Мишени

Зачем? мы когда-то встретились Зачем? прикоснулись взглядами Друг в друга прицельно метились Чужие мишени падали

ЙОЭЛЬ — Я знаю, ты не ответишь, — Нико медленно проводит пальцем по его виску, заправляя за ухо прядь волос. — Но всё же… Ты рассказываешь психотерапевту о своих отношениях? Йоэль сглатывает, не открывая глаз, и молчит. — Просто мне кажется… нет, не кажется. Это нужно. Может, больше всего остального. — Как насчёт тебя? — отрывисто спрашивает он. — Твоих отношений? Ты рассказываешь? Ты вообще ходишь к психотерапевту? — Ты же знаешь, что нет. — А стоило бы, — с нажимом говорит Йоэль, наконец, взглянув на него. — Твоя кукушка не здоровее моей, знаешь. Может, ты думал иначе, но нет. — Ну я пока не забирался на крышу, чтобы решить свои проблемы, — осторожно парирует Нико, слегка щурясь, будто ожидает прилёта по ебалу. Йоэль вдруг вспоминает свой давний сон: когда Нико ударил его… так бесконечно давно. Как раз накануне внезапного возвращения из свадебного путешествия. В шаге от нового знания. В начале конца. — И это что-то меняет? Делает тебя лучше меня? Осознаннее? Твоя душа чище, да? Или просто твоё пальто белее? — Нет, блядь, — Нико примирительно поглаживает его по груди. — Не чище, и не мне носить белое пальто. Не злись, пожалуйста. Я всего лишь пытаюсь продумать будущий тур, избежать для тебя боли и дискомфорта. Попроси расписать тебе схему действий на всё это время. Поделись со мной. Давай выжмем свой максимум, достигнем того, к чему идём и выживем при этом. И кайфанём. Что не так в моём плане? — План хорош, — Йоэль потирает лицо ладонью. — Ты прав, конечно. Просто… Я люблю мужика, который трахал моего любовника, но я спал с его женой, а ещё они оба трахали меня одновременно, и не забудем, как мы расписали на двоих одного парня, с которым я ебусь параллельно и не намерен прекращать, как вы считаете, Ритту, я стабилен? — Я не пытаюсь тебя учить, — уточняет Нико, наклонившись ближе, и смотрит на него, как удав на кролика. — Я хочу, чтобы нам обоим было легче жить. — Я знаю, — отзывается Йоэль, пропадая в его глазах. — Будет тебе план. Нам. — Хорошо, — улыбается Нико, и Йоэль чувствует сладкую дрожь в районе диафрагмы, но усилием воли берёт себя в руки. — Теперь скажи мне, наконец, что у вас с Минной. Ему страшно спрашивать, однако ещё больше пугает безмятежность Нико. Он тяжело пережил её отъезд, но, прожив ту неделю, когда они все за ним приглядывали, словно сделал лоботомию. Нико замирает на секунду, сползает с него и садится на кровати, сложив руки на коленях. С минуту молча думает, потом встаёт, вытаскивает из ящика стола какую-то бумагу и протягивает ему. Йоэль пробегает глазами по строчкам, не сразу вникая в суть, хотя смысл ясен с полувзгляда. — Меня бы оповестили из суда, но она пришла сама, и эту копию мне оставила, — Нико говорит тихо и монотонно, расчёсывая пальцами волосы. — Если подписать сразу обоим, не будет лишних проволочек. — Нико… — голос срывается, Йоэль не знает, что сказать. Поднимается с кровати, аккуратно кладёт заявление о расторжении брака на стол, и обнимает Нико. — У нас полгода на обдумывание, — сообщает тот, не глядя в глаза. — Ровно шесть месяцев, время пошло. Йоэль молча прижимает его к себе, поглаживая по волосам. Минны здесь нет — значит, обдумывать своё решение она планирует не рядом с Нико. Впрочем, в ближайшее время его тут и не будет. — Она поживёт здесь на время тура, — опровергает его мысли Нико. — Присмотрит за Ромми… и вообще. Это ведь и её дом. И вообще. Чёрт, он всё время забывает о домашних питомцах. Потому что они не его, и слава богу. Он едва справляется с ответственностью за себя самого. — И она сказала, что не уйдёт, — неожиданно говорит Нико, и Йоэль сначала перестаёт понимать ситуацию, пытаясь разгадать выражение в зелёных глазах. Потом до него доходит. А ревнивцем у них считается он. — Тебе не нравится, что она будет свободна выбирать? — осторожно спрашивает Йоэль, изо всех сил сдерживая нервный смешок. — Прямо как ты? — Я… блядь, — Нико мрачно усмехается, разглядев его настрой. — Пошёл ты. — Нико, Нико, — Йоэль сгребает его в охапку, прижимая к себе. — Ну хорошо же. Она останется с тобой. — Надолго ли, — придушенно вопрошает тот, уткнувшись лицом ему в грудь. — Это зависит и от тебя, — задумчиво отвечает он. — Цени каждую минуту. Минна стоит всего мира. Если бы он мог донести свою всратую философию до самого себя. НИКО — С Новым годом, Нико, — она протягивает ему красиво перевязанную коробку, улыбаясь так знакомо, что это больно. Он страшно соскучился. — Спасибо, — только и может выговорить он сейчас, берёт подарок, осторожно обнимает её и удерживает, прижав к себе. — Помочь? — Нет, я отлично справляюсь. Возьми сумку, пожалуйста. Она действительно почти не хромает, хоть и вынуждена пока опираться на трость, но это уже не костыли. Нико пропускает её в квартиру, подхватывает сумку и закрывает дверь. — Сделай мне одолжение, ладно? — он садится на корточки и помогает ей разуться, прежде чем она успеет возразить. — Спасибо, — Минна смотрит ему в глаза, когда он поднимается и замирает совсем близко. — Я соскучилась по тебе. — Я очень скучал, — выдыхает он и снова обнимает, не выдерживая дистанции. К чёрту. — Очень… — бормочет ей в шею, радуясь, что она не отталкивает. Минна опирается спиной о стену и мягко гладит его щёки обеими руками, поворачивая к себе. Ищет что-то в его глазах, касается губ своими, и он