镜子

В гробовой и гнетущей тишине, в сжимающей, словно тиски, темноте, даже самые блеклые образы из далекого прошлого превращались во что-то едва ощутимое, словно капли вечерней росы на босых ногах, словно первый снег, оставляющий нежные прикосновения на столь уязвимой коже. Где-то в глубине давно одинокого сознания эхом раздавались три голоса. Пускай в них и было нечто родное и знакомое, сейчас они причиняли лишь нестерпимую боль, рассеивая по изнемождённому телу тоску: такую тяжелую, колющую, оставляющую лишь гниющие и кровоточащие раны.Воспоминания в безумном танце будто сдирали нежную кожу с едва заживших шрамов, и агония длиной в тысячелетия продолжалась, заставляя лишь смириться с тем, что вся оставшаяся вечность-пытка, и что стоит, отринув гордость, перерезать себе горло в жесте доброй воли. В мутной пелене подступающего кошмара отражалось лицо. Его. Его лицо. Уродливый лик смотрел на него, и бывший Небесный Владыка вновь ощущал ещё несколько пристальных, выжигающих и без того нездоровый рассудок, взглядов в спину. Он привык. Десятки столетий мог терпеть, убегать, прерывать свой сон… Словно трус. Обернется назад–и его будут душить своими осуждающими взглядами три пары глаз, а продолжит смотреть вперед-мутная тень приблизится, и из цицяо принца Уюн польётся горячими ручьями кровь. Простейшие сценарии, всего два, и они повторялись. Каждый день, каждую ночь с того самого момента, мучения продолжались, навсегда унося за собой остатки разума. «Ваше высочество.?» Из глубины пещеры донесся едва различимый оклик, который, тем не менее, вырвал бывшего небожителя из продолжительного и угнетающего забвения. Правильнее было бы просто притвориться спящим, пускай Советник бы и понял. Сейчас важно было не это. «Император Шень У» был в какой-то мере, может быть, благодарен, что этот кошмар наконец кончился, и ему не пришлось переживать его до самого конца, заставляя рассудок помутнеть ещё больше. Но этого не произошло. Хотелось узнать, зачем пожаловал этот предатель. Обычно он просто молча приходил, порой даже шагов его не было слышно, как бы смешно это ни звучало. Они сидели в тишине, и лишь изредка вассал о спрашивал о чем-то—демон не желал слушать. А может, «собеседник» просто молчал, и больное воображение лишь додумывало, и это были лишь капли воды, летящие откуда-то сверху и разбивающиеся о каменный пол, словно… Было действительно интересно, пускай этот «интерес» и граничил с желанием вновь придушить слугу. В этот раз до хруста шеи. Тогда он обязательно отлипнет, и больше не будет навещать, прикрываясь благими намереньями и заботой, будь они неладны. Никому из них это не было нужно: ни «божественному хранителю», ни его «божеству». «Ваше высочество.» Но оклик раздался вновь, уже слишком близко, и терпение подрагивало, так и норовя лопнуть, словно струна гуциня, заставив прибегнуть к насилию. Впрочем, это, наверное, было лучшим из вариантов. Мэй Няньцин приблизился. Кажется, он замялся, или просто захотел постоять в тишине, кто ж знает этого чудака. Он всегда был сам себе на уме, и при этом заставлял других слушать его, якобы из «добрых побуждений». Во всяком случае, этот чудик был лишь глупым эгоистом, не так ли? Тишина снова нагнетала, снова оставляла кровянистые ссадины, и в дальних углах вновь замерли темные человеческие силуэты, выжидающие, пока «помеха», наконец, покинет их жертву. Советник ждал. Ждал неизвестно чего, вслушиваясь в молчание. Выдохнув, он положил что-то тяжелое на прикроватную стойку. Цзюнь У не стал даже оборачиваться. Еда? Неужели этот старый идиот так и не понял, что демоны не нуждаются в том, в чём люди? Вот же дурак. За всю Вечность ему так и не прибавилось разума — остался ребенком, коим был всегда. Шаги остановились где-то в середине помещения, вновь опустошив комнату от посторонних звуков. Бессмертный, вновь задумавшись, обернулся. В его голосе слышалась едва различимая улыбка: «Ваше высочество, я думаю, вас это…должно заинтересовать.» Может, Няньцин совсем сошел с ума. Решил, что «его высочеству» не все равно, решил, что ещё возможно что-то вернуть, что-то исправить. Какая наивность. "Владыка" горько усмехнулся: выходит, тут не он один безумец, которого всё чаще посещают бредовые идеи. Скоро все вернётся на круги своя, и, возможно, этот глупый вассал наконец поймет, какого было Наследному принцу Уюн, когда его бросили все. К чему же тогда сейчас эта отвратительная посмертная забота? Из забвения Цзюнь У вырвала из ниоткуда появишваяся вдруг мысль: что этот старый идиот вдруг решил притащить? Раньше он приносил еду, всячески уговаривая «восстановить силы». Но ведь падшим божествам это не нужно, а бывшему небесному Императору, который потерял все, к чему стремился и ради чего продолжал существовать, проходя сквозь страдания, и подавно. И все же он привстал, взглянув на то кривое бревно, что советник называл «тумбой». Замотанное в белые шелка, там лежало нечто. Словно недоверчивый хищник, бывшее божество всматривалось в неизведанный объект, остолбенев. Освободив предмет от объятий ткани, Цзюнь У в момент откинул его в дальний угол, и раздавшийся шум, эхом отчеканившийся от каменных стен, прозвучал практически одновременно с гневным выкриком: «Просто прекрасно, Мэй Няньцин! Да, это определенно то, чего мне стоило ожидать от тебя! Очень жаль, что ты не приподнес мне этот чудный подарок раньше! Зеркало! Чудесно, мне льстит твоя забота! Если ты думал, что это убъет меня на месте—очень зря. Пришел только ради того, чтобы поехидничать? В твоём стиле, как и всегда. Жалкая, мерзкая дрянь.» Крик был исполнен боли, ненависти и разочарования. Подозрения сбылись, бывший подчинённый окончательно потерял страх и рассудок. Цзюнь У встал и зашагал в тот самый угол, чтобы окончательно разбить такое крепкое зеркало. На душе было паршиво, а надежды, что таились где-то глубоко в израненой душе, рассыпались на мелкие осколки. Как и всегда. Сплошное разочарование. Он приблизился к злосчастному объекту, и в глазах помутнело, а в сердце закололо. Ненароком он увидел в отражении…себя. Не Белое бедствие, носящее маску скорби и радости, не Императора небес, что одаривал своих подчинённых отцовской улыбкой, и не сошедшего с ума наследного принца Уюн, который просто хотел спасти дорогой ему народ, а себя: с потемневшими кругами под глазами, нездорово-бледной кожей и шрамами от прошедшей болезни. Шрамами. Не ужасающими ликами его бывших вассалов, а…шрамами. Ноги подкосились, сердце заболело ещё больше. Проклятый вассал, будь он неладен! Но сейчас было не до оскорблений. Он просто упал на кровать, раскинув руки. Он смотрел в потолок. Он думал. Няньцин вернулся, тихо войдя в комнату. С томным вздохом присев рядом с Его высочеством, он со скорбной улыбкой сказал: «Но ведь это ещё не все, верно, моё дражайшее высочество?»