Ночные мысли

У Деймона Таргариена много вопросов к богам Старой Валирии, но всё последнее время их затмевает всего один: «Вы уверены, что её заслужил именно я?» Впервые он задаётся им после наконец случившейся брачной ночи в Рунном камне, когда, почему-то проснувшись ещё до рассвета, вдруг ощущает мороз по коже от простой и пронзительной мысли: «Она вообще не Рея!» И все странности в её поведении вдруг складываются в единую картину: искреннее восхищение им в дрожащем голосе, готовность переступить через бронзовые доспехи и уйти, не оглянувшись на них, интерес к мечу, будто она прежде вообще мечей не видела, — настоящая Рея Ройс точно видела и держала в руках… Эта Рея смотрит на всё вокруг широко распахнутыми глазами, словно видит впервые. Никакое видение не смогло бы изменить Рею Ройс настолько, перед ним оказался другой человек. Обдумав это открытие, Деймон поворачивается к мирно спящей Рее и разглядывает её лицо в тусклом свете луны и звёзд. Кто она на самом деле? Откуда взялась? Чего хочет? Втереться к нему в доверие — но для чего? Ясно, что она загадка, причём невообразимо редкая, ни о чём подобном он не слыхал. И при этом досталась ему, ненавистнику скуки и любителю тайн. За какие заслуги? «Чем такую загадку заслужил я?» Он старательно скрывает нетерпение, дожидаясь пробуждения той, что теперь живёт в теле его жены, и даже немного дольше, пока, улучив момент, не задаёт ей прямой вопрос с общим смыслом: «Не самозванка ли ты?» — и радуется, увидев, как она замирает от удивления. А потом вслух подтверждает его догадку. И почему-то от её нехитрого признания становится легче на душе: выходя из замка первым, Деймон с трудом сдерживает восторг от понимания, что игра только начинается, и одновременно счастье, что рядом с ним больше не та ненавистная бронзовая сука Рея Ройс, от той он избавлен навсегда. Свобода! Долгожданная и сладкая, ради которой ему даже не пришлось марать руки. И как свободный от обязательств человек он вполне готов уделить время новой тайне и испытать нежданно свалившуюся на голову чужую девицу, опрометчиво обмолвившуюся об интересе к одному дракону. Происходящее затем поражает его до глубины души. Вместо паники, ужаса и визгов та, что ещё накануне тряслась перед ним на этой же самой поляне и тихо ревела от собственных страхов, сначала покорно спускается с холма к Караксесу, затем смотрит на него с откровенным восторгом на лице, как ребёнок на громадную желанную игрушку, а потом ещё и гладит и тискает его, что дракон ей почему-то позволяет. «Эта девчонка очень странно выбирает приоритеты, — мелькает в голове у Деймона. — Ей нравимся Караксес, мой меч и я. По отдельности в это поверить ещё можно, но чтобы все разом? На такое вряд ли способен кто-то ещё в Семи королевствах…» По наитию он берёт её с собой в полёт, слушает счастливые вопли за спиной, видит затем её старания выразить благодарность дракону и поглаживаниями, и повторением пары наскоро заученных валирийских фраз. А потом вдруг ловит себя на мысли, что такая, прижавшаяся к дракону Рея выглядит очень желанной женщиной, и почти теряет над собой контроль, торопясь прямо на нём её трахнуть. К его изумлению, её это явно заводит, а низкое урчание Караксеса особым образом действует на её тело, так что в ответ на свой порыв Деймон получает совершенно поразительную страсть вперемешку со стонами, вздохами и благодарностями ему сразу на двух языках. Позже, пытаясь отдышаться, он думает, что такую отзывчивую женщину охотно сделал бы своей любовницей, причём даже на больший срок, чем Мисарию, и не поскупился бы для неё ни на какие подарки. Следом приходит понимание: «Но ведь она уже моя!» — и Деймон впервые задумывается, что уже на этом совпадении вкусов в постели можно