отчаянно откликается, стараясь сдержать чувства, но это всегда так сложно. Ромми, тихо мурлыча, трётся об их ноги. — Пойдём, сварю тебе кофе, — предлагает Нико, усилием воли прерывая поцелуй. Она молча кивает, снова берёт свою изящную трость и идёт за ним. Кот моментально запрыгивает к ней на колени и сворачивается там, будто и не слезал. Будто и не было долгой разлуки. Будто всё хорошо, и нет подвешенных вопросов, и никакого звенящего в воздухе напряжения… Будто хоть когда-то так было. Нико мрачно встряхивает головой и принимается возиться с кофе, смаргивая непрошеные слёзы. — Нико, смотри, — говорит Минна, поблагодарив за кофе, когда он ставит на стол две чашки, и протягивает ему лист бумаги. Он пробегает глазами текст, моргает несколько раз и перечитывает. — Я не хотела подавать его одна, чтобы ты получал уведомление суда, — добавляет она, голос подрагивает, но звучит твёрдо. — Давай подпишем вместе. — Ты уходишь? — Нико силится вникнуть во всё сразу, но мысли разъезжаются и несутся по разным путям, словно вагонетки в подвале Гринготтс. — Нет, — она всхлипывает и улыбается одновременно, стараясь сдержать слёзы. — У нас есть полгода на раздумья. Но ничего не изменится, Нико. Я очень много обдумывала. Пусть не меняется, но… В таком виде наши отношения не должны быть браком. Даже формально. Нико смотрит на Ромми: тот презрительно щурится в ответ. Он обходит стол, опускается на пол, аккуратно ссаживает покладисто мяукнувшего кота на пол и кладёт голову ей на колени. — Но они должны быть, — шепчет он, глядя в пустое пространство под столом. — Ты мне нужна. — И ты мне нужен, — Минна склоняется, обнимает его и целует в макушку. — Мне и ещё так многим. — Ты имеешь в виду… свободные отношения? — осторожно спрашивает Нико, пытаясь хоть как-то усмирить хаос мыслей в голове и беспорядочный стук сердца. — А они разве уже не такие? — с горечью усмехается она. — Мы пытались ставить какие-то рамки… придумать правила, в которые можно впихнуть вот это всё. Я пыталась. — Прости меня… — Нет, подожди, — она кладёт ладонь ему на голову, заставляя умолкнуть. — Мы вроде как квиты. Ты наплевал на верность, я оказалась бесплодна. И ещё… Йоэль. Её слова режут по живому. И самое мерзкое — что-то глубоко внутри Нико злорадно соглашается с ней. Да: «и ещё Йоэль». — Минна, стой, — он протестующе уворачивается от её руки, споря больше с собой, чем с ней. — Мы закрыли эту тему ещё тогда, в лесу. — Не думаю, — она качает головой, глядя ему в глаза. — Ты хотел, я верю. Но не смог. И я понимаю. Я ведь тоже не смогла. Нико беспомощно таращится на неё, обхватывает руками, стремясь удержать всё, что так боится терять. Что-то сказать не получается, просто не слушается язык. Потому что она права. Чего бы он ни хотел — отменить правду ему не под силу. — Минна, я не хочу тебя терять, — признаётся, с отвращением чувствуя пустоту и незначимость своих слов. Их разговор — не песня, и он полный бездарь, тонущий в собственной беспомощности. — Я не могу тебя потерять, — добавляет он в отчаянии, пытаясь отыскать в её глазах шанс для себя. Для них обоих. — Мы квиты, — повторяет она тихо. — Можем обнулиться. — То есть?.. — Нико застывает в ожидании приговора. — Мы разведёмся. Можем попробовать заново… учитывая ошибки. Никаких свадеб. Никаких обязательств. У нас нет детей; мне не нужны твоё имущество и брачные привилегии. Нам нечего делить. Через полгода мы свободны. — Всё же свободные отношения? — с замирающим сердцем спрашивает он. — И они предполагают свободу в обе стороны, Нико, — её глаза завораживающе мерцают. — Ты так и не смог уложить в голове меня и Йоэля. Не спорь, — она мягко кладёт пальцы на его губы, пресекая возражения. — А может быть кто-то совсем другой. Нико уверен: она слышит, как щёлкает у него в голове. — Не-ет, — Минна тихо смеётся, — и не смотри на меня своим кошачьим взглядом. Кто-то другой должен быть сразу моим. Сначала моим, пока ты не попытаешься дотянуться. А ты это сделаешь обязательно. Нико молча переваривает то, что слышит. Его любимая девочка перешла на тёмную сторону, и это дело его рук. Некого винить, если на тёмной стороне она не останется с ним навечно. Он судорожно вздыхает, повторяя себе главное: она останется рядом. По крайней мере, сейчас он чувствует: опасность отступила. — Я так люблю тебя, — с тоской произносит он. — И не заслуживаю. — Мы заслуживаем всего, что получаем, — отзывается Минна. — Я люблю тебя и не хочу потерять. Давай подпишем заявление. Нико кивает и поднимается на ноги, всё ещё боясь поверить, что не потерял её. Ещё нет. — Знаешь, я была так счастлива на нашей свадьбе, — отрешённо говорит она, наблюдая, как он расписывается на бумаге. — Безмерно счастлива и так же наивна. Больше не смогу. Теперь попробую вашу схему, — криво усмехается, забирая у него протянутую ручку и уверенно подписывает заявление. Вкус вины похож на металлический привкус крови. Нико вздрагивает, когда Ромми, невнятно мурча, потирается о его ноги. Ну… если кот ещё считает его неплохим чуваком, не всё потеряно. — С ней можно жить, — хрипло говорит он и откашливается. — С этой схемой. Нет… по-другому невозможно. Так всё складывается. — Мой мужик хочет иметь весь мир, — резюмирует Минна, глядя на него с нечитаемым выражением. — Вот так складывается. А я хочу иметь его. Да, ты прав. Мне понадобилось время, чтобы осознать это. Нико ёжится, поводит плечами от нервного озноба и решается. — Ты остаёшься со