Змеиный мираж

      Едва ноги ступают на территорию поместья, чувствую родное чужое прикосновение к нему.       Ты здесь.       Ты была в каждой комнате. Каждом уголке. Каждом спрятанном тайнике от человеческого глаза.       Ты до сих пор здесь… и что-то ищешь. Даже зверя снова под Империус бросила.       «Грёбанный домовик, кто знает, может лучше, чтобы он не докладывал?»       Сука. Догадывался, что ты здесь и сейчас предана не просто так. Догадывался, что за нерушимой мысленной стеной творится полнейшее безумие. Знал, что единомышленников ещё слишком мало, чтобы они сами меня искали, но поверил Варе и слепому сну, который говорил, что ты, Гермиона, — с нами надолго.       Кто же мог подумать, что я за несколько недель привяжусь к тебе так же сильно, как и к собственному крестражу? Кто мог подумать, что тот, кто не умеет чувствовать, вновь услышит биение сердца? Мог ли я подумать, что захочу обладать не только внешней оболочкой, но и душой?       Душой, Салазар тебя побери, душой, которую так же захочу в щепки раскрошить, чтобы вечность вместе. Чтобы рядом была.       Сейчас же, отправляя Вару в комнату, понимаю, что душа отменяется — хочу только тело.       Переступив порог библиотеки, вижу, как ты дрогнула, положив руку на палочку, хоть и старалась показывать невозмутимость, читая книгу.       Удивительная вещь — страх. Бояться можно разного. Будь то темнота или яркий свет. Возможно, смерть или привязанность. А, может, любовь? Любовь к монстру ещё более страшная.       Я же чудовище. Я же создание, которое хочет идти к своим желаниям кровавой дорогой. Я — монстр, который желает убивать всех и всё, чтобы достигнуть всея захвата. Я такой — каким меня именуют. Такой — каким меня сделали.       Эти мысли ты скрываешь за ледяными стенами в голове? И пусть к ним ещё не добрался, я вижу это в твоих глазах, когда ты осуждающе смотришь на мои действия.       Но, Гермиона… Моя милая Гермиона, ты так ошиблась, когда списала со счетов чувства, которые не физические. А химические, которые на периферии… которые будто по волшебству появились. А, может, и правда? Может, ты меня Амортенцией опаиваешь?       Уверен, что ты видишь мою заинтересованность тобой. Вижу, что замечаешь нездоровый блеск, когда ты одеваешься не так, как тебе привычно. Знаю, что чётко отмечаешь в моих глазах ебучую ревность, когда белобрысый гад тебя касается.       Я всё знаю, Гермиона.       Знаю, ведьма, чувствую и тебе передаю через метку ярость, которую испытываю, пока Драко жмется к тебе, облизывает взглядом, мысленно трахает у меня на глазах. А магия во мне вибрирует, желая вырваться наружу вместе с зелёным лучом Авады.       И сейчас, пока я ласкаю твои пальцы, а не он. Пока касаюсь вместе с тобой ветхих страниц книг и готов забыть о многом, он где-то шляется. Готов закрыть глаза на многое, — но не ложь и предательство.       Мы с тобой говорим. Говорим о мелочи, которая для меня лишь капля в океане. Мои цели величественные. Ты даже представить себе не можешь насколько. Ложь льётся не только из твоих уст, которые хочется в кровь разорвать зубами, но и моих.       Я не лжец. Просто меня таким видят. Пусть и говорят, что патологический. Генетика плохая, а, может, просто стал таким. Плевать. Мне плевать, что говорят. Но если лично услышу, заставлю каждого язык съесть, чтобы не клеветали.       Хотелось бы крикнуть, что не больно догадываться о предательстве, но не могу. Очередная ложь. Ложь самому себе, что ничего не испытываю.       Чувство только одно в груди, которое есть желание выжечь, возможно, запечатать в крестраже, как часть души. Чтобы было. Чтобы моё. Только моё.       