построить довольно-таки неплохой брак — по крайней мере, пока трахаться на драконе и на других поверхностях не надоест им обоим. К этому пониманию быстро прибавляется многое другое: неожиданная просьба Реи обучить её валирийскому языку и какое-то невероятное упорство в его освоении (Деймон искренне полагает, что она выдохнется за пару часов, но её хватает на день, и к вечеру она даже может сама составить несколько осмысленных фраз). Затем ещё более внезапная клятва верности на крови, выдавшая её знание валирийского свадебного ритуала, — и он так поразился этому, что поддержал клятву и сам, соединив их кровь. После — неожиданно взрослые рассуждения юной по остальному поведению девчонки о взаимном доверии, свободе выбора, важности обсуждать всё друг с другом. Она просит о взаимной откровенности, о том, на чём сам Деймон в прошлом уже не единожды погорел, огребая неприятности за свою честность от многих людей, включая собственного брата. И потому отказать Рее захотелось сразу. Но Караксес… То, как он ластился к ней во время их непростого разговора, как подталкивал её в спину к нему, будто ручаясь за неё… Деймон прежде не видел, чтобы дракон реагировал на кого-либо подобным образом, и потому решил рискнуть и довериться ему. Не Рее, к ней вопросов возникло только больше (как, впрочем, и желания найти ответы на них), а именно Караксесу. Что-то же он в ней почуял! Этот умнейший дракон. Что-то разглядел! Деймон начинает ещё пристальнее присматриваться к Рее тоже. Использовать каждую возможность для расспросов. Соглашается на всё, что она предлагает, и следит за её действиями, стремясь увидеть, куда это их в итоге заведёт. Поощряет её думать о том, что их брак только крепнет, становится таким, каким обычно бывает лишь в фантазиях малолетних девиц, и поражается тому, что она всё принимает за чистую монету. Будто её душа является чужой не только для её тела, но и для всего их… мира? «Боги, откуда она вообще взялась? — размышляет он. — И как додумались вы свести её со мной? Самым неподходящим человеком в Вестеросе для такого добродушного создания. Она же совсем девчонка! Что я буду с ней делать?..» Деймон верит, что лишь забавляется со своей новой знакомой, до первой ночи после свадьбы Рейниры. Весть о многолетней лжи родного брата, не соизволившего рассказать о пророчестве Эйгона, оставляет на сердце, пожалуй, самую глубокую рану за все годы. Его обманывали! Визерис не собирался делать его своим наследником вовсе, хотя десять лет подряд утверждал обратное. Называл родной кровью, регулярно напоминал о своём расположении и о том, что всегда был его защитником, но в действительности лишь использовал титул наследника как короткий поводок и лишил этого титула при первой же подвернувшейся возможности. Боль от пренебрежения и лжи Визериса оказывается настолько острой, а разочарование в брате столь глубоким, что Деймон прилагает все силы, чтобы справиться с тем и другим, удержать на лице маску равнодушия и не показать Визерису, как он сильно — снова! — его разочаровал… Но неожиданно подаёт голос Рея. Эта девчонка вдруг решительно встаёт на его — Деймона — сторону и практически заставляет Визериса перед ним извиниться! Того, кто сроду никаких ошибок не признавал, — но тут признаёт. Того, кто никогда за свои действия не оправдывался, — но тут вдруг объясняет их. Девчонке хватает силы духа прогнуть короля! А заодно и заручиться его поддержкой для своей миссии. Эта Рея вовсе не так проста, какой показалась сначала. И далеко не так уж наивна. Возвращаясь с ней в ту же ночь в Красный замок, Деймон ловит себя на мысли, что, быть может, её наивность — она только для него? Может, она просто столь глубоко и непостижимо доверяет лично ему, а другим лучше не