мной? Ему нужен выстрел: в лоб или в окно. Она молчит целую минуту, или вечность, прежде чем ответить. — Да. И это «да» оказывается для него ценнее, чем ответ на предложение руки и сердца. ЙОЭЛЬ Йоэль разворачивается у самого крыльца, подняв из-под лыжи снежный веер, и глушит двигатель снегохода. Поднимает двойной визор своего модуляра — он обещал Нико использовать максимальную защиту, а здесь, в Лапландии, кажется, что тот где-то рядом и может проверить… Но на крыльце коттеджа стоит совсем не Нико. Прислонившись к перилам, скрестив длинные ноги, сунув руки в карманы куртки. Куртка пуховая, но в голове Йоэля моментально включается «Leather Jacket». Он слезает со снегохода и поднимается по обледеневшим ступенькам. — Как ты меня нашёл? — Неважно, — Антон улыбается, разглядывая его экипировку. — Выглядишь максимально спортивно. Тебе очень идёт. — Спасибо, — хмыкает он, приходя в себя от неожиданности. — Давно ждёшь? — Не очень, — признаётся тот, но видно, что подмёрз. — Идём греться, — Йоэль отпирает дверь и пропускает его в домик. — Кофе или покрепче? — Позволишь остаться на ночь? Йоэль замирает на пару мгновений, поворачивается к нему и молча кивает. — Тогда кофе, пожалуйста, — снова улыбается Антон, кидает в угол потёртый рюкзак и расстёгивает куртку. — Подожду, когда ты будешь не за рулём. — Аренда до шести, — сообщает Йоэль, стараясь сосредоточиться на том, что делает, и просыпает кофейные зёрна. — Фак… — Помочь? — Справлюсь… Я собирался пообедать и ещё покататься. Хочешь со мной? — Конечно. Он как раз двухместный. — Не поверишь: одноместный дороже, — фыркает Йоэль и включает кофемашину. — Так что это судьба. — Ещё и эспрессо, — замечает Антон, кивая на кофемашину. — Сказочное место. — Что тут пить-то, — недоумевает Йоэль, когда ставит перед ним полупустую чашку, получает новую чарующую улыбку и признаётся: — Я рад тебя видеть. Тот отыскал его и нарушил уединение, без звонка, сообщения, хоть какого-то намёка. Просто пришёл, и вот он здесь, абсолютно уверенный, что ему рады. И он прав. Хотя не так уж просто он и пришёл — скорее, полтора часа летел в Киттиля, добирался до Леви автобусом и здесь нашёл его коттедж. Антон сильно хотел его увидеть. — Я рад, что ты рад, — тот внимательно смотрит ему в глаза, отпивая кофе. — А что ты собирался есть? — Ты голодный? — теперь улыбается Йоэль, чувствуя нежное тепло, разлившееся в груди. — Да не то чтобы, но если хочешь, могу составить компанию. — Хочу, — Йоэль открывает холодильник и достаёт пластиковые контейнеры. — Не поверишь, но я тут действительно стараюсь отдыхать, и отдыхать правильно. Смотри, что у меня есть, — он гордо снимает с контейнеров крышки и хвастается: — Даже ебаные брокколи. — Ебаная, — негромко поправляет Антон, едва сдерживаясь, чтобы не заржать. — Что? — Брокколи — капуста. Она, не они. Ебаная, не ебаные. — Ох, ебать, спасибо за ликбез, — Йоэль разводит руками. — Не передумал со мной обедать? — С чего бы? Мне всё нравится, — Антон допивает кофе. — И та бутылка вина в холодильнике. — Сдадим снегоход и разберёмся с ней, — усмехается Йоэль. — Ты здесь один? — Друзья ещё, — он машет рукой в сторону окна. — В других коттеджах. Я хотел место, где смогу побыть один. Обоим отлично удаётся делать вид, что никто не бил кулаком по двери и никто этого не слышал. Микроволновка звякает, оповещая о разогретой еде. — Блядь… — Антон изо всех сил старается не стучать зубами, но выходит так себе. И термобельё не помогло. — Ты же по-любому знал, что так будет, да? Йоэль давится от смеха, зажимая рот ладонью, и тоже не может совладать с собой и перестать. — Сука-а, — стонет тот, потирая поясницу. — Тебе придётся выковыривать мои позвонки из трусов… Просто за что? Йоэль даже себе не может объяснить, почему не сказал ему, что быть пассажиром на снегоходе — трудно и больно; а катать с пассажиром за спиной — пиздецки некомфортно. Но сейчас ему очень смешно, хоть и жалко Антона, которому досталось. — Прости, — выдавливает он, наконец, и бросает взгляд на часы. — Иди скорее греться, я сдам снегоход и вернусь. Тот одаривает его мрачным взглядом и плетётся к крыльцу. Йоэль провожает его глазами до двери, снова фыркает и возвращается к машине. Только стоя, только одному, только так — кайф. Но ему зачем-то хотелось этой дурацкой короткой поездки… Войдя в домик, он прислушивается: из ванной доносится музыка и шумит вода. Он раздевается до трусов, идёт в душ и находит Антона мирно спящим, откинув голову на бортик ванны. Йоэль тихо опускается на пол, упирается подбородком в руки и разглядывает его. Уголки губ опущены, придавая лицу скорбное выражение — как и у Нико. Во сне снимает все свои маски и остаётся один на один с внутренними демонами.