Ты рвано дышишь. Нервно. А я лишь спокойно стою над тобой, хотя хочу в клетку кинуть и самым изощрённым маггловским способом пытать, чтобы выведать все секреты. Уверен, у тебя их много… И в то же время желание выкачать весь воздух из твоих лёгких лишь одним поцелуем, будто въелось в мысли, вытесняя другое.       Ты что-то говоришь или спрашиваешь, а я сажусь в кресло, желая провернуть с тобой маленькую шалость. Безмолвно произношу заклинание, врываясь в твою голову как можно тише. И как только вижу стеклянный, потерянный взгляд, хлопаю ладонью по бедру.       Ты в неволе, но шок, отражающийся на лице, чуть ли не вопит о нежелании подчиняться. Так даже лучше. Люблю трудности.       Снова хлопаю, а ты головой машешь, пытаясь скинуть слепую пелену с глаз. Вижу точную ярость, которая проскальзывает с твоим сопротивлением. Ты всегда прячешь за кофейной радужкой огромный спектр эмоций, а я замечаю, но не всегда могу понять, кому они предназначены. Вижу недовольство, когда встаёшь на ватных ногах, двигаясь навстречу.       — И чего ты хочешь? — спрашиваешь. То ли сдаешься, то ли подыгрываешь, продолжая внутреннюю борьбу. Ласково, словно сама того хочешь, проводишь указательным пальцем по скуле. — Чего, Том?       Имя плюешь, хотя уверен, что думаешь абсолютно иначе. Ты касаешься нежно, будто с заботой и ебаной любовью. Словно мы с тобой встретились по случаю, а не ведомой долбанной судьбе, что может нас уничтожить.       — На что ты готова, чтобы наказать обидчика? — бросаю и едва дотрагиваюсь кончиками пальцев твоего шрама.       Я убить готов каждое создание во всех возможных мирах, которые вред тебе причинили. Готов за каждый твой шрам, пролить литры крови ублюдков, посмевших поднять на тебя руку. Неистово хочу выпотрошить Драко, чтобы даже думать не смел о тебе, твоём теле… душе… Твоей, блять, душе, которая должна принадлежать исключительно мне!       — На всё, — шепчешь на выдохе, стараясь не шевелиться на бёдрах.       Всегда относился к женщинам с уважением, никогда не нарушал личных границ, не смел себе позволить интимно прикоснуться, если нет явного на то согласия. Но не сейчас. Пусть это и не так, как хочу, но не могу отказать себе в лёгкой шалости.       Кладу руку тебе на живот и пальцами вывожу руны, ведомые только мне. Наблюдаю за реакцией, вспышками недовольства в глазах и жалею, что это не палочка, которая после первой руны вывернула бы тебя наизнанку.       — Том, — снова шёпот, такой личный, будто и правда тебе не безразличен, но я не верю. Лимит не бесконечен, маленькая ищейка.       — Расскажешь мне сказку? — спрашиваю, пока рукой забираюсь под свитер, отодвигая чашечку лифа в сторону.       Ты дергаешься, продолжая отстаивать своё право на выбор. Но заметив моё негодование, стараешься исправить оплошность, перекинув ногу через бедро, оседлав. Обнимаешь за шею, мурлычешь, оттягиваешь момент неизбежного, зная, что точно не куплюсь. И я думаю о том, может, прекратить весь спектакль и избавиться от слабости в твоём обличии?       Как бы сильно этого не хотелось, я держусь. Видит Салазар, держусь, когда вытягиваешь блядскую улыбку на лице, будто только и ждёшь от меня крупицу внимания. Держусь даже тогда, когда пальцами ведёшь от шеи к ключице, а следом и к пуговицам рубашки.       Сдалась таки…       Твои ловкие манипуляции и я обнаженный. Обнажён и телом, и осколками оставшейся души.       Сжимаю одной рукой грудь, пока вторую кладу на бедро, стискивая его с такой силой, что ты стонешь. Стони. Стони громче. Стони так, чтобы каждый слышал твою принадлежность мне.       