вставать у неё на пути? И все равно, даже с такими размышлениями он оказывается не готовым к тому, как резко уже в их покоях Рея становится взрослой и как чутко понимает его боль. Сочувствует, предлагает выплеснуть её в неприятном для неё же действии (и хорошо, что хватает сил отказаться) и как после этого откровенно жалеет ночь напролёт, обнимая и прижимая его голову к себе… Так могла бы утешить мама. В ту ночь Деймону не единожды казалось, что он слышит именно её, ощущает на себе её мягкие руки, отогревается её добротой. Алисса делала так, когда он был ещё мальчишкой. И теперь вот Рея… Он расслабляется и засыпает под её мягкий, успокаивающий голос, заверения в том, что он самый-самый и точно лучше всех, а, проснувшись утром, осознаёт, что поступок родного брата не тревожит его и на десятую часть так, как мог бы, узнай он о нём не вместе с женой. Её поддержка оказалась бесценна. А то, что Рея стала вести себя, как ни в чём не бывало, ни словом, ни взглядом не напомнив о событиях ночи, подтверждает, что ей можно верить даже в таком. Перед ней не стыдно и не страшно показать собственную слабость. Она не осудит и поймёт. И она его женщина. Добрая, сочувствующая, искренняя, желанная. Пожалуй, всё же не наивная, а, скорее, верящая в лучшее в каждом и умеющая это лучшее видеть. Деймон чувствует, что очаровывается ею и, противясь этому наваждению, цепляется взглядом за другую, тоже когда-то желанную — за племянницу Рейниру. Ему тогда кажется, что это поможет сохранить ясность рассудка. Доказать самому себе, что он не влюбляется в свою жену на самом деле (он ведь на это не способен, правда?), а лишь неплохо проводит с ней время и участвует в её миссии. Свою ошибку он осознаёт, когда трахает Рейниру под трибуной со зрителями и не ощущает при этом ничего, кроме растущего раздражения и злости на себя. После, пытаясь избавиться от этого мерзкого чувства, идёт к Драконьему логову и впервые в жизни видит, как отворачивается от него Караксес! Неодобрительно фыркает, переминается с лапы на лапу, уворачивается при попытке коснуться его морды. Рассказ драконоблюстителей о визите леди Реи — расстроенной леди Реи — заставляет Деймона почувствовать себя последним дерьмом. Он трахался с другой, пока его жена ходила за утешением к его же дракону. Его леди. Та, которой он кровную клятву принёс! Сжав пальцы в кулаки, он рычит похлеще своего дракона от злости на себя. Потом, подняв глаза, ловит и его взгляд. — Я с ней помирюсь, Караксес. Больше она жаловаться на меня не будет, — клянётся он. Караксес явно сомневается, но хотя бы перестаёт так громко и недовольно сопеть. Деймон же возвращается в Красный замок, к читающей валирийские хроники жене, где с растущей ненавистью к самому себе наблюдает за тем, как Рея пытается скрыть боль. Ему почти хотелось, чтобы она сорвалась: наорала на него, обвинила в измене, сказала, что больше не желает его видеть, в конце концов! Другие бы точно так сделали! Рея… не делает ничего из этого. Ни единым словом не упрекает его, а лишь тихо интересуется, всё ли нормально получилось. После ещё и находит в себе силы объяснить свои принципы, почему не собирается ему изменять. Отмечает его достоинства. Позволяет к себе прикоснуться и кончает, сидя на его коленях. «Я совершенно не заслуживаю её, великие боги! Что же вы натворили, отправив её ко мне?..» Она мирно засыпает рядом, пока у Деймона не получается это сделать вовсе долгие часы. Противоречивые мысли рвут ему душу. Желание довериться в этот раз как в последний борется с выработанной за годы осторожностью и прежде казавшимся незыблемым правилом: никого к себе близко подпускать нельзя. Ему хочется ворочаться на постели или начать расхаживать по комнате, но останавливает то, что