… так и есть. Йоэль невольно гадает, что ему снится, а тот будто чувствует на себе пристальный взгляд: хмурится, дёргает углом рта и открывает глаза. — Вернулся, — он опять улыбается. — Ты так умеешь улыбаться… — Йоэль зависает, подыскивая слова. — Странно. Так светло и заразительно, а в глазах при этом как будто боль. Почему? — Русская кровь во мне отвечает за это, — говорит Антон, и совершенно непонятно, шутит или нет. — Русские рождаются с болью в сердце. Йоэль молчит, изучая его лицо. Ему не надоедает. В карих глазах не видно дна, можно всматриваться бесконечно. — Устал? — спохватывается он. Перелёт, дорога, неудачный заезд на снегоходе… уснул в ванне. Конечно, устал. Йоэль ощущает вину за свою выходку и щемящую нежность к Антону, безропотно и доверчиво вписавшемуся в это. Вайбы Алекси… — Есть такое, — признаётся тот, не сводя с него глаз. — Не могу перестать думать о твоей бутылке и твоей постели. — То и другое в свободном доступе, — довольно ухмыляется Йоэль, чувствуя, как в теле разливается будоражащее тепло. — Хочешь со мной в душ? — предлагает Антон, потягиваясь и разгоняя кровь в затёкших мышцах. — Подожди, — он поднимается на ноги, замечая, как тот скользит взглядом по его телу, выходит и возвращается с той самой бутылкой и двумя бокалами. Холодное вино в нагретой ванной и без ужина забирает незаметно и быстро. Йоэль чувствует себя по-настоящему отдохнувшим: удивительно, но именно холод севера возвращает его к жизни, не испанское солнце… Нико явно не зря так тянется сюда, в Лапландию. И что-то есть в их дурацкой мечте уехать сюда навсегда, если Йоэль однажды напишет скандальную книгу, и они разбогатеют. Он улыбается своим мыслям, подливает им обоим вина и чувствует, как оживает в нём ебучее любопытство. Прямо как тогда, когда он доебался до накуренного Литтл Мэна. — А когда тебя впервые потянуло к парню? — недолго думая, спрашивает он. Антон бросает на него настороженный взгляд, подёрнутый хмельным туманом. Его забрало сильнее — из-за усталости. У Йоэля фора, и свербящий интерес, и ещё несколько выходных впереди, и перспектива великолепного секса прямо сейчас. Ему не хочется быть осторожным и думать о последствиях. Хочется движения, развития и прорыва, хочется нового знания и новой власти. Хочется быть собой без оглядки на мосты — а не загорелись ли. — Я рано осознал свою бисексуальность, — отвечает Антон, наконец. — И довольно легко принял. В общем-то, у меня не было времени на долгие рефлексии… так сложилось. Я влюбился в девочку, потом в другую, потом… Потом встретил его, — он медленно отпивает вина, сосредоточенно глядя на струю воды, бьющую из никелированного крана. Йоэль заинтригованно всматривается в его лицо, жадно ловит каждое слово, чувствуя: тот еще никогда не был ближе к раскрытию своих тайн, чем сейчас. Ещё никогда — для него. — Я ушёл из консерватории, проучившись всего два года. Ушёл из дома, оборвал связь с друзьями. Забыл, кто я вообще… кем я был. Через год вернулся уже не я. Йоэль совсем затихает, боясь дышать, заворожённый его откровением. Антон говорит сам с собой, словно забыв, что он рядом. Его тихий голос перекрывает шум воды, а музыка стихла сама: закончился плейлист, а может, телефон разрядился. — Он изменил во мне всё. Научил многим вещам, показал разные места, — Антон глотает вино, словно воду. — Очень разные. Знакомил с разными людьми, но нечасто. Ни с кем не хотел меня делить. Даже со мной самим. Я растворился… меня не стало. Тот год… будто наркотический сон. Он умел быть жестоким, — Антон говорит монотонно и тихо, но Йоэль вздрагивает, покрываясь мурашками. — Умел очень хорошо. Так же, как и быть нежным. Всегда знал, каким нужно быть со мной в любой момент времени, за какие ниточки дёргать… заставил меня полюбить боль. Он сам был болью. Моей болью. Моим всем. Конечно же он был старше, значительно старше. Йоэль напрягается, и Антон будто вспоминает о нём. — Нет, — слабо усмехается, скользнув взглядом по его лицу. — Мне было восемнадцать. Мы познакомились в мой день рождения. Я официально перестал быть ребёнком и неофициально потерял себя, — он смотрит в пустой бокал, словно в далёкое прошлое. Йоэль осторожно забирает его, доливает вина, плеснув себе остатки, и возвращает. Антон послушно берёт бокал и отпивает, прикрыв глаза. — Я не был подранком, — задумчиво продолжает он, ещё тише, ещё отрешённее. — Не был брошен и одинок, не нуждался в деньгах. Меня всегда любили, со мной хотели дружить, я был доволен своей жизнью. Не был в группе риска, знаешь, — Антон кусает губу, подбирая слова. — Наверное, в каких-то сраных скрижалях — где-нибудь в аду — наша встреча была записана и предрешена. На мне нарисовали мишень, просто никто её не видел. Пока не пришёл стрелок, — он складывает из пальцев пистолет, делает беззвучный выстрел в пространство и дует на импровизированный ствол. — Может, самое сильное, что я совершил в жизни, — ушёл. Не знаю, из каких резервов я вытянул на это силы… но я сделал это сам. Не дождавшись, пока надоем, и он отпустит или выгонит. Наверное, слишком хотел жить, а оставшись, я бы просто сдох… или свихнулся окончательно. Йоэль судорожно вздыхает, встаёт и открывает окошко, впуская морозный воздух. Антон молча следит, как он затыкает пробкой слив ванны и прибавляет напора горячей воды. Сам набрасывает на голые плечи махровый халат, прикуривает две сигареты и протягивает одну Антону. Тот берёт, благодарно кивнув, и глубоко затягивается. Йоэль снова усаживается на пол и ждёт продолжения истории, которая причиняет ему боль, рассказанная сдержанно, тихо и без подробностей. Он старается угомонить роящиеся мысли, отодвигая на потом. — Я уходил ночью, так же, как сбегал из своей жизни годом раньше. Он видел, в каком состоянии я был, и не поверил, что меня хватит дойти до конца, так что не пытался остановить. Это меня спасло, — Антон запивает вином глубокую затяжку. — Меня ждали всё это время… искали, ждали и приняли безоговорочно. Мне снова было за что держаться, где отлежаться, пока выл и зализывал раны. Я лечился от химических зависимостей, но они были только приложением к главной, самой страшной… и её победил я сам. Йоэль бросает в