Синие звёзды

... - А ему было семь лет? - Спросить просто так, чтоб показать, что да, слушаешь, ага. - Чуть меньше. Семь исполнилось уже в горах, когда выпал снег. А тогда... Значит, когда выпал снег, а больше похоже, что в нём лепесток огня скрывается. Такой же... живой, яркий... Всегда. И даже теперь. Опёрся на локти, вытянулся-расслабился, будто и не случилось ничего, и говорит, говорит, говорит... И голос, как манок, тянет, зовёт. Подойди, поближе, немного ещё, присядь рядом, погрейся моим теплом... — ... Вот тогда я их всех и убил. В тишине мурлыканье кошака слышится громовыми раскатами. Близко, очень близко. И когда успел только так подобраться, что сам не заметил, как оказался рядом. Совсем-совсем рядом. А глаза у него и правда синие-пресиние. Затягивают, приковывают, манят... В голове и так-то после травы этой помойной звонко и пусто, а тут ещё этот весь такой... В рубахе своей... А ворот разодран моруновьими когтями, лохмотьями висит, а за ним ключица и шея. Кадык дёргается... Вверх-вниз... И глаза синие-синие, каких и не видывал никогда... А ресницы длинные, девичьи, как нарочно подкрученные. Чёрные-чёрные, влажные, стрелочками. Аж тени на щеках. А щёки розовые, словно соком земляничным сбрызнуло, даже на языке сладко... Или от огня раскраснелся, Тёмный его знает... Вроде и в костёр смотрит, а взгляд тяжёлый, мутный, нездешний... будто по рукам и ногам сковывает и достаёт до сердца. Страшно. И сладко... Сладко-сладко-сладко, так, что не оторваться и не вздохнуть. Даром, что тощий, жилистый, весь какой-то больше вёрткий, чем сильный, а стиснул так, что сердце зашлось. Вцепился, обвился, как лоза вокруг брентовой руки. Захочешь отодрать - ан нет! Вместе с мясом, с кровью, Иггр ещё знает с чем... Да и не станешь отрывать, не отпустишь, сам всеми корнями ...врастёшь... Потому что так, жарко, почти зло, губами, зубами, языком, до стона, искр перед глазами... Нееет, никуда, никуда не денешься. Только сильней прижмёшься, чтоб как будто насовсем, а не до утра... Не в перво-последний раз, а один из многих-многих-многих. Будто будет ещё время, чтоб не вот так, люто, яростно, бешено, до полузадушенных хрипов, крови на прокушенных губах... Как будто бы будет, будет ещё медленно, почти ласково, у такого же огня, костра, тёплого... Вдумчиво, осторожно, до конца... Не соревнуясь, не катаясь по поляне и не выясняя, кто кого больше, сильнее, сильнее... А времени мало-мало-мало. А хочется ещё-ещё-ещё... Метить губами вибрирующее от стонов горло, трогать, мять, сжимать всё, что попадается под ладони, самому подставляться... Пальцами путаться сначала в двухцветных прядях, потом в рубахе этой его бесконечной... Хочется ближе, ярче, горячее, кожа к коже... Хочется... Жить хочется, так хочется! Жить, помнить, чувствовать, л... - ...т... Аррррр... На выдохе, рокочуще-хрипло, до боли в сорванном горле, до стыдных, сухих, без слёз, рыданий куда-то в плечо, в шею... А руки у него тёплые-тёплые, гладят по вздрагивающим плечам... Без слов, как молитва - всё хорошо, всё хорошо... А сам не взглянет даже, уставился синими своими звёздами куда-то в начинающее светлеть небо, и застыл. Руки только гладят и гладят, ласково, невозможно... И не сбежать, потому что на миг, когда уже невыносимо, и хочется убраться подальше, к себе, за почти потухший костёр и уже совсем получается отодвинуться... На миг, короткий миг руки прижимают сильнее и куда-то в макушку, тёплым, сухим выдохом: - Спи... И только после этого - айста она, знаешь, запомнил, - только после этого айста на его плече намокает. *** — Исцелять? — тупо переспросил обережник. — Ну да. Еще во дворе, пока вы вещи собирали. Никто, кажется, не заметил, как я взывал… — Так ведь и мы не заметили, придурок ты этакий!... — Забыл, — смущенно признался мужчина. — Я думал, вы сами догадаетесь. — Как?! Против моруньи даже йеры бессильны! — Ну так радуйтесь, что я не йер. — Жрец встал и начал складывать одеяло — неумело, но аккуратно, помаленьку втягиваясь в нормальную жизнь. — Зато как мы хорошо стоянку караулили! — внезапно фыркнул ЭрТар. — Ни одна мышь мимо не пробежала! Джай собрался сказать что-нибудь душевное и ему, но тоже рассмеялся.