он не желает разбудить жену. Ко времени, когда небо за окном начинает немного светлеть, он практически сходит с ума, но неожиданно проваливается в… Он даже не может понять: это вообще что? Совершенно белое пространство вокруг, нет ни потолка, ни стен, а есть лишь твёрдый белый пол. Сделать больше пары шагов в любую сторону не выходит — воздух становится слишком упругим. И самое удивительное: на белом полу стоит угольно-чёрное мягкое кресло. Деймон ощупывает его, озирается и, в конце концов, пробует осторожно сесть, почти ожидая, что и оно исчезнет. Но нет, остаётся. И сидеть в нём удобно. Стоит ему положить на подлокотники руки — и шагах в пяти прямо перед ним сильно уплотняется стена, и на ней возникает большое изображение высотой в три его роста, а с ним и звук. Удивительно, но Деймон видит королевскую трибуну, себя на ней рядом с Реей. Видит, как им хорошо вместе, пока не появляется Рейнира в зелёном платье, и тот Деймон прикипает взглядом к ней. А Рея… Он видит, как искажается её лицо, когда она замечает этот взгляд, как подозрительно блестят глаза, когда она тихо выдыхает. Деймон несколько часов подряд наблюдает со стороны за тем, как страдает и одновременно пытается держать лицо его жена, как даже разговаривает с ним о рыцарях, как сам — болван — ничего тогда в её поведении не замечает. Потом изображение сменяется на вид на повозку перед Драконьим логовом. И всё выглядит мирным, пока не начинает сотрясаться земля. Рыцарь велит Рее и Алисенте уезжать, но Рея упрямо идёт навстречу выбравшемуся из логову Караксесу. И обнимает его. На это смотреть ещё более тошно — видеть и слышать, как именно она жаловалась на его измену тогда. Как Караксес закрыл её хвостом от других, давая время выплакаться, прижимаясь к его морде. Деймон растирает ладонями лицо и, ссутулившись, говорит вслух: — Да, я повёл себя как мерзавец, я понял. — Уверен? От низкого немолодого голоса веет холодом. Исчезает стена с видом на Рею и Караксеса, но вместо неё появляется точно такое же чёрное кресло с очень странным человеком в нём. Это худощавый высокий старик с короткими белыми волосами и гордой осанкой, одетый в белые одежды. Деймон видит перстни с камнями на его руках, особенно выделяется один с чёрным, но, глянув в пронзительно голубые глаза, уже не может отвести взгляд от них. «У него глаза бога». Сделать следующий вдох почему-то оказывается невероятно тяжело. Это даже не страх. Понимание того, что он столкнулся с тем, для кого он — ничто. Старик снисходительно и криво усмехается, и Деймона отпускает. Он чувствует, что может хотя бы дышать снова, пользуется этим, чтобы перевести дух, а заодно и подумать вот о чём: незнакомец позволил ему понаблюдать за Реей со стороны, затем задал касающийся её вопрос… — Это были вы? Вы отправили ко мне Рею? — Я. — Почему? — Интересно, что ты не спросил: «Зачем?» — «Зачем?» — я знаю, — нетерпеливо отмахивается Деймон. — Чтобы я помог ей не допустить войны внутри Дома дракона. Но вы могли с тем же успехом дать ей занять тело Рейниры, Алисенты или сразу Визериса. Или моё. Но вы отправили её в Рею Ройс, с которой имел дело лишь я один. Почему? — Потому что захотел посмотреть, что будет, — равнодушно пожимает плечами старик. — И вам её не жаль? — А должно быть? Деймон недовольно вздыхает, мимолётно думая, что стена до этого позволяла узнать куда больше, чем его нынешний собеседник. Стена хотя бы показывала Рею — расстроенную, старающуюся, чтобы этого не заметил никто, кроме Караксеса, очень откровенную с ним. Ту Рею, которую отправил в Вестерос этот бездушный тип, да ещё и такую сложную миссию поручил! И всё, чтобы посмотреть, что будет? Сколько эта девчонка вообще продержится? Да её мог в первый же день сожрать дракон! Это