опустевшую бутылку тлеющий фильтр и тянет из пачки ещё две сигареты. Антон не спорит. — Я всё ещё был безбожно молод, прошёл всего-то год. Но ещё столько же я просто сращивал переломанные кости и заново учился дышать. А оставленные им шрамы не сойдут никогда. Без пафоса, — кривая усмешка впивается в Йоэля ржавым лезвием. — Я именно так и чувствовал. Я сам решил уйти, сам сумел это сделать, но жить без него оказалось невыносимо больно. Потому что и я не был для него просто очередным. Я попал ему в сердце и, уйдя, причинил ему боль — может, и не такую острую, как себе, но ощутимую. Настоящую. Я его задел… — Антон прикусывает задрожавшую губу, и Йоэль невольно морщится, улавливая волны его живучей боли, о которой тот говорит, как о минувшей, но она здесь, в нём и вокруг него. Всё ещё способна отравлять и ранить. — Я метался, пытаясь найти себе место, новое место для того иного, кем я стал. Искал себя в музыке, моём верном пристанище… прибивался к разным группам, нигде надолго не задерживаясь. Снимал какие-то хибары, перебивался случайными заработками. Мама всегда ждала меня дома, но я не мог с ней так поступать… я долго кричал по ночам. Начал работать гитарным техником. А потом появился Тим со своей «Leather Jacket». И я понял, что должен создать новое… своё. Мы должны. Благослови господь Тима и нашу дружбу, выдержавшую мои метания. Так появились The Vantages, теперь ты знаешь, — Антон изображает театральный поклон, насколько это возможно, сидя в ванне. Йоэль словно выныривает из транса. Из наркотического сна, о котором вещал Антон. Словно выходит под полуденное солнце из темноты кинозала, оставив кусок сердца его мрачной драме. — Подожди, — вылетает у него, прежде чем успевает подумать. — Это… всё? Он не… не пытался тебя вернуть? — Пытался, — спокойно отвечает Антон, уже не отводя глаз. — Он умер, Йоэль. И даже этим пытался зацепить меня на крючок, с которого я уже не сорвусь. И зацепил. — В смысле? — у Йоэля едва не ломается мозг. — Он был одинок, свободен и богат. Не имел наследников. И оставил, скажем так, кое-что… мне. Решил мои финансовые трудности. Пожизненно. Я не отказался от наследства. — Правильно сделал, — выпаливает Йоэль. — Как минимум справедливо. — Возможно, — Антон болтает в бокале остатки вина. — Я могу заниматься любимым делом и не париться о том, где жить и что есть, — допивает вино и аккуратно ставит пустой бокал на бортик ванны. — Я отметил его уход, став блондином. Он не хотел этого, а сам был. Знаешь, Нико напоминает мне прежнего меня. — Ты… — Йоэль пытается осмыслить всё услышанное. — Спасибо за доверие, — он понимает, что тот был максимально лаконичен, но и этого хватило, чтобы захлебнуться в чужой жизни. Антон прерывисто вздыхает, смотрит на него, устало откинув голову назад. — Не уверен, что тебе это было нужно. — Ты никогда не перестанешь, да? — Что именно? — Решать, что мне нужно и не нужно знать о тебе. — Ну это вроде бы моё право, — усмехается тот. — Ты узнал кое-что, это украсило или облегчило твою жизнь? — Ты стал ближе, — голос вдруг звучит хрипло, Йоэль откашливается. — Мне это было нужно. Я хочу узнавать тебя. По лицу Антона пробегает судорога. Он, наконец, отлипает от стенки ванны и приближается. Йоэль задыхается от его близости — обнажённой во всех смыслах. Тот опускает ресницы и касается его губ. Йоэль гладит его по влажным волосам, замечая, что пальцы подрагивают; ласково проникает языком в его рот. Его мальчик… Так много говорил сегодня… так устал. Антон отзывается всем существом, часто дыша и вздрагивая под его руками, скользящими по мокрым плечам. — Ты хотел моё вино и мою постель, — шепчет Йоэль между поцелуями. — С вином мы покончили. Идём дальше?.. — Да, — выдыхает тот, покорно поднимается на ноги и вылезает из ванны. Йоэль всем телом прижимается к нему, голому и мокрому, не прекращая целовать; голова кружится, но это нравится. Это закономерно. Добравшись до кровати, мягко толкает его вперёд, но тот упирается и остаётся сидеть на краю. Йоэль опускает руки, не в силах противиться, когда тот стягивает с него трусы и берёт в рот привставший член. Скользит напряжённым языком по стволу, головке; двигается быстро и непрерывно, сжимая губами на грани боли. В его действиях сегодня неуловимо сквозит отчаяние. Снова… Йоэль стонет, закусывая губы, подаётся вперёд, перебирает пальцами его волосы. Антон заглатывает член до основания, замирает на пару секунд и выпускает его изо рта. Йоэль резко выдыхает и смотрит на него во все глаза. — Давай, — Антон ложится, разводя ноги, — пожалуйста, Йоэль. Он судорожно шарит в тумбочке, надевает презерватив, садится на кровать и проскальзывает пальцами внутрь, любуясь, как тот со стоном выгибается. Йоэль не мучает его долго, придвигается ближе и входит до упора. Подхватывает его под бёдра, укладывает на свои, берёт за руки и тянет на себя. Антон поднимается одним сильным движением, усаживается на нём, прогибаясь в пояснице, обнимает за шею и начинает двигаться сам. Йоэль обнимает в ответ, гладит по спине, прикусывает за плечо, пока тот лихорадочно целует его шею, шумно дышит над ухом, постанывает, сводя с ума. Йоэль теряет равновесие от его напора и заваливается на спину, не выпуская его из объятий. Антон жадно впивается поцелуем, прикусывает ему язык, щекочет волосами лицо. — Мой хороший, — выдыхает Йоэль в его горячие губы, накрытый приливом нежности. Теперь так хочется беречь его, но Антону хочется