Никогда

      «Никогда. Слышите? Никогда, блять, не играйте со своими одногруппниками в правду или действие» — именно так сказал бы Чонгук после своей первой вечеринки.       А теперь по порядку.       Поступать в универ было тяжело, особенно когда на мозги капают не только учителя, но и родители, особенно когда поступаешь в чужой город, о котором знаешь только название, особенно когда тебя бросили прямо на выпускном. Времечко, мягко говоря, хреновенькое, ибо перманентный стресс, преследующий парня года два, благодаря родителям, а также успешнейшему врачу-хирургу и по совместительству старшему брату, и постоянным «Посмотри на него! Вот кем должен быть настоящий мужчина! А не каким-то там голодным художником!», довел до того, что парень почти потерял всю мышечную массу, хоть и был всю жизнь достаточно миниатюрным. И только когда он упал с лестницы, а просторная футболка задралась до груди и взору родителей предстали, конечно, не те ребрышки, которые всем предлагают продавцы уличной еды, однако эта ситуация привела к тому, что над бедным Чоном сжалились и, разумеется, хоть и продолжали наседать на мозги, но меньше, ибо пацан чуть реально не отъехал.       Увы, когда Чон немного окреп, начал лучше готовиться к экзаменам, и решился за ужином просто тихонечко намекнуть, что медицина его не интересует, а душа лежит к дизайну, его родители будто сорвались с цепи, подумали, что пацан слишком хорошо живет и решили устроить с его мозгами жесткую бдсм-вечеринку, даже стоп-слово не сказали. Сначала они отрицали это желание, вдалбливали сыну, что он поступает и думает неправильно, ибо обязан стать великим врачом, конечно же, как его брат, но когда увидели оценки своего сына… Вряд ли Чон это забудет. Кажется, после этого родители смирились с тем, что их сын не соответствует их ожиданиям, ведь как это он посмел в свои семнадцать не закончить Гарвард, не устроиться на работу к президенту Кореи и не купить им особняк на Марсе? Они поставили сыну ультиматум: тот поступает на своего графического дизайнера, но забывает про друзей (которых у него не было уже давно), занятия волейболом и короткие поездки в ближайший Пусанский лес, расставание с которыми далось парню невероятно тяжело, ведь это были единственные увлечения, кроме рисования, приносившее подростку радость. Если вкратце, то родительский контроль почти задушил бедного Чона, если бы не кое-что. Кое-что случилось дальше.        А дальше случилась любовь. Чонгук почувствовал, как его не просто пронзила, а расхерачила всю грудную клетку стрела, мать его, Купидона. И если бы Чон из будущего мог изменить хотя бы одну вещь в прошлом, то это определенно были бы слова «Не лезь, блять, дебил! Оно тебя сожрет!» самому себе. Его, конечно, полностью не сожрали, но отъели такой кусок, что жить было так же тяжко, как без ноги или руки. После его парня, с которым Чон встречался тайно (родители не только идеалисты, но и гомофобы, спонсирующие школу, в которой парень учился), было трудно принять тот факт, что он очень удачно проебался не только в отношениях с семьей, но и с любимым. И вроде он прошаренный: знает, что бить человека, с которым ты в отношениях, называть его рисунки «красивыми, конечно, но моя бывшая рисовала лучше», доводить его чуть ли не до истерики, а потом «это же шутка, любимый» не особо то и правильно — он учился по дорамам, там херни не скажут. А что мог сделать парень, который искал утешение везде, где нет его семьи, а тут и парень красивый, обаятельный и «ты что, в смысле думал, что я натурал, с ума сошел?». В общем, после того, как Джэхён ночью перед выпускным втрахивал парня в кровать после долгих «ну давай, насладимся друг другом как школьники в последний раз», без прелюдий и должной подготовки, несмотря на смешанные со слезами крики «Больно!» и «Не надо!», на выпускном зажимал в углу девушку из параллели и жадно целовался с ней, все было понятно. В тот день в Чонгуке что-то умерло.       