сейчас она мирно спит, пока он рядом с ней охраняет её покой… Впрочем, не рядом. Надо бы вернуться. — Я здесь ещё надолго? — спрашивает Деймон вслух. — А ты хочешь в своё тело? — Да. — Что ж… Фигуру старика вместе с креслом заслоняет белое марево, и пару вздохов спустя Деймон обнаруживает себя на своей постели рядом с женой, успевшей обхватить его руку и сонно дышащей в плечо. Он выдыхает с большим облегчением, запоздало ощущая ужас от мысли, что мог остаться навсегда в том «нигде». Затем подтягивает выше сползшее с плеча Реи одеяло, чтобы она не мёрзла, и наклонившись, целует её в лоб. Та, кого он в чём только не подозревал за эти дни, оказалась всего лишь пешкой в руках хладнокровного и циничного игрока. Теплая, живая, совсем рядом. Явилась выполнять порученную миссию, не имея ничего, кроме некоторых знаний реального прошлого нескольких Таргариенов и вероятного будущего (возможно, показанных ей на той же стене, когда она сидела в том же кресле) и готовности добиться цели. И при этом... Деймон замирает от внезапной догадки. «Так ты успела влюбиться в меня за то время, когда на меня смотрела, Рея? Пока наблюдала, что я делал, глядя на ту стену? И это тебе понравилось настолько, что ты... Что же тебе показал тот божок? И почему те, кто годами видел то же самое воочию, такими чувствами ко мне не прониклись? Что тебя во мне привлекло?..» Рея продолжает ровно дышать во сне, и Деймон вспоминает все её слова о том, что ей в нем нравится, чем она восхищалась в прошлом, но теперь впервые допускает мысль, что то была не обычная лесть, чтобы его задобрить. Даже не игра ради миссии. Вдруг она говорила то, что думает на самом деле? Оно ведь... слишком совпадало с тем, что Деймон желал, чтобы в нём видели другие. Всегда желал. Потому и считал простой лестью. А если всё-таки не лесть? А если Рея и правда в нём всё это видит, и для неё он действительно такой? «Тогда нужно за тебя держаться изо всех сил, — делает вывод он, поправляя на ней одеяло снова. — Другую такую я не встречу. Держаться и не давать повода сомневаться во мне. Или же...» Он застывает от внезапной идеи и улыбается. «А что, если я попробую твои желания превзойти? Как тогда ты будешь смотреть? Насколько сильно меня полюбишь, моя храбрая искренняя девочка, которую без всякой поддержки забросил в самое пекло один равнодушный божок?» В памяти Деймона всплывает момент, когда на стоящую перед отравленным Железным троном Рею рявкает Визерис, требуя назвать имя предателя. Страх и беззащитность на её лице, собственный порыв встать между ней и братом, чтобы защищать от таких, как он. А потом и вспыхнувшая ярость в первом же личном разговоре с ним, вынуждающая орать на Визериса, чтобы он не смел нападать на то, что теперь его. Не смел вредить его Рее! Он тогда почувствовал себя драконом, охраняющим своё сокровище, а сегодня, глядя на расстроенную Рею со стороны на той стене, понял, что и сам постарается своё сокровище не обижать. Им ещё жить вместе на Драконьем камне и растить детей... «Захочет ли она родить мне детей? Она что-то говорила, что ради миссии это решение оставили за ней — и тот божок действительно так устроить мог. Значит, нужно, чтобы захотела...» Повод для исполнения этого замысла представляется Деймону скоро, во время показательных поединков на турнире. Он старательно (и не без удовольствия) обучает юного лорда Блэквуда искусству боя на мечах, терпеливо исправляет его ошибки, с удовлетворением кивает, когда мальчишка их учитывает в новых атаках, — и всё это, ощущая очень заинтересованный и внимательный взгляд жены с трибуны. А затем мысленно ликует, услышав от неё, что она примеряла-таки это зрелище к их собственным детям, и уводит её трахаться под трибуну. В ту же комнату, где