Александр принялся рубить воздух ладонью. — Коровы, коня, козла, утки… Паша похрапывал на верхней полке, Поручик нахмурившись читал что-то в телефоне. Побледневший до синевы Яша сидел в прострации, и только Захар, подперев щеку рукой, с интересом слушал Александра. — А слона случалось доить? — Какие глупые вопросы ты задаешь. Конечно. То есть, в теории. Но я полагаю, — он возвысил голос. — Полагаю, что!.. — Может, нам потише? — Поручик взглядом указал на стенку. — Они не спят, — заверил Александр. — Так вот… — Пойди проверь, — предложил Захар. — Проветрись… — кивнул Поручик. — Мы тоже проветрим. — Они усмехнулись, объединенные страданием. — Да открывайте форточку так, если хотите, я не из мерзлявых! — Александр упоенно вдохнул и продолжал: — Главное — хорошо промять вымя…