Экзамены настигли его через день после выпускного. То время Чон не помнит абсолютно. Видимо, после того злополучного дня, на котором, кстати, присутствовала и его семья, мозг решил стереть все те дни. «И правильно сделал» — так сказал бы его сосед в общаге.       Пак Чимин — и швец, и жнец, и на дуде игрец, и больших членов покорец. Вообще душевный парень, такие начинает песнопения, когда набухается, целое выступление, денег на концерт не покупай. Чонгук первые месяца четыре шугался, мог даже сбежать из комнаты в коридор на соседнем этаже (страшно, какие мысли преследовали жильцов, когда они так часто видели в конце коридора черную читающую или рисующую тень), а потом возвращался, когда сосед уснет. Но этот самый Пак в один прекрасный вечер начал искать своим прекрасным голосом Чонгука, да на пару этажей вниз и вверх, после чего их комната всегда наблюдала за двумя людьми, потому что «Ты какого хрена постоянно убегаешь, может я подружиться хочу!».       Увы и ах, но у парня подружиться получилось только с Чимином. Тот всегда мог спокойно выслушать, послать всех нахуй за Чонгука и сказать: «Заюш, где они и где ты. Ты сейчас отучишься на дизайнера, найдешь охуенную работу, тебя заметит крутое агентство и потом ты станешь сахарным папочкой, пока все ебланы твоей жизни будут драться с бомжами за каплю водки». Это правда помогало, целых полтора года. Чимин, конечно, хотел его с кем-то познакомить, ибо Чонгук немного его подбешивал тем, что «Ли Джунхёк — просто лучший мужчина, я завидую Сери», но он не решался после того, что пережил его сосед, поэтому решил подождать того момента, когда он сам созреет. Потому полтора года отношения с остальными одногруппниками были сугубо деловыми.       И тогда жизнь началась постепенно налаживаться. Но в какой момент она настолько наладилась, что Чон оказался среди пьянющих людей в каком-то загородном доме, никому не понятно. Понятно лишь две вещи: Пак благополучно свалил в каком-то неизвестном направлении с каким-то парнем — это раз, и два — он уже минут десять чувствует на своей спине что-то. Что конкретно — понятно не особо. Да, было как-то непривычно оказаться в помещении, где со всех сторон тебя окружают танцующие и пьяные люди, он предпочитал проводить время в их с Паком комнате, ведь они реально сдружились, поменялись кроватями, чтобы Паку было легче пьяным добраться до кровати от двери, договорились о том, когда к Чимину могут заходить его парни (разумеется в отсутствие Чона), даже скинулись на цветной (!) принтер и решили делать бизнес, делать бабки на студентах, которым надо распечатать курсовую, реферат. В общем, друзья-бизнесмены — далеко пойдут.       Но сейчас Чон находится в эпицентре этой вакханалии, следя за окружающими. Вообще вся эта ситуация для парня абсолютно нова и непонятна. Уходить не хочется от слова совсем, почему-то ему даже нравится. На лицах очень много разных выражений, но объединяет их одно — свобода. Свобода, которой Гуку достаточно давно не хватало. Она есть, разве что, только на его рисунках. И сейчас, стоя в центре танцпола, слушая громкие басы, доносящиеся из колонок, он решил впустить, наконец, в свою жизнь каплю свободы. Тело нелегко и неловко пускается по течению и начинает двигаться в такт музыке. Чертовски непривычно, странно и воодушевляюще. Он выглядит достаточно просто — футболка оверсайз, черные джинсы и кроссовки, черные волосы просто разметались по голове, но в подобной обстановке, в неловком танце под «You calling my name» от «GOT7» ему так хорошо, будто в облаках — так легко.       — Чон Чонгук! Слышишь меня? — кричат со стороны, а Чон резко прекращает танцевать и поворачивается на обращение, которое едва уловил в этой суматохе звуков, запахов и движений, — Отжигаешь что надо.       На Гука заинтересовано уставились несколько пар глаз, как оказалось — его одногруппники, рассмотреть из которых получилось только одного. Стало как-то не по себе, ибо парень не являлся частым гостем подобных мероприятий, да и он особо не танцует, поэтому, растерянность на лице долго себя ждать не заставился.       — Давно ты тут? — Сокджин, так звали того, кто все это время задавал вопросы, вообще еще краем глаза заметил, сидя недалеко от выхода, как Чон зашел сюда вместе со своим соседом.       Только через пару секунд фокусировки своего взгляда и удачного падения света прожекторов ему удалось рассмотреть всех, кто стоял уже за Сокджином — Мин Юнги, староста, который одновременно и лучший, и худший. Лучшим он был только для преподавателей и деканата, ибо у него никогда не было такого, чтобы приходилось объяснять все пропуски своих «подчиненных», для которых был худшим. Почему? Потому что подчиненные буквально с матами умоляли этот тихий омут не отмечать их пропуски. И по долгу службы старостой ему пришлось придумать весьма хитрожопую схему — не отмечать пропуски за: ящик энергетиков или пиваса (Балтику 9, пожалуйста), либо за цветную распечатку его рефератов, и наконец — подписку на Спотифай или Нетфликс. В общем, это тот уровень бизнесмена, к которому Чим и Чон будут обязательно стремиться. Еще за Сокджином следовал самый умный парень в мире, который знал, как прожить на одном дошираке целую неделю, как сварганить буквально из говна и палок ебейший костюм на любое мероприятие и создать гениальнейший реферат из водяной воды, заправленный растопленным льдом и посыпанный растаявшим снегом — Ким Намджун. А Ким Сокджин — просто очень везучий парень, которому даже если черная кошка дорогу перебежит, он не только не запнется о бордюр, когда спешит в метро, но и успеет на это самое метро, даже если в очереди на входе какая-нибудь бабка скандал учинит.       — Ты тут один что ли? — подает голос уже Мин, к счастью, они уже отошли в более тихий уголок, ближе к кухне — самому популярному месту среди присутствующих, ибо там халявное бухлишко.       — Вообще я пришел с Чимином, но…       — Он, тебя немного киданул, — хмыкнул Нам, угадывая буквально все. Реально, гениальный чел.       — Можешь пойти с нами, мы на втором этаже заняли комнату, — предлагает Сокджин, краем глаза поглядывая на кухню и ища святейший пивасик.       — Ну… — мнется Чон, поглядывая на парней, ища в них что-то подозрительное, но, их полупьяный взгляд так и говорил: «Давай быстрее, бухать охота», поэтому, вроде как, бояться нечего, — Да, давайте. Только я сейчас Чимину напишу, — предупреждает парень и спешно достает телефон.       — Супер, мы с Юнги за бухлом, — тут же решает Джин, хватая Мина за локоть, — А вы идите, мы скоро.       — Я отказываюсь делиться с тобой нажитым имуществом! — громко кричит Чонгук, пытаясь вырваться из стальной хватки Джина и Джуна, останавливающих его от гниения на нарах, ибо блядский Пак Чимин сидел как раз в той комнате и бухал, из-за чего мог рассчитывать на весьма мучительную смерть, — Даже не проси потом стакан воды и аспирина, когда в очередной раз проснёшься с бадуном!       — Чонгук-и… Не надо! Мы же так хотели делать бизнес… Делать бабки… Купить Гуччи, купить тапки… — уже валяется в пьяном угаре Пак, не обращая внимания на гром и молнии, которые в него посылает его сосед и, скорее всего, бывший бизнес-партнер.       — Пошел к черту! — еле успокаивается парень, его уже отпустили, и он садится на край дивана в углу, чтобы успокоиться.       Парни, находившиеся в комнате, поржали, конечно, и потом начали поддерживать и со временем увеличивать концентрацию алкоголя в крови. Чон тоже пытался немного выпить, но после первого глотка пива ему стало настолько плохо, что он решил пить исключительно только энергетики, коих, увы не было. Вообще, он себя чувствовал себя немного лишним на этом празднике жизни, ибо парни рассказывали безумно ржачные истории, например, как Чон Хосоку — парню с факультета хореографии, однажды, перед парой их преподаватель английского показала им два средних пальца со словами «ребят, я на маникюр»; Сокджин рассказывал, как его старший брат женился и звонит каждые выходные, умоляя «приедь, посиди с ребенком, помираю», и, разумеется, отказывается, потому что «пишет важный проект» вот уже четыре месяца, а слушать крики племянника он не горит особым желанием, у него есть сосед по квартире. Чон сидит и зачарованно за этим наблюдает. Так приятно наблюдать за счастливыми людьми.       — Вечер в хату, Добби свободен! — и тут в комнату врывается… Боженька? Чонгук вообще не верующий, но после появившегося в дверном проеме черноволосого, высокого, с великолепным низким тембром голоса, да еще и одетого в футболку с Рюком, заправленную в обтягивающие джинсы, которые открывали вид на невероятные бедра, готов создать собственную религию поклонения тому, чье имя не знает, — Я сдал все долги и официально свободен!       — Поздравляю! — тут же приветствует новоприбывшего Джун, — Ты что, пришел с пустыми руками?       — Обижаешь, — с хитрой ухмылкой парень снимает свой рюкзак, каким образом там поместилось двадцать пять банок пива — не знает никто.       — Ты Гермиона Грейнджер, что ли? — Чонгук ну не мог промолчать, — Можно у тебя сумку одолжить, а то у одного идиота слишком много вещей, — тут Чон переводит взгляд на задремавшего Пака, который удобненько расположился между Юнги и Хосоком, на плечо к первому положив голову, а ко второму — бедро, — а я хочу выкинуть их в один заход вместе с ним! — однако потенциально бывший бизнес партнер не отреагировал никак.       — Воу-воу, — тут же удивляется новоприбывший, являя свою невероятную квадратную улыбку парню, — Вообще-то я представился как Добби, но насчет сумочки можем договориться, — подмигивает тот Чону, слегка залившемуся румянцем (по-любому из-за глотка пивасика, ага), пока остальные, кроме Чимина (ему снятся Гуччи тапки), неоднозначно переглядываются, — Ким Тэхен–Добби-Гермиона, приятно познакомиться, — тот протягивает огроменную ладонь парню и тот ее неловко пожимает, — Так вот: как я сдал все долги, не подставив ни одному профессору свое очко…       И Тэхен начинает своим обалденным голосом рассказывать, как последние два месяца он бегал по профессорам, искал самые разные способы сдачи долгов, почему они накопились, Ким как-то не рассказал, а Чонгук… Чонгук утонул вообще. В его глубоком голосе, горящих радостью глазах, в его самых смешных шутках, открытой и лучезарной улыбке.       — А давайте сыграем в правду или действие? — без понятия, какого черта Чимину перестали сниться его бизнес и шмотки Гуччи, и он предложил такую авантюру, но Чонгук уже своей бедной задницей чует что-то неприятное.       Разумеется, на пьяную голову всем идея узнать друг о друге что-то новое приходится по душе, и компания сразу начинает искать что-то, что можно применить в качестве бутылочки. Банки от пива никто не одобрял, они мерзко звенели, но когда кроме них имеются только телефоны, нежелание спускаться вниз на кухню и пара маленьких людей (Чимин), которых можно крутить, эти банки всех спасают.       — Прис…ступим… Ик! — хитро и пьяно улыбается Чимин, крутя бутылку в середине круга рассевшихся вокруг, — Юнги-я!       — Я тебе не «Юнги-я», — тут же подает голос Мин, — И ты мне должен моральную компенсацию за использование моего плеча как подушки.       — Мог просто спихнуть, кредитор, хренов, — пьяно и безразлично бурчит Пак, — Расплачусь натурой, правда или действие?        От такого резкого заявления даже сам кредитор ахриневает.       — А мне можно моральную компенсацию выбить? — начинает ржать Хосок.       — Можно, — тут же отвечает Чимин, переводя взгляд на все еще выпавшего в осадок Юнги, — Правда или действие?       Мин хмыкает, а за его изменяющимся выражением лица наблюдают буквально все, словив, немного-немало, гей-панику.       — Он сейчас серьезно? — шепотом спрашивает вдруг Тэхен у Гука, прикрыв рот ладонью.       — Вполне возможно, — так же шепотом отвечает Чон, дернувшись и смутившись от такого резкого сокращения расстояния с парнем.       — Правда, — тут же отвечает Мин.       — Что думаешь насчет тебя, меня и Хосока в соседней комнате?       — Прямо так сразу? — подает голос Намджун, вопрос которого оставили благополучно проигнорированным.       — Когда? — спокойно спрашивает Мин, пока сам Хосок бегает глазами от Пака к Мину, спрашивая про себя «Я для вас шутка какая-то?», а Сокджин на ухо ему бормочет: «За тебя уже все решили» и ржет.       — Хоть сейчас.       — Комната напротив свободна.       — Такой правды мне достаточно, — игриво закусывает губу Чимин, быстро подмигнув Хосоку.       Сказать, что в комнате было тихо — не сказать ничего. Буквально было слышно, как кто-то орал с первого этажа «Я — прима балерина Сеульского театра! Мой батя мент и депутат!» сквозь через громкие басы.       Мин молча продолжает крутить банку, она показывает на Сокджина, выбравшего действие, которому Юнги приказывает отправить рандомному парню один свой нюдс. Черт его знает, кому он это отправил, но после как-то странно на телефон стал поглядывать Джун. Крутка Сокджина закончилась тем, что Хосок чуть не разорвал свою задницу к черту, ибо был обязан сесть на шпагат, ведь «Ты ж танцор». Крутка Хосока привела к тому, что Тэхен признался в том, что иногда читает фанфики, которые пишет сам Мин Юнги (да, он пишет фанфики с Кумамоном!), на что автор одобрительно кивает и одним своим лицом выражает уважение, ибо его писанину и жесточайшие шутки осилит не каждый. И так далее, пока конец банки не указывает на Гука.       — Итак, Чонгук-и, — хитро тянет второй Чон, потирая ладони, — Правда или действие?       — М-м… Правда, — не особо уверенно отвечает тот, исподлобья глядя на Хосока.       — Что бы ты поменял в своем первом сексе? — этого вопроса Гук хотел ожидать меньше всего. Чимин, кстати говоря, тоже, ибо он в курсе, до сих пор помнит, насколько сильно у друга распухло лицо от града слёз. Пак напрягся, готовясь осадить всех, если попробуют надавить, он даже в самом пьяном угаре не позволит подобному случиться.       В комнате повисла тишина. Чонгук молчит, обнимая себя руками, что, естественно, замечают все, не решаясь начать. Уже понятно всем, что это не то, на что хотел бы отвечать.       — Ладно, извини, другой вопрос, — начинает Хосок, поняв, что тема не та. Вот прям вообще не та.       — Спасибо, — прокашлявшись, говорит Чон, а Чимин благодарит Хосока мысленно. Оба сейчас не выдержат воспоминаний об этом.       — Какой адрес общежития ты говорил? — тихо, чтобы не разбудить вырубившегося Пака (видимо, алкоголя в крови было больше чем самой крови), спрашивает Тэ. Разумеется, после вопроса Хосока желание играть в бутылочку отпало, поэтому они просто решили после угроз и планов по уничтожению причин Чонгуковых слез просто еще выпить, рассказать душевные истории после задушевных завываний Чимина, еще пообсирать пару профессоров и тихонечко разойтись, естественно, пожелав всем не проснуться завтра с бадуном, ибо пары. Как оказалось, Тэхен и Хосок ни разу не притронулся к банкам, потому что один — спортсмен, другой — танцор, и оба за рулем. Короче, они таксисты в своей компании, которая нагло пользуется тем, что у парней каждодневные проверки на наличие увеселительной жидкости в организме и тренировки. Ну Ким и решил подбросить Гука, Чимина и Джина. Последних двух разместили на заднем сидении, так как те заметно наклюкались, а сами Ким и Чон сели спереди. Ехать им немало, ибо кто-то, кто решил устраивать вечеринку, либо сам Сатана, либо просто бессмертный, потому что непонятно, как этот кто-то выдержит гнев студентов, припершихся к черту (все-таки Сатана) на куличики.       Дорога ночью очень красивая, Чонгук даже закимарить успел, вечер измотал безумно.       — Устал?       — Ась? — чуть испугавшись, Чон поворачивается к водительскому сидению, — Да нет, все хорошо, — Чон отводит взгляд, поджав губы. «Неловко, смущающе, страшновато» — красной строкой пробегает перед глазами, даже невзирая на то, что сначала Ким показал себя с очень хорошей стороны.       — Если хочешь, можешь взять энергетик из бардачка, — Ким взглядом указывает на ящик, заметив краем глаза покрасневшие уши и дрожь, — Я заметил… Ты совсем не пил. Пиво не понравилось?       — Просто… Алкоголь — это не мое, — выждав небольшую паузу, отвечает парень, — И спасибо, но я не буду, потом не усну, а с утра на пару, — на лицо выступает скромная улыбка. Странно, но Тэхенов спокойный голос, добродушный взгляд, да и вся атмосфера в целом располагают к приятной беседе.       — Понимаю, — разговор оба продолжают тихо, ведь сзади у них две чутко спящие красавицы (ну реально красивые, черт возьми), — Я больше по сладенькому. Люблю ягодный адреналин, а ты?       — Неплохо, — Чон показывает уважение одними кивками головы, — Белый монстр.       — Уважаю, — дарит улыбку в ответ, — А ты когда-нибудь смешивал их между собой?       Всю дорогу парни тихонечко болтали. Почти обо всем. В основном это были будничные темы: любимые фильмы, музыка, увлечения. Чону так легко было только с Чимином, но вот с Тэ он смог просто пообщаться, не тратя четыре месяца, чтобы понять, что его морально не отпиздят (привет, Чимин).       Ночью, на переднем пассажирском сидении, с приятным запахом макадамии и миндаля (у Тэхена не только приятно пахнет парфюм, но и вот эта штучка, которая на зеркале висит), в тепле, Чону безумно хорошо.       — Чонгук! Подавай! — орет с другого конца спортивного зала Тэ.       — Готовься к поражению, Добби! — с азартной ухмылкой скалится младший и подает.       Да, после той вечеринки жизнь не то, чтобы наладилась, она реально прям стала шикарной, у Гука появились друзья, компания, которая каждые выходные выбиралась за город выпить, поржать, обосрать всех тех, кто их достал, однажды Хосок, который, к слову, организовал Чимина, Юнги и себя в одной комнате, притащил монополию, в результате чего разразилась битва не на жизнь, а на задницу Юнги, пожелавшего оставить её девственной, как и Хосок. Поэтому пришлось их разнимать, а Чимину успокаивать своих парней (А Чонгук запретил пересекать этим троим порог их комнаты). Разнять и успокоить получилось. Еще выяснилось в ту самую ночь, что Тэхен — капитан их волейбольной команды, куда поспешил пригласить и Гука, ибо «А какого хрена я должен играть один, нет уж». И вот, уже полгода они играют вместе, а Чонгуку кажется, что старший играет на его нервах и сердечно-сосудистой системе, ведь каждая улыбка, приступ смеха из-за дебильной шутки от Юнги или объятие заставляли нервную систему и сердце совершать кульбиты и мертвые петли хлеще, чем на американских горках. Он влюбился. Окончательно он это понял, когда старший отвез его за город в лес, где прямо заявил: «Ты же говорил, что тебе надо вдохновение, а еще ты говорил, что любишь природу и шашлычки. Вдохновляйся, пока жарю мясо». Тэхен учился на тренера и в рисунках понимал маловато, но он так любил наблюдать за Чонгуком, его руками, вырисовывающими прекрасные линии деревьев, трав и будто замершей в ожидании своего портрета белку. Ким настолько не хотел отвлекать его от работы, что принес горячий шашлычок на пластиковой тарелке Чону. Но не донес, ибо споткнулся о какую-то ветку, из-за чего кусочек выпал прямо на листок, по которому младший начал выводит новые линии.       — Прости-прости! Чонгуки, я не специально! — тут же начал оправдываться Ким, виновато бегая глазами от тарелки к листу, от листа к кусочку, а от кусочка к лицу Чона. Пока Тэхен пытался прийти в себя, младший только хихикнул, подобрал шашлычок и просто попробовал (на землю не падал), со словами: «Тэ, все хорошо», а потом: «Шашлык шикарный» со своей фирменной, заячной, — так назвал ее Тэ, улыбкой.       После они еще долго сидели, любовались полем, облокотившись на дерево, а под вечер Ким включил музыку, начав танцевать. Чон наблюдал с улыбкой пару минут, после чего старший сам утянул его в танец.       