иного. — Сильнее, Йоэль, пожалуйста, ещё! Ещё… И он переворачивается, подминая его под себя, и вколачивается, теряя голову; впивается ногтями в его пылающую кожу; обхватывает член и резко двигает ладонью. Антон вскрикивает и протяжно стонет, скрещивает ноги на его пояснице, вжимая глубже в себя; изливается ему в руку; и по всему телу пробегает дрожь, и Йоэль кончает, поскуливая от наслаждения, и толкается внутрь ещё и ещё, и в изнеможении падает на него, утыкаясь лицом в шею и жадно вдыхая его запах. — Я люблю тебя, — хрипло шепчет Антон, поглаживая его по голове дрожащей рукой. На этот раз без предисловий. Йоэль находит в себе силы приподняться на локте и потрясённо заглянуть ему в лицо. Тот смотрит прямо, не отводя взгляда, и улыбается. Йоэль тихо касается его щеки, и пальцы становятся мокрыми. АЛЕКСИ — Спасибо, что приехал, — Алекси улыбается, любуясь мягким светом зелёных глаз. С тех пор как они с Минной пришли к определённому решению, Нико заметно успокоился, и такое удовольствие за этим наблюдать. — А зачем иначе друзья, — Нико наклоняется потрепать за уши восторженную Риллу, разувается и вешает куртку на крючок. Алекси идёт на кухню, накрытый внезапным смущением. Пока был в квартире один, захлестнуло тоскливой тревогой и сомнениями… чувством вины. За то, что сказал Йоэлю перед отъездом. За свою слабость. Она прошла, но его нет рядом так долго, и с каждым новым днём вина лишь растёт. Ему нужна была рядом родная душа. Но теперь, когда Нико здесь, такой светящийся и спокойный, всё будто вернулось на круги своя, и та тревога видится блажью. — Дай угадаю, — Нико подходит со спины совершенно бесшумно, и Алекси вздрагивает. — Уже жалеешь, что меня потревожил, обеспокоил и невозможно грузанул. М? Нико разворачивает его к себе и смотрит прямо в глаза. Алекси не находится с ответом, обезоружен. — Я просто тебя люблю, и мне в кайф провести с тобой время, окей? — тот легко чмокает его в кончик носа и хлопает по плечу. — Где у тебя пиво? Не говори, что позвал меня на чай, — садится за стол, упирается подбородком в сплетённые пальцы и ждёт. — Сейчас, — спохватывается Алекси, глупо улыбаясь. — Да… вот, — вытаскивает из холодильника пару запотевших бутылок и ставит на стол. — Ишь ты, — присвистывает Нико, — то самое, лесное. Понравилось, значит? Алекси смотрит на этикетки с козлом и ощущает, как густо заливается краской. Понравилось, значит? Конечно, понравилось. И нихуя не забылось. — Господи, Алекс, — тот закрывает лицо руками и качает головой, тихо смеясь. — Остынь. Просто открой чёртово пиво и садись. Он так и делает, стараясь не обращать внимания на горящее лицо, и постепенно успокаивается. С Нико можно говорить бесконечно. Алекси не знает никого, кто владел бы лучшим даром слышать. Вне летящего времени, вне любого пространства. Говорить ему и слушать его — отдельный вид искусства… особенный кайф. Он не удивляется, обнаружив, что за окном стемнело будто совсем неожиданно. Они пьяны ровно настолько, чтобы было весело и легко, ну разве что самую малость сильнее. Нико прибавляет громкость музыки и начинает самозабвенно пританцовывать. Алекси смеётся, следя за ним с волнующим удовольствием. Отсюда, из этой ночи всё кажется ему куда менее драматичным. И скорая встреча с Йоэлем больше не пугает, и почти ушло чувство вины — растворилось в светлом пиве, в сигаретном дыму, в бодрящем сквозняке из приоткрытого окна. В зелени глаз танцующего Моиланена. — Иди ко мне, — зовёт тот, по-кошачьи улыбаясь. Правду говорят, кошатники и собачники похожи на своих любимцев. Алекси порой сам себе напоминает глупого щенка. И как глупый щенок идёт на зов Нико, хотя не особенно умеет танцевать, и вспоминает о сценических танцах с Хоккой; и безмятежный настрой разбавляет щемящая тоска, вихрясь и растворяясь, словно капли крови в чистой воде. — Иди, иди, — подгоняет Нико, протягивая руки. — Я тоже могу тебя закружить, уж не хуже Йоэля. Ведьмак, стонет про себя Алекси, сдаваясь, и сливается со своей тоской, впускает её и отдаётся — как тёплым рукам Нико, послушно следуя за его уверенными движениями. Может, это даже красиво, но никто не видит, не подтвердит и не опровергнет. Алекси чувствует: красиво. И верит — рукам Нико, его теплу и можжевеловому запаху. — Каждый из нас мечтает принадлежать лишь одному, — шепчет Алекси. — Даже Йоэль. И только ты… — Нико плавно останавливается посреди кухни и заворожённо смотрит в упор, пока он медленно гладит его по щеке. — Мне кажется, ты рождён делиться собой со всем миром. И владеть им всем. — Everybody’s property, — чуть слышно отзывается тот. — National hero, — Алекси осторожно стаскивает резинку с его растрепавшихся волос, зарывается пальцами и притягивает к себе. — Я тоже люблю тебя. Не так… не… — Я знаю, — отзывается Нико и слегка откидывает голову, не сводя с него мерцающего взгляда из-под опущенных ресниц. — Ты знаешь всё, — успевает пробормотать Алекси, прежде чем коснуться его губ. Прежде чем сдаться окончательно. Но этой ночью будет иначе… не как в лесу. Алекси увлекает Нико за собой, прочь из кухни, по тёмному коридору, в тёмную комнату, во тьму собственной смятенной души, падая в его манящую тьму и не переставая целовать. Мягко толкает на кровать, не думая о Йоэле. Йоэль не брал в расчёт его чувства, когда признавался в единственной любви к Нико прямо перед ним; когда трахался с Антоном; когда… Алекси не мстит, он этого никогда не умел. Я вообще себя не знал, пока тебя