был с Рейнирой, но насколько же теперь это ощущается правильнее! Насколько страстной и отзывчивой оказывается в том же положении его Рея, с какой охотой отдаётся ему, как выразительно стонет и делится восторгами на общем и на валирийском языках, и это заводит ещё больше! «Как же сильно я тебя люблю, моя невероятная девочка!» — мелькает в голове у Деймона в тот момент. И позже, когда Рея кончает всего лишь от того, что её прижали к урчащему Караксесу, он мысленно кивает сам себе: «Нет, такую я точно больше не найду. Это моё!» Он благодарит богов вслух той же ночью, когда жена мирно спит. Уходит от неё подальше, к окну в гостиной, и тихо обращается к тому, не назвавшему своё имя старику: — Вас заботит только ваша миссия, а не её судьба. Меня теперь заботит и то, и другое. Я помогу ей добиться мира в Доме дракона так, как она это видит, но взамен прошу не забирать её после. Оставьте мне Рею, и я сделаю для вас и для неё всё. Вам ведь это ничего не стоит. Я прошу только об этом: оставьте мне её. Он замолкает, напряжённо вслушиваясь в ночную тишину, и ощущает, как встают дыбом волоски на руках и шее от едва различимого чужого шёпота: — Если только она сама этого захочет, Деймон. В тёмном окне на пару мгновений проявляется и исчезает строгое лицо того старика. Ощущение чужого присутствия пропадает, и Деймон выдыхает. Пытается отдышаться, трёт рукой лицо. Думает, что не ошибся, догадавшись, что эта Рея отправлена сюда не просто ради миссии, а ещё и на ограниченный срок. Но теперь после услышанного условия у него есть шанс это изменить. Сколько бы ни осталось времени до того дня, как представитель богов сочтёт миссию выполненной, всё нужно посвятить Рее. Надо убедить её в том, что ей будет хорошо здесь, в браке с ним, что он её больше не обидит (хотя это бы постарался сделать и без божественного условия), что готов её слушать и договариваться о чём угодно, как она хотела, обсуждать всё с ней... «У меня много дел, — думает Деймон, возвращаясь к жене в постель. — Помимо заговора Отто, много работы ещё, и от неё зависит будущее. Моё с Реей». Он разглядывает её умиротворённое лицо в окружении мягких тёмных кудрей, чуть приоткрытые губы, которые так сладко целовать, и ставший желанным профиль. Будто присутствие новой души изменило и ранее ненавистное тело (а может, его изменило то, что эта Рея больше улыбается, чем хмурится, не стягивает волосы лентой на затылке, не живёт в постоянном напряжении в попытке что-то всем доказать). «У нас должно быть будущее с этой Реей, — твёрдо решает Деймон и, не удержавшись, легко целует её. — Не с бронзовой сукой, а с леди Таргариен. Моей леди-женой». И он старается. Ещё больше и внимательнее, чем раньше. Ещё охотнее помогает ей в её замыслах — даже в таких странных, как убедить Визериса лучше трахать его королеву-жену, но то окупается сторицей и возможностью впервые после смерти Эйммы видеть счастливого в браке брата, да ещё и просящего о тренировках, чтобы соответствовать молодой жене. Он устраивает личное счастье и Рейнире с сиром Харвином, после чего становится спокойнее и за неё. По крайней мере, больше на измену Рее она его провоцировать не будет, у неё свой рыцарь теперь есть, и пусть радуют друг друга. Деймон надеется никогда больше не видеть свою Рею мрачной, не видеть то, как ей тяжело, но клятые борросовские выкормыши распространяют о ней ложь. Он слышит эти громкие осуждающие разговоры и шепотки, подходя к наполненному людьми шатру и с трудом сдерживаясь, чтобы не порубить их на куски, только бы все замолчали. Его немного успокаивает то, что Рея стоит рядом с Рейнис, и, если он успел заметить верно, всего несколько мгновений назад они даже обнимались, — что ж, у взрослой кузины всегда имелся