Нежность

Кавех в который-уже-по-счёту раз говорит себе, что этот раз последний, но затем снова находит себя в тёмной комнате на полу, в окружении пустых бутылок из-под не самого лучшего сумерского вина. Его глаза затянуты мерзкими жгучими слезами, и он тихо давится ими, вжимая лицо в ладони, чтобы находящийся в соседней комнате Аль-Хайтам не мог услышать его всхлипов. Бумаги вокруг хаотично разбросаны и смяты, а некоторые жестоко разорваны, словно их кромсали с таким отчаянием, с каким обычно рушится мир. Сколько раз Кавех врал, что ему нужно сосредоточиться на проекте? Что он хочется побыть в тишине, что хочет отоспаться впервые за чёрт знает сколько месяцев? Он не знает, и он не хочет знать. Каждый новый раз лишь добавляет ещё один камень в гору его необъятной вины. Он ненавидит себя за слабость, он ненавидит себя за отсутствие контроля, он ненавидит себя за то, что опять поддаётся простым выходам, не в силах бороться, он ненавидит…и, может быть, поэтому, мир ненавидит его тоже. Голова кружится, и он чувствует тошноту, то ли от плохого вина, то ли от себя самого, но у него в любом случае нет сил пошевелиться. Нет сил покинуть комнату, снова столкнуться со спокойным, слегка снисходительным взглядом, словно говорящим «ты опять создал проблему из ерунды?». Он привык, он давно привык, он вбил себе в голову, что Хайтам просто такой человек, что у него другой склад ума, другой опыт, что он конечно же в чём-то прав, но…даже спустя все эти вещи, ему всё ещё было больно. Больно неловко улыбаться, больно слегка наигранно смеяться над самим же собой, чтобы не оставить обиженным никого, кроме себя. Больно каждый раз молчаливо спрашивать «почему я?» и не находить ответа. Кавех тянется к недопитой бутылке, но изящные пальцы, всегда с такой лёгкостью вычерчивающие самые мелкие детали, подводят его, и бутылка со звоном катится по полу, оставляя за собой дорожку вина. Звон врезается в барабанные перепонки битыми осколками, и он вздрагивает, вжимая голову в плечи. «Это конец.» успевает пронестись в голове, прежде чем дверь в комнату беспощадно распахивается, и Кавех болезненно щурится от света в коридоре. Он прекрасно знает, чья фигура стоит в проёме, и не решается посмотреть на неё. Взгляд утыкается в загнутые носы чужих туфель, и он закрывает глаза, когда эти туфли начинают медленно двигаться в его сторону, с каждым шагом ударяя каблуками по деревянному полу. Звук останавливается рядом с ним, и тишина вокруг становится густой, как дёготь, разбиваемая только оглушительными ударами его сердца. Голова на секунду заполняется ворохом кружащихся мыслей, бредовых и не очень, а затем всё это растворяется и остаётся только смирение. Словно всё наконец было предрешено. Словно больше нечего хотеть и нечего ждать. Ему уже не важно, что последует дальше — удар, крик или холодное «убирайся из моего дома.» В самую данную секунду он не боится ничего. Но вместо всех этих вещей, дальше следует тихое, почти невесомое «Кавех.» От неожиданности, он втягивает воздух, издавая неуместно громкий всхлип. Мысли снова захлёстывают его, как ураган, как буря, как стихийное бедствие, и он поднимает голову, чтобы встретиться взглядом. Шея предательски дрожит, заставляя его чувствовать себя ещё более жалким и уязвимым. В полумраке комнаты лицо Хайтама не до конца различимо, но почему-то Кавех чувствует в его лице что-то иное. Бирюзовые глаза слабо мерцают, когда мужчина обводит взглядом царящий вокруг беспорядок. Сердце Кавеха замирает, словно хочет перестать биться. Ему грустно, ему страшно, ему… что-то ещё, что он пока не может назвать. «Я…Прости. Этого больше не…» Он осекается, понимая, насколько абсурдны будут эти слова. Это скорее всего повторится снова. Скорее всего, не один раз. «…Я всё уберу.» в конце концов выдавливает он и замолкает, не зная, что ещё нужно сказать. С губ Хайтама падает тяжёлый вздох, и Кавех почти готов сорваться на рыдания снова, думая о том, что он снова мог сделать не так. Однако он не успевает, потому что Хайтам внезапно тянет его за руку, поднимая с пола и усаживая на кровать, а затем подбирает бутылки и собирает разбросанные листы, пока Кавех следит за ним, совершенно сбитый с толку. Пальцы Аль-Хайтама разглаживают скомканную бумагу почти заботливо, а его взгляд на пару секунд останавливается на содержимом, и Кавеху невыносимо хочется закричать, но он молчит. Аль-Хайтам снова подходит к нему, и Кавех готов к вопросам или к привычным бесконечным нравоучениям, но не происходит ничего. Мужчина садится на кровать рядом с ним, и та продавливается под его массивной фигурой, так не подходящей писарю. Тишина становится невыносимой, и Кавех не выдерживает, срывается на поспешное виноватое бормотание. «Прости, я знаю, что тебя раздражает, когда я столько пью, я правда старался быть тише, я не хотел мешать тебе, я не…» Его прерывает очередной вздох, а затем рука Хайтама мягко сжимает его руку. Нечто, что ему редко удавалось испытывать. А может быть, никогда. Большие, тёплые, слегка шершавые пальцы касаются его кожи, и на мгновение Кавех забывает всё. Всего на мгновение, но этого хватает, чтобы в очередной