Пожар, заслонивший небосвод

      Вайолет задыхалась. Её лёгкие постепенно наполнялись ледяной водой, а колющая боль начала говорить о себе сначала в пояснице, медленно поднимаясь по нервным окончаниям к шее и голове. Из глаз хлестнули слёзы, а горло продолжал сдавливать натиск тяжёлых мужских рук. — От-тпусти меня… — шептала она, в надежде, что он отпустит её. Сделает одолжение, слёзно извиниться, как во все прошедшие разы, начнёт её успокаивать, и они лягут вместе, уснут, свернувшись клубочком, уткнувшись в ткань одежд друг друга. Но не сегодня. Не сейчас. Он продолжал насаживать её на иглы, торчащие из матраса, скрипя зубами и сдувая прилипшие ко лбу волосы. С садистским удовольствием, испытывая искры оргазма и наслаждения. Ещё один вдох. Выдох. Вайолет проснулась. По сей день, она думала, что заточена навеки только в этом проклятом доме с потерянными душами, которые ищут искупления в своих грехах: в убийствах, насилии и мести. Но помимо кирпичных стен, насквозь пропитанных болью, источающих лишь негативную энергию, она застряла в своём самом большом, ужасающем кошмаре — в убийстве от рук любимого человека. Тейт вдавливал хрупкое тело девушки в кровать вновь и вновь после занятия любовью, а в его угольных глазах читалось сплошное безумие в его самых ярких проявлениях. И раз за разом девушка-призрак просыпалась в холодном поту, оглядывалась, плакала, кусала себя за локти и ненавидела. Гнобила за своё ничтожное существование даже после такой идиотской смерти. Иногда ей хотелось кричать от отчаяния и бессилия, в конце концов, позвать его, вжаться в крепкое тело и вдохнуть любимый запах, навсегда засевший на затворках памяти, в голове. Но Вайолет не могла. Не могла предать Вивьен, Бена — своих родителей — и, конечно, в первую очередь себя саму. Она позорно прогнала Тейта из комнаты, выкрикивая раз за разом: «Исчезни». Позвать его сейчас, чтобы выплакаться в плечо, было бы безумием. Чистым безумием, похлеще тех кошмаров или того, что творил Тейт до своей смерти и после неё. — Ты дура, — скрестив руки на груди, к девушке подошла бывшая любовница ненавистного отца, наигранно улыбнувшись. Да, в ней действительно не осталось человечности после смерти, лишь красивая оболочка, с желчной душой внутри, испорченной и ядовитой. — Раз влюбилась в такого монстра, как он. — Ты спала с ним, Хейден? — Вопрос прямо в лоб, и, кажется, абсолютно не напугавший бывшую миловидную студентку. — О да. Трахается он восхитительно, ничего не скажешь. Получше твоего отца точно. — И снова язвительная ухмылка, обращённая в сторону Вайолет. Кулаки сжались, зубы заскрипели. — Мне всё равно. Он больше не мой, а я не его, — Вайолет развернулась и направилась в противоположную сторону, пытаясь не обращать внимания на крики позади себя: — Он слишком хорош! Уж поверь мне, ты знаешь, да. Его движения бёдрами, сдавленные прерывистые стоны… а эта ловкость рук… Вайолет хотелось просто заткнуть уши и нырнуть в ледяное озеро, где на берегу ещё не растаял лёд, а снег по прежнему лежал на осколочной и хлипкой поверхности воды, на тонкой корочке наледи. Нижняя губа предательски задрожала, и чтобы скрыть этот позор в первую очередь от себя самой, девушка закрыла лицо рукой, сев в старую добрую белоснежную, отдраенную недавно Мойрой, ванную. Включила кран холодной воды, скатывающейся по волосам, одежде и лицу, и заплакала. Дала волю своим эмоциям и желаниям, так давно терзающим её больную, израненную предательством душу. Одежда мерзко липла к телу, и Вайолет решила неспешно избавиться от неё. Дрожащими руками она оттянула сначала майку, затем легинсы, а за ними и укороченную юбку. Хотелось смыть с себя всё, что накопилось за прожитую совсем недавно и так быстро ускользнувшую от неё жизнь. Но хоть что-то радовало: призраки не могли страдать депрессией. Нет же?.. И вновь это чувство. И снова лёгкие наполнялись водой, только уже это было предельно реально и не во сне. Вайолет тонула. Умереть во второй раз нельзя (да?), поэтому она даже не задерживала дыхание, ныряя под воду. Почему-то именно сейчас захотелось понять, каков тот сон в мире, понять и принять его вслепую, наощупь. Но кто-то схватил её за плечи и затряс, попытался привести в чувства, когда ты ни мёртв и ни жив. Очень странно. Открывать глаза категорически не хотелось. Наверное, потому, что, несмотря на лёгкие, полностью наполненные водой, которая попала ещё в уши, глаза, нос, делая Вайолет совершенно недееспособной, она понимала, кто это. Не хотела верить, но понимала, знала. «Как жаль, что ты не умер где-нибудь в другом месте. Как жаль, что не оставил тогда, семнадцать лет назад, последнюю пулю для себя», — думала девушка про себя и заливалась слезами. Её уже, казалось бы, ничего не удерживало от того, чтобы сказать эти слова вслух, ему в лицо. Плевать она хотела, с кем он спит, что страдает по ней вот уже много месяцев, убивается, бьётся головой о стену в чёртовом подвале и плачет. Дни напролёт; свои вечные дни в этом доме, в своём личном котле в аду. — Вайолет, моя Вайолет… не уходи от меня снова, пожалуйста… останься… — Он крепко прижимал девушку к своему телу, целовал в макушку, шею, щёки и нос. Пытался привести в чувства, оживить мёртвую, чья душа умерла уже давно, без шанса на вторую жизнь даже здесь, в стенах хренова дома, вместилища всех этих ужасов. А Вайолет вынимала из груди нож, наблюдая, как по животу спускается струя алой крови. И она вновь предала себя: всех, кому Тейт причинил боль. Потому что не смогла отпустить его. Потому что всё ещё любит его.