Теперь — никогда

Заламываю в очередной раз пальцы наматывая круги по гремёрке, и прошу Пашу принести третий стакан воды за последние двадцать минут. Судорожно поглядываю на часы, и мучаю свою губу, вновь съедая помаду. До концерта остаются жалкие двадцать минут, а я до сих пор не увидела тебя. Ты обещал успеть к началу вместе с мамой, и именно поэтому я переживаю ещё больше, уровень ответственности вырос ещё на одну единицу по моей собственной шкале. — Моя нежность, — слышу знакомый низкий, с хрипотцой, и тут же оборачиваюсь, влетая в твои объятия. Жмусь к твоей груди, восстанавливая дыхания, пока ты бегаешь пальцами по моему позвонку. — Это тебе, — протягиваешь букет роз в два раза больше меня самой, и двумя руками обхватываешь мою талию, пока я обхватываю стебли. — Спасибо, — тянусь, и мажу поцелуем по подбородку едва доставая до тебя даже на каблуках. Сжимаешь моё запястье, когда я поправляю помаду, когда путаюсь в подоле платья стараясь поспевать за тобой в коридоре, когда я поднимаюсь на сцену и креплю звук, когда включаю микрофон и судорожно выдыхаю, желая отогнать волнение, что так некстати поселилось в моей душе прямо сейчас. — Малыш, я горжусь тобой, — шепчешь мне на ухо, сжимая в объятиях и оставляешь поцелуй на лбу, всё как я люблю. Ты ни разу не нарушил своё обещание быть рядом и беречь меня, и вот сегодня ты бережешь моё спокойствие, даже не догадываясь о том, что я задумала. Рвано выдыхаю, бросая на тебя влюбленные взгляды, и делаю шаг в свой волнительный вечер. Погружаюсь в песни, проживая каждую строчку наслаждаясь этим чувством. Сцена — наркотик, как и твои глаза, а ещё руки, запах и любовь. Я точно знаю кому пою сегодня, и насколько особенным станет этот концерт. Делаю глоток воды, и меряю шагами сцену, давая себе спасительные несколько секунд. Антон перебирает струны создавая едва слышимую мелодию, а моё волнение достигает придела. — Сьогодні в мене тут є три мами, — выдыхаю слова хрипя в микрофонный динамик. Голос предательски срывается и я не могу понять от чего конкретно. То ли от раздирающей боли в горле, которая пульсирует уже третьи сутки, то ли от колотящего волнения, которое заставляет сердце бешено ударятся о грудную клетку. Сжимаю бумажный стаканчик не веря в то, что сейчас скажу, и откашливаюсь, оттягивая мучительные минуты признания. — Ну мама в мене одна, Світлана Андріївна, мама моя, приїхала сьогодні, — расплываюсь в улыбке, вылавливая из толпы маму, и стараюсь вдохнуть чуть больше кислорода в легкие, пока зал не стихает овациями. Кланяюсь и вновь хватаюсь за несчастный стакан, который, скорее всего, не доживет даже до конца моего запланированного признания. — В мене є зілля, щоб всі хлопці мої, ну в нас завжди в Україні варять зілля, щоб всі хлопці були наші, оце зілля зварила друга мама, Валентина — няня Вені, дякую вам. В голове всплывает недавний диалог с Даном и моя шутка про зелье, которое получается лишь у Вениной няни. — Малыш, мне кажется, твой чай какой-то особенный, — рассуждает Дан, делая глоток с моей чашки. — Да, это зелье, чтобы все мужчины были мои, — показываю язык, ловя на себе растерянный взгляд и врезаюсь в его губы. Делаю очередной глоток, возвращая бумажного предателя на место, но горло всё также першит, не давая возможности звучать более громко, — вона знає рецепт, — добавляю, удивляясь своей внезапной решительности. — Так, ну і красень, найкращий мужчина на світі… після сина, — сжимаю микрофон в пальцах подбирая слова, и неожиданно легко делюсь со всеми своей самой большой тайной, своим лучшим. Я точно знаю, что прямо сейчас он стоит за кулисами и также как я судорожно хватает воздух, от переизбытка эмоций, разглядывая мою едва заметную в полумраке фигурку. Страшно? Очень Счастлива? Очень Мне всегда казалось, что скажи я хоть слово о том, кто каждый вечер сжимает меня в своих объятиях до хруста костей и залечивает своими поцелуями мои раны, всё в миг рухнет, растворится в этом мире, погрязнет в вранье и уйдет в небытиё, но сегодня это звучит так правильно, так откровенно, так честно. Дарю себе это маленькое, такое тихое, но такое громкое признание, чтобы нам стало спокойнее. Это так невероятно волшебно, говорить о тебе со сцены в микрофонный динамик, вкладывая всю нежность и любовь, которой ты пропитываешь меня до кончиков пальцев, каждый день, каждый взгляд, каждое касание. — Тому, хлопці мої, — возвращаюсь к зелью, давая тебе понять, что после сегодняшнего концерта у тебя попросту нет другого выхода как любить меня всю оставшуюся вечность. — Мама Люда, мама Дана Балана сьогодні в залі так само, — осекаюсь называя привычное «мама», и быстро добавляю чья, но кажется, все уже давно всё поняли, и совершенно не нуждаются в моих словах. Хлопаю вместе с залом, расплываясь в счастливой улыбке, и бегаю глазами по залу, ловя удивление всех вокруг, даже Антон, который обычно не задаёт лишних вопросов, сейчас