разум. Деймону нравится, как Рея прямо смотрит ему в глаза, когда он идёт забирать ее из толпы, и не опускает головы весь путь до повозки. Но он почти презирает себя за то, что всё же везёт её в Драконье логово. В голове борются: «Я должен показать, что верю ей безоговорочно, и сразу отвести в нашу спальню» и «Она просила именно о таком испытании в случае слухов о её измене, и я ей тогда его пообещал». Все они сменяются досадливым: «Что же я творю?» — когда Рея устало прижимается к Караксесу, а дракон явно сочувствует ей и укоряюще косит глазом в его сторону. В тот момент Деймон думает, что ему было бы плевать, даже если бы она перетрахалась с целым отрядом городской стражи, если бы осталась после этого довольной. А она вслух заявляет, что сначала бы спросила у него разрешения. Невозможная женщина! Всё, что Деймон может после, — это разобраться с её обидчиками, чтобы они не смогли больше распространять такую ложь. В повозке по дороге обратно он пытается дать понять Рее, что сожалеет, что ей пришлось через подобное проходить, но она вновь — какой уже раз — поражает своим пониманием его мотивов. Даже того, в чём он не признаётся и себе: ему нравится, когда подтверждается, что он в важном для себя человеке не ошибся. Это слишком редкое явление после того, сколько раз он ошибался в важных людях, в Визерисе — прежде всего. Но Рея знает о Визерисе и принимает его невольные сомнения во всех окружающих как должное. Конечно, Деймон соглашается не вести Рею ужинать в окружении пустословов и мелких лицемерных завистников, а сопровождает её к более достойному и честному ночному обществу. Это отдельное удовольствие — наблюдать за тем, как свободно она дышит среди них, рыцарей и шлюх, как легко общается с уже очарованным ею сиром Лютором — впрочем, за этого здоровяка Деймон спокоен: он в ней явно видит что-то чудесное, но неприкосновенное. «Я тоже это в ней вижу, сир Лютор, — хочется сказать ему в ответ. — Но мне одному можно к ней ещё и прикасаться». После этой мысли Деймон уводит Рею в одну из самых любимых своих комнат во всём Вестеросе и опрокидывает на постель. Ему хочется так много сделать с отзывчивым и желанным телом жены, обласкать каждый его участок... Но он не учитывает ответного нетерпения Реи, ненадолго забывает, как быстро она вспыхивает в ответ, и нарывается на жалобы и мольбы. На несколько жалоб! Ему надо срочно что-то придумать, чтобы оправдаться как мужчине в её глазах, и он неосторожно делится своим главным потаённым страхом. Спрашивает, есть ли что-то, что она ему не простит, подразумевая: «На что ты обидишься на меня настолько, что скажешь «да», когда тот божок спросит тебя, хочешь ли ты покинуть Вестерос?» И... Рея заверяет, что такого нет! Что ей всё равно захочется держаться с ним рядом. Видеть его. Убеждаться, что у него всё хорошо. И её словам очень хочется верить! Потому что она им верит точно. Трахая её так, как она любит, — глубоко и сильно, входя и выходя почти на всю длину, слушая её стоны и слова одобрения, восторги на валирийском языке, Деймон чувствует, как отступает страх её потерять. Седьмое пекло, у него должно получиться! С ним должна остаться эта женщина, которая так восхитительно кончает с его именем на губах. Он будет чтить её как свою главную леди, любить и защищать, обеспечит всем, что она пожелает, на Драконьем камне, постарается убедить родить им детей и станет им хорошим отцом. Он укрывает её одеялом, желает доброй ночи и осторожно прижимает к себе, ощущая, как постепенно замедляется биение её сердца, а дыхание становится совсем тихим и ровным. Ради своей главной цели Деймон собирается сделать всё. В том числе и наслаждаться каждой проводимой с любимой женщиной ночью, каждым проживаемым вместе с нею днём.