раз перевернуть всё внутри него. «Что случилось?» Спокойный голос, как обычно, почти не выражающий никаких эмоций. Но что-то было не так. Кавех снова смотрит в бирюзовые глаза и от того, что он видит, по спине проходит дрожь, хотя он не может точно описать, что это. «Нет, ничего особенного, я…» «Кавех.» Тон, всё такой же, не повышенный ни на крупицу, кажется каменным. И Кавеху больше не хочется лгать. Он смотрит нерешительно, и когда Хайтам ведёт плечом, слегка расправляя спину и оказываясь ещё ближе, Кавех бессильно льнёт вперёд, утыкаясь в широкую грудь и тихо всхлипывая. Сильные руки обхватывают его плечи и Кавех наконец-то вспоминает, как называется чувство, которое он разглядел. Нежность. Осознание ударяет его ещё сильнее, и теперь он точно не может сдержать слёз, пока чужие руки мягко поглаживают его по спине. «Я не злюсь. Это не твоя вина.» Он продолжает плакать, пока слёзы не кончаются, тяжело дыша и наконец-то чувствуя, как сердечный ритм постепенно успокаивается. Хочется спать, но Кавех не знает, как долго ему ещё будут давать это тепло, он не хочет терять его, и неосознанно цепляется за Хайтама крепче. В ответ, мужчина сжимает его чуть сильнее и утыкается носом в его волосы, размеренно вдыхая запах вина и цветочного шампуня. По телу Кавеха снова проходит дрожь, но на этот раз другая, приятная, слегка покалывающая теплом на кончиках пальцев. Кавех поднимает голову, отчаянно ища в чужих глазах что-то ещё. И находит. «Всё хорошо.» Тёплый голос, обволакивающий, как пуховое одеяло. Кавех подаётся вперёд, нерешительно касаясь губами. Хочется съесть, поглотить, забрать себе, чтобы никто никогда больше не отобрал это тепло. Чужие губы, в обычное время всегда упорно сжатые в тонкую линию, мягко отвечают, кажутся такими большими, почти необъятными. Снова хочется плакать. Аль-Хайтам отстраняется первый, но тут же касается губами лба, носа и щёк. Совсем не холод. Совсем не отвержение. Гладит по волосам. Шепчет что-то кажется-впервые-бессмысленное. Кавеху хочется больше. Кавеху хочется всё, что есть, но он останавливает себя, он совсем не хочет быть жадным. Он всё ещё помнит, как это бывает больно. Кавех надеется, что если он не будет двигаться, то это никогда не закончится. Глядя в его замершие, испуганные глаза, Хайтам тихо смеётся, так, что Кавеху начинает казаться, что он видит неземной сон, мягко проводит пальцами по щеке и целует снова. Чуть дольше, чуть чувственнее. Затем тянет за собой вниз, на подушки, «и когда он успел снять сапоги?» проносится у Кавеха в голове, прижимает ближе, зарывается пальцами в непослушные волосы, осторожно вытаскивая из них заколки, расплетая косы. Делает что-то ещё, но от ласки разум Кавеха совсем затуманивается, и он проваливается в сон, несмотря даже на то, что из-за алкоголя перед глазами всё кружится. Ему тепло. Кавех просыпается ближе к полудню, от яркого солнца и головной боли. Его рука лихорадочно опускается на одеяла, но постель рядом с ним пуста. Он разочарованно стонет и рывком садится, сдерживая тошноту. «Да чтоб я ещё хоть раз столько пил, да больше никогда.» привычно проносится в его голове. Он плетётся в ванную, долго стоя под холодным душем. Мысли текут лениво и вязко, и ничего не складывается воедино. Дом привычно тихий, как и всегда в это время, когда Аль-Хайтам уходит в Академию, поэтому Кавех не пытается сохранять тишину, бессвязно ругаясь вполголоса, пока плетётся на кухню. И тут же замирает, натыкаясь взглядом на Хайтама, который сидит за столом с книгой, мирно попивая кофе, будто был здесь ещё до создания мира. События ночи обрушиваются на Кавеха разом, и его разум заполняет паника, однако всё, что он выпускает из себя, это сдавленное дрожащее «Утро…». Хайтам слегка кивает в ответ, даже не глядя, и Кавех почти убеждается, что всё это было сном, пытаясь выбросить размытые воспоминания из головы, пока на ватных ногах идёт к чайнику. «Ты так и не сказал мне, что случилось.» Только-только выстроенный хрупкий кораблик убеждений беспощадно уничтожается в одно мгновение этой спокойной, точно выверенной фразой. Кавех замирает, не оборачиваясь, до белоты в костяшках сжимая пальцами стол. «Что? О чём ты?» Хайтам закрывает книгу, снова вздыхает, в-который-уже-по-счёту раз, тянет за руку, будто нет ничего более естественного в этом мире, смотрит снизу в алые глаза. Ласково. Сжимает ладонь, переплетая пальцы. Кавеху снова кажется, что это сон, больное видение пьяного разума, шутки сознания, что угодно— «Нет, это не сон.» Как и всегда, читает мысли. Не оставляет даже шанса на личное пространство, на утаить, спрятать, никогда не показывать, как сильно всё внутри рвётся от каждого касания. Что-то внутри лопается, и Кавех наклоняется, забыв про головную боль, про проект, который сдавать через неделю, про дешёвое поганое вино. «Тогда докажи мне.» Пальцы вновь зарываются в волосы, настойчиво, крепко, Кавех только сейчас осознаёт, что волосы спокойно струятся к плечам без всякого сдерживания. Пальцы сжимают талию, тонкую полоску оголённой кожи под задравшейся рубашкой. И губы, всё такие же тёплые. Почти жаркие. Кавех почти верит, что это не сон.