Письма

Время ближе к полуночи¸ когда Миха ломится в дверь его загородного дома. Андрей не то что растерян, но размокшая папка в руках Горшка сбивает с толку. - Долго морозить-то меня будешь, - недовольно комментирует гость, отодвигая хозяина плечом из проема. - Велкам, - отзывается тот, - говнодавы хоть сними, Боже! Пока Миха неловко разоблачается в прихожей, не отнимая загадочную папку от груди, Андрей перебирает недавние события в попытках сообразить, что могло сейчас триггернуть. Сериал Миха горделиво игнорировал, мол, не царское это дело на всякую муть реагировать. Шипперов не гнобил, махал только рукой снисходительно («пускай дети тешатся!»). Газетки желтые уже пару лет как не читал. То есть был в дзене, как ни погляди. Но взъерошенная шевелюра и общий взволнованный вид ломали эту теорию на корню. Андрей бы предложил ему рюмку чая, но не видит смысла ходить вокруг да около: - Это что у тебя там за архив? Лицо у Михи заливается ржавыми пятнами, прежде чем он парирует: - Ты где переписку хранишь? Андрей оторопело глядит на эту картину: смущенный Горшок. - А ты что, думаешь, у меня в подвале архив фанатской почты? - Ну, кто тебя знает, ё-моё, может, у тебя там клуб по переписке был, - все больше краснея лицом, отвечает Миха. И только тут Князь соображает, о каких письмах идет речь. - Это из армейки которые? Взгляд Михи наливается обидой и виной, папка в его руках резко шлепается об пол. - Они там, - запинаясь от эмоций, начинает он, - говорили, что я тебя там бросил. Что ты меня ждал, а я – Андрей моментально соображает, что, видно, эту серию Горшок посмотрел. Подходит к нему аккуратно, легонько за запястья берет. Притягивает к себе. - У меня все письма твои, вот, - бормочет в плечо расстроенный Миха. – Не смотри, что помятые, перечитывал просто. Андрей сжимает объятья, чтобы он не сбежал, как это бывает всегда, как только заходит речь об этих неназванных чувствах, которые тлеют между ними, будто угли под пеплом. Что еще нужно ему сделать, чтобы Миха опять не сбежал? Вот и кино уже про них сняли, и все всем там очевидно, кроме него одного. Удивительно, что он не вырывается, дышит влажно в шею, висит на плече задумчиво. - Я, знаешь, как с твоими письмами носился, - его баритон вибрирует где-то под горлом, И Андрею не стоит так радоваться этому, но когда, если не сейчас? – Думал, не дождусь тебя. Такая тоска была. Андрею и этих бы крох хватило, но, видно, разбился сегодня на его улице грузовик счастья. - А ведь главное я тебе так и не отправил, - Горшок замирает, а потом поднимает к лицу его руку, невесомо каясь губами почти невидимых шрамов. Андрею одновременно жаль то особое, потерянное письмо, и нет, ведь все, что писал, говорил, сочинял Миха, все это было так или иначе посвящено ему. Так было у них с самого начала, так будет и до конца.