Ты как вещь, как чёртова игрушка, которой не было в моём детстве. Интересная, красивая, неповторимая. Но не моя. Точнее не только моя, что меня вовсе не устраивает. И, пока второй владелец не успел заявить на тебя права — я хочу сделать это первым.       — Смотри в глаза, — тихо говорю, когда ты носом утыкаешься в изгиб шеи.       Удивительно. Всегда непокорная, строптивая, со своей точкой зрения, но сейчас… сейчас ты словно загнанный в клетку зверёк, желающий вырваться из лап охотника. Наконец-то поняла, что подчинение это единственный правильный выбор.       Грубо массирую грудь, пока ты ёрзаешь на бёдрах, всячески пытаясь показать своё желание, преданность, взаимность. Ухмыляюсь, когда губами касаешься шеи влажно, развратно, точно оставляя следы своего пребывания, словно метки ставишь, как я делаю с тобой.       — На колени, Гермиона, — шепчу и ласки прекращаются.       Твои дрожащие руки на плечах так и вопят, что этого не хочешь. Как жаль, что мне плевать.       Отстраняю тебя от себя, заставив встать на ноги, после чего резко дёргаю за запястье, вынуждая преклониться.       — Я, — чеканю, наслаждаюсь гневом в проблесках сознания в глазах, который едва мешается с похотью, — сказал, — вычерчиваю неведомый узор на руке, — на, — расстёгиваю ремень, — колени, — достаю его из шлевок.       Тихий неразборчивый шёпот разносится по помещению, а я смеюсь, словно точно умалишённый. Твоё сознание пробивается в реальность, понимает, что происходит что-то не так.       Давно не ощущал настолько большой спектр эмоций, как рядом с тобой.       Смотрю в глаза и кладу руку на пах, пока ещё намекая тебе касаемо ожиданий. Несколько минут ты сидишь неподвижно, лишь руки на моих бёдрах выдают всю степень нервозности. Сминая, грубо царапая ногтями ткань, ты, вздохнув, приподнимаешься и встаёшь с пяток на колени, схватившись за кромку брюк.       — Том, — шепчешь, а я как завороженный наклоняюсь.       Секунда промедления и я в позиции проигравшего, когда ты губами впиваешься в мои, сильно сжав в ладони член, через ткань. Хотел унизить, опустить тебя до того уровня, что заслуживаешь, но сам остался на дне, как только ответил.       Сминаю губы больно, кусаю до крови, языком вылизываю весь металл, что выступает из ран, чувствуя истинное удовлетворение от происходящего. Хватаюсь за непослушные кудри, когда разум осознает, что ты пытаешься тянуть время, и разрываю поцелуй.       Тяжёлое дыхание — одно на двоих. Горящие возбуждением глаза — отличаются пониманием. Цели и желания — разные.       Тяну за волосы вниз, буквально вынуждая упереться носом в пах и ты, как ожидал, сопротивляешься, поставив ладони на пресс.       — Ты же этого хочешь? — спрашиваю, через метку посылая импульс вожделения, добавляю остроты к чарам, чтобы наверняка покорить.       Кладу ладонь на бархатную щёку, еле касаюсь пальцем уродливого шрама, который ни капли не портит твоего очарования. Плавно веду кончиками к макушке, когда чувствую, что ты тянешь за пояс штанов, пытаясь их снять. Привстаю, чтобы тебе было легче, и улыбаюсь, когда ладонью обхватываешь член и несколько раз по нему ведёшь.       — Ртом, Гермиона, — командую, наматывая волосы на кулак. — Ртом и глубже, — говорю, едва надавливая на затылок.       Чувствую очередную покорность, когда языком проводишь по головке, вынуждая меня расслабленно откинуться на спинку кресла. То ли дразнишь, то ли медлишь выводя влажные узоры и не пропуская ни одной вены, уделяешь внимание каждому миллиметру чувствительной кожи.       