бросает на меня непонимающие взгляды. — Людмила, ви красива, надихаюча, і народили красеня, благородного, чесного, легенду своєї країни, браво, — ищу твою маму напоминая ей о том, что она до безумия красива, и в очередной раз срываюсь на комплименты для тебя. Больше не страшно. Тяну первые строчки очередной песни, но твоя мама внезапно появляется в поле моего зрения, и я просто не могу иначе. Бегу к краю сцены, падая на коленки, и оказываюсь зажата в материнских объятиях, таких теплых, таких нужных именно сейчас. Жмусь к ней сильнее и едва различаю тихие слова любви, из-за шума в ушах. Смущаюсь, но не прерываю зрительный контакт, слушая комплименты в свой адрес, срываюсь на тихое «спасибо» крепче сжимая её запястья и восхищенно обращаю её внимание на зал, который не замолкает, пристально следя за нашим коротким диалогом. Обхватываю букет, стараясь сосредоточиться на концерте, но слёзы предательски подступают, скрываясь за пушистыми ресницами и я едва заметно смахиваю свою сентиментальность, прячась за пышными бутонами. Боже, как же я люблю твою нашу семью. Кое-как заканчиваю концерт, вручая Жуку право на исполнение своей песни, и пою на бис, едва дотягивая ноты. Не успеваю брать дыхание, и кажется, завтра совсем останусь без голоса, но сегодня это уже не важно. Сейчас вообще ничего не важно. На подкорке мозга уже давно записаны слова всех песен, а движения автоматически воспроизводятся в такт мелодии. Прокручиваю в голове все свои слова за последний час и с каждым разом удивляюсь всё больше, скорее всего, я никогда не решусь повторить это безумие. Шлю воздушный поцелуй в зал и скрываюсь в кулисах, за которыми не обнаруживаю тебя, с досадой осознаю, что у меня совершенно нет времени на твои поиски, я обещала встречу, и мне срочно нужно идти, если я хочу поскорее добраться домой. Натыкаюсь на твою маму, буквально снося её с ног, и снова ощущаю крепкие объятия, они так похожи на твои, такие же надёжные и тёплые. Она восторженно делится своими эмоциями и разбирает по крупицах каждую песню, которую услышала сегодня в зале. Ещё раз благодарит за мою такую важную откровенность, и не выпускает мои дрожащие пальцы из своих. Взволновано прикладывает ладонь ко лбу, когда я в очередной раз задыхаюсь в приступе кашля, и просит измерить температуру, как можно быстрее, а еще отдохнуть после такого сложного во всех смыслах дня. Понимающе кивает, когда Витя показывает на время. — Я люблю тебя, — в очередной раз за вечер сжимает меня в своих объятиях и задаривает любовью, на которую способна только мама. — Спасибо, я люблю вас, — шепчу едва различимо, шмыгая носом, и виновато улыбаюсь. Сжимаю складки пальто, совершенно не понимая как должна себя вести после всего, что наговорила. Я явно не рассчитала запас храбрости. Растеряно машу руками, бегая взглядом по толпе не менее взволнованных ребят и сразу же оказываюсь с очередным букетом. Но самый важный сейчас лежит рядом с вторым. Вы с мамой даже к выбору цветов подходите одинаково серьезно. Девочка робко протягивает фото на подпись и я с удивлением обнаруживаю любимый снимок. — Запачкали парня, — сжимаю нашу общую фотографию, проходясь пару раз ноготком по лицу и всматриваюсь в ленивые зрачки, которые ждут меня в гремёрке уже второй час. Смущённо улыбаюсь, пропуская мимо ушей неловкий смех девочек и тянусь к очередной фотографии. Мой взгляд цепляет огромный пакет и я тут же заглядываю внутрь. — Во-первых тут есть вино. Ну, вы же знаете что всё молдавское самое лучшее, — начинает рассказывать девушка на английском, а я улыбаюсь, мысленно соглашаясь с второй частью предложения. — Ещё у нас есть кастомная джинсовка на спине которой этот рисунок, — показывает распечатанную картинку и я тут же вспыхиваю румянцем, вспоминая как хвасталась Дану такими талантливыми людьми. — Значит на джинсовке этот рисунок, да? Интересно… — закусываю губу, и с нескрываемыми интересом разглядываю подарок. — Вы же знаете чьи это руки на рисунке? — робкий вопрос озвученный в пол голоса совершено не удивляет меня. — Конечно, я надеюсь, — шепчу, точно зная, чьи руки обвивают мою талию там. — Мы желаем вам ощущать тепло этих рук всегда, — добавляет, пока я перехватываю пакет. — Да, спасибо большое, — заглядываю в глаза и с облегчением выдыхаю. Неужели это всё было так легко? Кутаюсь в пальто сильнее, зная, что ты обязательно будешь ругаться за мою безответственность и открытое горло в разгар болезни, но всё равно ускоряю шаг, желая побыстрее оказаться в твоих руках. И я буквально готова разрыдаться, когда наконец-то чувствую их на себе. Ты что есть силы сжимаешь меня до хруста костей и путаешься в собственной нежности. — Я так тебя люблю, — хрипишь в перерывах между поцелуями, сильнее вдавливая меня в своё тело. — Мой, свой, — глажу щетинистую скулу, кутаясь в твое пальто сильнее. — Не пожалеешь? — интересуешься выгибая бровь. — Теперь — никогда.