Рожденные генной инженерией

Цветы танцуют, тянут головы, чтобы прильнуть к робкой ладони, которую Веспер насильно подвигает поближе. Камелия их на секундочку боится: то ли потому, что слишком хрупкие, то ли потому, что обманчиво-красивые. Ее юная проводница уже побежала дальше, взахлеб рассказывая: вот эти, конечно, первые и неуклюжие, но очень уж она их любит; а вот эти получились почти такие, как она задумывала; а геном вот этих оказался ужасно неподатливым, и Веспер корпела над ними целый месяц! А вон те… Камелия всё еще сидит на корточках рядом со светящейся клумбой, забывая дышать. Синеватые щупальца невесомо касаются молочно-белой кожи, будто здороваются. Она еще никогда не видела чего-то настолько прекрасного — и порожденного генной инженерией. — Как думаешь, они достаточно хорошие для Цитадели? — глаза у девочки горячечно блестят. — Да, — Камелия рада, что может продолжать ласково заигрывать с щупальцами-лепестками: не приходится напрягаться, чтобы держать лицо. — Да, конечно. Тебе нужно будет сперва выучиться в университете, чтобы стать биоинженером, но у тебя большое будущее. Она не поднимает на Веспер глаза: боится, что та прочтет в глубине зрачков старательно погребенный секрет. Это для тринадцатилетней девчушки с окраин Камелия — небожительница из самой Цитадели. Для Цитадели Камелия — в лучшем случае диковинный цветок из лабораторной теплицы. Красивый, ядовитый, опасный цветок, который нужно выполоть вместе с корнем. Цитадель, наверное, и все эти цветы выполола бы тоже – за то, что выросли без разрешения свыше и не соответствуют одобренным до последней буквы протоколам. Слишком живые. Слишком разумные. Как джаги, выведенные для тяжелой физической работы: им нельзя быть красивыми, и нельзя слишком уж походить на настоящих людей. Джаги должны оставаться функцией, покорной, безвольной и чуточку уродливой — чтобы не было жалко. Наверное, поэтому цветы Веспер так Камелию завораживают. Глядя на них, девушка видит не пересобранный геном или тщательную селекцию — она видит живое существо. Глядя на свои пальцы, Камелия начинает тоже видеть не эксперимент, не созданного чьей-то прихотью джага, а человека. Когда Камелия поднимается на ноги, с тонких губ почти срываются слова о том, как девочка похожа на Элиаса — та же восхищающая тяга к созиданию, та же безоговорочная любовь к своим творениям, та же упрямая вера в то, что нет никаких пределов, если о чем-то очень крепко мечтаешь. То же умение не замечать, что за каждой мечтой стоит своя, порой непомерно высокая цена. Однако цветы, с грустью отклонившись, снова плавно и бездумно покачивают лепестками: они теперь почти ничем не отличаются от своих настоящих сородичей. Камелия мысленно отдергивается от ладони Веспер и поправляет волосы, прикрывающие узкий разрез на спине: так она тоже почти ничем не отличается от настоящих людей.