Да, поначалу Гук дико боялся всех и вся, а Паку оставалось только его поддерживать и «Слушай, ты сам говорил, что тебе понравилась компания. Попробуй попробовать… (секундная пауза) Короче, даже если ничего не получится, люди — как поезда. Один ушел, через пять минут придет другой. Не волнуйся, ты не море». И Чон попробовал попробовать. И ему так понравилось, что…       Влюбился.       И стал бояться.       Так он сказал Чимину, к которому уже стал ходить в гости после того, как тот переехал в квартиру, скинувшись на аренду со своими парнями (Бизнес и бабки Пака привлекли меньше, чем регулярное удовлетворение). Они долго сидели и обсуждали это, придя к тому, что, чтобы не произошло, Пак будет безоговорочной поддержкой Гука. Про поезда уже разговора не шло, ибо любовь… Асисяй… И все дела.       Конец тренировки, все расходятся по раздевалкам, принимают душ, в общем, обычная рутина всех волейболистов. Обычной она остается до того момента, когда Чон открывает свой шкафчик и находит там записку: «Завтра в 9 вечера. Фонтан Радуги». Теперь как-то не по себе становится. Теперь даже интересно стало. Кто мог такое отправить? Почему-то в душе разливается что-то теплое. Кажется, что это Тэхен. Чон не знает, почему он, но так искренне хочется верить, что это Ким.       — Что читаешь? — вдруг спрашивает откуда-то взявшийся Ли Минхо — его товарищ по команде, — Фонтан Радуги? 9 вечера? — читает тот, — Ого, тебя позвали на свидание. Еще куда — на Фонтан Радуги. Завидую, — тут же отворачивается к своему шкафчику Ли, принимаясь одеваться после душа.       — Скажешь тоже, — неловко улыбается Чон, хотя думает абсолютно противоположное, — Вряд ли кто-то так зовет на свидание.       — Почему-то я чувствую, что неспроста тебя туда позвали. Даже записку оставили, — он поворачивается к Чону, — Я бы так сделал, если бы хотел устроить сюрпра-а-айз, — своим писклявым голосом издает Минхо, попутно кривляясь, чем заставляет товарища тихо засмеяться. Это лучший мем в их команде.       — Главное, чтобы не маньяк, — «А Тэхен» — думает тот, не догадываясь, что Ким все это время стоял у приоткрытой двери.       — Вот и общежитие, Чонгуки, — замечает Ким, — доброй ночи?       — Уже? — удивленно спрашивает младший, оглядываясь, — И правда, — растерянно добавляет тот, забавно размахивая коротким хвостиком, который обожает делать с отросшими волосами, — Пока, Тэхен-а.       — Пока, Чонгук-и, — выдыхает старший, уже собираясь уходить. Ему определенно надо подумать. Но погрузиться в себя он не успевает, так как сзади доносится громкое «Тэхен!», — Да? Все нормально? — как-то резко и обеспокоенно поворачивается к тому старший.       — Да, все отлично. Есть вопрос, — мнется на мести Гук.       — Что хотел? — усмирив свое бешенное сердце, интересуется старший.       — Чем ты завтра занят с 8 до 10 вечера? — парень решил брать рога за быка и выяснить хоть что-то. Юнги сказал, что самый короткий путь — только прямая, а прямее рельс только геометрия, потому Чонгук решил быть таким же прямым, как рельсы, а геометрию он не особо любил. Можно понять, что рисовать перспективу, чертежи и фигуры он ненавидит всеми фибрами души.       — Думаю, буду спать сразу после тренировки, а что? — естественно, Ким знает, что хочет выяснить младший, но так быстро придумать что-то правдоподобное у него не выходит, поэтому выпаливает то, что делает обычно.       — А… — тормозит младший, — Понятно, просто стало интересно, — не будет же он говорить, что немного сбит с толку таким будничным ответом старшего, — Теперь точно доброй ночи, пока-пока, — Чон бросает свою заячную улыбочку и направляется к общежитию, оставляя старшего в раздумьях.       — Почему-то мне продолжает казаться, что ты там будешь, Тэхен, — тихо проговаривает Гук, смотря на себя в зеркало ванной перед сном.       