Давлю сильнее, вынуждая взять его в рот и блаженно выдыхаю, ощущая, как член упирается в заднюю стенку горла. Держу тебя в таком положении, заставляю терпеть дискомфорт, чтобы почувствовать власть над твоим телом, какую ты смогла обрести над осколками моей души. И терплю разочарование, когда ты, уверен, намеренно кусаешь, вырываясь из хватки. Отпускаю тебя, ухмыляясь, слыша звонкое причмокивание.       — Ты же не настолько эгоист, Том? — говоришь, акцентируя моё внимание на своих пальцах, которые нагло облизываешь, а после ныряешь ими под ткань штанов.       Хватаю тебя за руку, чуть ли не рычу, резко разворачивая к себе спиной. Животом укладываю на стол, как только свободной ладонью сбрасываю всё его содержимое.       Разрываю брюки прямо на тебе, стягивая их до колен вместе с бельём. Наслаждаюсь открывшейся картиной, которая только для меня.       — Том, — снова исступленно, тихо и даже просяще.       Сознание с ума сходит, пока я делюсь с тобой всеми своими эмоциями. Хочу делить их с тобой всегда. Чувствовать каждую ноту сумасшествия, остроты и страсти. Каждое мгновение безумия, похоти и даже грёбаной нежности, которую ты временами проявляешь. Хочу чувствовать тебя всегда и везде. Навеки вечные.       — Пожалуйста, — призывно машешь бёдрами, а я скулить готов и отказаться от своей затеи, желая испытать всё наяву.       Святая Моргана, я впервые сам себя готов проклясть, но и тебя со мной вместе за ебаные чувства. Как хорошо было их не испытывать.       Ладонью провожу по промежности, желая хоть мысленно насладиться твоим желанием. Пальцами массирую возбуждённую плоть, наслаждаясь сдержанными стонами удовольствия. Вижу, как ты подмахиваешь бёдрами, желая получить оргазм и вспоминаю — я эгоист. По крайней мере сейчас.       Убираю руку, слыша твой разочарованный вздох и, пока не успела возмутиться, грубо толкаюсь навстречу, растягивая тебя для себя.       — Чёрт… — с твоих губ, как услада, жаль, что не по-настоящему.       Ты пытаешься встать, чтобы острее чувствовать, но не даю тебе такой возможности и буквально с силой впечатываю лицом в стол. Наклоняюсь для удобства, ладонью сжимая кудрявые волосы, пока второй грубо шлёпаю по ягодице, срывая с твоего рта более несдержанные похоти и грязи стоны желания.       — Ты, кажется, хотел услышать от меня сказку, — шепчешь, между тяжёлыми вздохами, пока пальцами мнешь столешницу.       — Хочу сказку о тебе, — сбивчиво, едва выговаривая, понимаю, что стоит молчать, чтобы магия не развеялась, если хочу довести дело до конца, чтобы изучить тебя, а не меня.       — В другой раз, — коротко и лаконично, прежде чем ты, приложив немало усилий, таки встаёшь на локти.       Твоя воля сильна. Чувствую. И всех убить готов, лишь бы покорить себе. Лишь бы оставить для себя.       Тебя — мне.       Не люблю и не ненавижу, снова утыкая тебя лицом в стол, жёстко входя сзади. Чувствую, что мой организм сливается с магией, передавая импульсы туда, куда я вовсе не рассчитывал. По крайней мере сегодня. Ощущая твою скорую разрядку, грубо отзываю заклинание, видя твоё потрясение.       Тяжёлое дыхание — одно на двоих. Горящие возбуждением глаза — отличаются пониманием. Цели и желания — разные.       Ты дышишь рвано, оглядываешься, точно помощь ищешь. Я же улыбаюсь, как только сбивчивое дыхание покидает лёгкие, а глазами смотрю в твои.       — Какого чёрта, Том? — спрашиваешь, руками комкая ни в чём не повинную книгу.       Не отвечаю, хочу взбесить, и, кажется, у меня это отлично получается, когда я молча встаю из кресла и ухожу, слыша напоследок сквозь зубы:       — Доброй ночи, Том.