не встретил Он встряхивает головой, отгоняя лишние мысли; медленно стаскивает с Нико штаны, раздевается сам, ложится сверху, покрывая жадными поцелуями его шею, плечо, грудь. Нико дышит часто и шумно, закидывает на него ногу, вжимаясь пахом, вырывая стон и тут же вторя ему. Слегка задыхаясь, Алекси садится на нём, выуживает из-под подушки смазку и презерватив. Нико перехватывает у него резинку и надевает сам, поглаживает его член, аккуратно раскатывая латекс. Алекси судорожно вздыхает, выдавливает на пальцы лубрикант и осторожно проникает внутрь него. Нико раскидывает руки в стороны и слегка выгибается навстречу с тихим стоном. У Алекси сбивается дыхание, он заставляет себя не торопиться, терпеливо растягивает, избегая задевать сокровенное, чтобы всё не закончилось слишком быстро. Нико насаживается на пальцы, давая понять, что хочет большего и немедленно. Алекси дразнит, водя головкой по промежности, приходит в восторг от его нетерпеливого стона и входит, дыша прерывисто и часто. Нико потрясающе откликается его движениям, скользит ладонями по спине и бокам, лаская и царапая. И высоко постанывает в ритме фрикций, раскаляя его возбуждение. Алекси быстро приноравливается к его горячему нутру и двигается резче, отзываясь стонам Нико, им невозможно не отзываться. Он сжимает ладонью его член и дрочит, наслаждаясь нежной подрагивающей плотью под пальцами. Ускоряется, чувствуя, что это нужно обоим; Нико громко вскрикивает, напрягаясь внутри, и в следующий миг изливается ему в руку. Алекси захлёбывается воздухом от полноты чувств, толкается глубже и замирает с долгим стоном, кусая губы. Нико ласково обвивает руками его шею, притягивая к себе, и Алекси обессиленно падает между его раскинутых ног, целует в приоткрытые губы, утыкается лицом в спутанные волосы. Слов не нужно. Хватает ладони, нежно гладящей его по затылку; тёплого дыхания над ухом; дурманных запахов леса, пота и алкоголя. Слов и нет. И нет мыслей. Алекси выскальзывает из него и ложится рядом, выравнивая дыхание, глядя в потолок. Нико нащупывает его руку и легко сжимает в своей. Алекси молча улыбается, переполненный благодарной нежностью. С Нико он чувствует себя дома, где бы они ни оказались. Спустя несколько минут тягучего, истомного молчания Алекси поворачивает голову и понимает: Нико сладко спит. Он тихо фыркает от неожиданности, это так смешно и слишком мило. Вспоминает, как быстро тот вырубился в отеле после Эмма Гаала. Краснеет, не беспокоясь об этом. Никто не видит. Осторожно, чтобы не разбудить Моиланена, Алекси сползает с кровати и уходит в душ, где долго стоит под колкими горячими струями, прислушиваясь к ощущениям. Внутри тихо и светло. Такой редкий и желанный покой. Он фиксируется на этом чувстве, не копая, не анализируя; неторопливо моется, вытирается, пристально смотрит на себя в зеркало. Сегодня призраков в нём нет. Тени не смеют соваться в дом, куда вошёл ведьмак… Вернувшись в комнату, бережно укрывает Нико пледом и с наслаждением вытягивается рядом. Этой ночью он засыпает быстро и спит крепко, не видя снов. ЙОЭЛЬ Они взрывают затянувшуюся почти на два месяца тишину появлением на Эмма Гаала в новых образах. Йоэлю доставляет невыразимое удовольствие наблюдать за фанатской истерией в соцсетях — он реально скучал без этого движа. Они тоже скучали, ещё как скучали, и это наполняет его сердце беспокойной эйфорией. Короткий разогрев, презентация Flatline. Клип, дебют на ТВ. Анонсы европейского тура, который стартует в первый день весны, и Йоэль врывается в свою стихию, как застоявшаяся лошадь на беговую дорожку. Все они. Швеция, Норвегия, Дания, Швейцария, любимая Германия: Оберхаузен, Лейпциг… Кёльн. — Господи, она там опять, — Олли закатывает глаза, завидев эффектную девицу в черных кружевах. Им всегда легко разглядеть её и со сцены, и на улице по выдающимся стрелкам. — Прикрой меня, бро, я сегодня не вывезу этой охоты, — он прячется за спиной растерявшегося Йоэля. — А куда ты?.. — оборачивается он к дезертиру и осекается, увидев в тени поодаль от толпы фанаток светящиеся голубые глаза, и замирает на мгновение. Они голубее, чем у Алекси; голубее голубого. Что-то там Матела говорил о невъебенно прекрасном озере, где она живёт, — наверное, забрала себе цвет его воды. — Я-ясно, — Йоэль не может сдержать восхищённой ухмылки. — Вот да, — подтверждает Олли торопливо. — Не теряйте, мы куда-нибудь подальше смоемся, но я вернусь. — Удачи, — Йоэль успевает хлопнуть его по плечу и провожает взглядом. Со этой своей подругой Матела нежнее, чем с драгоценным басом. Лишь бы не проебал. Йоэль снова усмехается и идёт к кучке жадно ждущих завсегдатаек, чтобы принять огонь на себя. ОЛЛИ — До сих пор не верю, что ты приехала, — Олли улыбается, во все глаза разглядывая маленькую храбрую девчонку, которую видел лишь на экране телефона. — До сих пор не верю, что добралась до твоего мейка, — фыркает она насмешливо, но в глазах светится совсем иное. Олли зависает, чувствуя, как тонет в них: в реале её взгляд обладает незнакомой силой. Все её шутки про ведьм… По коже пробегают сладкие мурашки. — Не тупи, — тихо и ласково говорит она, — куда мы едем? — Ох, да, — встрепенувшись, он достаёт телефон и быстро вызывает такси: место выбрано заранее, маршрут намечен. — Обещают три минуты. — Отлично, — она покачивается с пяток на носки, стискивает руки, прячет их в рукава и вытаскивает снова. Нервничает. — Мёрзнешь? — Олли осторожно берёт её беспокойные руки в свои: действительно ледяные. Повинуясь порыву, прижимает к груди, накрыв ладонями. Он сам ещё не остыл после концерта, его тепла хватит на двоих. Она заворожённо смотрит на его тату — с первой буквой её имени. В кармане брякает сигнал приложения: такси прибыло. — Едем? — Конечно, — она смущённо улыбается, когда он тянет её за собой. — Я должен тебе это показать, — шепчет он, касаясь губами её уха и чувствуя, как она вздрагивает от удовольствия. — Я заинтригована. — Потерпи, — Олли внимательно смотрит в окно. — Вот… почти приехали. Они выходят у громады Кёльнского собора, подавляющего своим величием. Она застывает, приоткрыв рот, и Олли любуется её искренностью. Она совсем недолго с ним рядом — по-настоящему рядом, живая и тёплая, — а он словно пьёт из прохладного источника, к которому пришлось ползти не один день, едва не сдохнув по пути… и напиться не может. Такое чувство. — Идём, нам внутрь, — он тянет её ко входу на ту самую лестницу. — Подожди, а билеты?.. — она растерянно смотрит в сторону касс. — Всё у меня, — нетерпеливо отвечает он. Зря что ли столько ждал, конечно же, он подготовился. У них не так много времени, чтобы терять его на ерунду. — Идём, придётся высоко подняться. Сможешь? — Пф-ф, — она невыносимо мило задирает нос. — Если устану, донесёшь меня на руках? — Могла бы не спрашивать, — улыбается он, любуясь её взволнованным разрумянившимся лицом. Чёртова лестница не стала короче с прошлого раза. Олли помнит, как Йоэль нашёл и ткнул его носом в рисунок на стене, к которому он ведёт сейчас подругу. На стометровой высоте он думал лишь о том, как дожить остаток пути, и не заметил бы нихера, если бы не Хокка с его бешеным зарядом… Он старается не вспоминать, чем закончился тот вечер. — Вот, — слегка задыхаясь, выговаривает он, торжественно указывая на огромное сердце с её именем внутри, и сгибается пополам, упершись руками в колени, чтобы перевести дух. — Боже, — она смеётся, прижав руки к щекам. — Какая прелесть. Ты знал обо мне уже в две тысячи двенадцатом? Олли смотрит на неё недоверчиво, отчего она смеётся ещё заливистее. — Да господи, шучу, — она подходит ближе и склоняет голову набок. — Сфотографируешь меня здесь? — Конечно, — он вытаскивает телефон и честно старается сделать красивое фото. Девушки вечно ворчат, что их фотографируют не так. Хотя её не испортишь: в смазанном, срезанном, заваленном кадре она будет смотреться великолепно. Олли очарованно делает несколько фото, пока она позирует, гримасничая. Её живая мимика завораживает. — Ну хватит, — она подходит, улыбаясь, берёт его за руку. — Мы пойдём с тобой выше? С тобой. Ему нравится, как это звучит. — Конечно, пойдём. Обидно сдаться в шаге от вершины. — Да, — она серьёзно смотрит ему прямо в глаза. — Это вообще не моё. — И не моё, — шепчет Олли, пялясь на её блестящие губы. — Тогда идём, — встряхивает головой, чтобы прийти в себя, и ведёт её на смотровую площадку. И жалеет об этом, но пути назад нет. Здесь флэшбеки атакуют с новой силой. Чёртов Хокка, Олли снова чувствует тот страх, когда в оцепенении следил, как он летит с лестницы; ту боль, что пережил, пока тот валялся в местной больнице. Тот шок, когда они едва не потеряли его. — Что с тобой? — она тревожно вглядывается в его лицо. Такая чуткая… Олли неожиданно для самого себя, запинаясь и глотая слова, рассказывает ей ту историю, сердцем чувствуя: дальше неё она не уйдёт. К этой девушке он питает интуитивное доверие, а интуиция редко его подводит. — Боже, — только и говорит она, терпеливо выслушав его сумбурный рассказ. — Какое счастье, что у него есть все вы. Если он этого не осознал, я однажды доберусь до него и убедительно донесу. Олли безоговорочно верит её решительному виду и тихо смеётся, с облегчением ощущая, как демоны прошлого отступают. Она распугает любых демонов, так ему кажется. Ведьма… Покинув собор, они потерянно бредут куда ведут ноги, пока она внезапно не втягивает его в тёмный переулочек из-под яркого света ночной иллюминации. — Что ты… Но она не даёт договорить. Её мягкие губы отбивают охоту задавать вопросы. Он задыхается от неожиданности и восторга, обнимая её так крепко, как хотелось с самого начала. — У меня нет времени на экскурсии, прости, — прерывисто шепчет она, улыбаясь, — я ехала с края света не к Кёльну. К тебе. Олли плывёт. Он подхватывает её на руки и прижимает к стене, забывая, что в метре от них людная улица. Она обвивает ногами его талию и целует в шею, заставляя сердце выпрыгивать из груди. — Нет, подожди, — усилием воли он возвращает её на землю, выуживает из кармана телефон и дрожащими руками вызывает такси, с трудом припоминая адрес. — Мы не будем… в каком-то переулке. Она запрокидывает голову, держась руками за его шею. — Где скажешь, там и будем. Её лаконичная откровенность возбуждает его до дрожи. Он смотрит на неё в упор, тяжело дыша и поглаживая по спине, стараясь не вжиматься бёдрами, а она стремится к обратному. — Что ты творишь, — умоляюще шепчет он, быстро целует в висок и зарывается носом в мягкие волосы, вдыхая ещё незнакомый чарующий аромат. — Давай дождёмся такси… — Как скажешь, — отзывается она, и опускает ладони ему на задницу. — Ты не помогаешь! — вспыхивает Олли, рывком прижимая её к себе, почти готовый наплевать на улицу, но в это время звучит оповещение приложения. — Слава богу, — выдыхает он и тянет её за собой, ища взглядом машину. От её мелодичного смеха замирает сердце.