Сегодня очень важный день. А вернее — вечер, ибо Чонгук так надеялся на то, что все же на этом мосту будет Тэхен, они устроят прекрасное свидание, а в конце все завершится поцелуем в щёчку от Гука. Однако Чимин перед свиданием дал ценное напутствие: не очаровываться, чтобы не разочаровываться. Чон запомнил. Но надеялся.       Вечер на мосту был безумно прекрасен. Под стать такому прекрасному вечеру он подобрал себе образ: было немного прохладно, ведь уже конец октября, потому очень кстати были черная рубашка с галстуком Киры Йошикаге (они с Тэ так фанатели от Джо Джо, что не удержались и купили себе парные галстуки), классические черные брюки, с пушистой курткой до бедер и завершение образа — квадратные очки и собранные в милый хвостик отросшие волосы. Сегодня он на радуге, так пусть будет пушистым облачком. Он идет вдоль моста, удивляясь, как мало людей сегодня. В основном тут прогуливаются парочки и да, Чонгук им безумно завидует. Хочет так же с Тэхеном. Переплетаясь пальцами, соприкасаясь плечами и неловко отводя взгляд.       Он даже не заметил, что уже минут десять стоит у ограждения, смотря на фонтан. Это безумно красиво. Но ни Тэхена, никого он не увидел. Время шустро приближается к половине одиннадцатого вечера. Уже и парочки расходятся. По мосту едут только машины. Что ж… Советы Чимина реально стоило слушать и не очар…       — Чон Чонгук! — кричит невдалеке до боли знакомый голос. Кровь Чона стынет еще сильнее, чем за полтора часа пребывания на холоде.       Нет.       Пожалуйста…       — Давно не виделись, да? С самого выпуска.       А Чон и слова выдавать не может. Джэхён широко улыбается, медленно, хищно направляясь к оцепеневшему парню.       — П… Почему? — кроме этого у него не получается выдавить ничего. Воспоминания тут же атакуют. Смотреть на него больно. Страшно.       — Почему что? Почему я здесь? Неужели ты не рад видеть свою первую любовь? — вот оно. Тот самый издевательский тон, когда его рисунки называли «моя бывшая рисовала лучше», с которым его били, приговаривая «Лучше меня у тебя не будет», и «Ну же, насладимся друг другом, пока школьники».       Губы предательски дрожат, слезы уже норовят скользнуть по дрожащим не то от холода, не то от страха щекам.       — Я скучал, — Чон вообще не заметил, как Джэхен оказался так близко, не заметил, как его прижали поясницей к ограждению, буквально заморозив одним только тоном, — А ты? Ждал? Ты все еще мой послушный мальчик? — рука, которую больше никогда не хотелось чувствовать на себе, скользила от груди до шеи. Не любимые губы уже опаляли своим дыханием оледеневшие уши, оставляя еле ощутимые, но бьющие как высоковольтный заряд по всему телу, поцелуи.       — Так ты скучал? — уже жестче повторял тот голос. И по ледяной корке, которой его засчитанные минуты покрыл Джэ, прошлась небольшая трещина.       «Скучал? Ждал? Твой?» — вторит у себя в голове вопросы Чон, пока его шею оплетают тяжелые руки, а к губам медленно, но верно приближаются чужие.       Эти руки тяжело ощущать на себе, они тянут ко дну как самый многотонный груз. Эти губы словами всегда лишь вдалбливали Чона в грязь, разбивая тело, чувства и сердце. Этот голос всегда леденил душу, заковывал в колодки и держал на привязи.       Хоть Тэхен и сильнее, его большие руки на плечах лишь облегчали во все трудные времена, будь то смерть героев Джо Джо или завалы по учебе.       Его губы растягивались в прекрасную квадратную улыбку, озаряли даже самый дождливый, пасмурный день, даже ночь, заменяя все звезды и луну с солнцем.       Его до дрожи в коленках бархатный низкий голос одним своим тембром, ласковым звучанием убаюкивал, согревал, освобождал, позволял погрузиться в себя целиком.       «Нет. Нет. Нет»       — Нет, — тихо, едва не соприкоснувшись, шепчет Гук в чужие губы.       — Что? — наконец, Чон втягивает воздух, который ему перекрыли, заслонив собой. Губы отдалились.       — Я сказал нет! — разъяренно кричат в ответ, грубо отталкивая.       Лед разрушен. Одни только воспоминания помогают Чону растопить все полярные льды и свободным источником хлынуть навстречу океану.       — Вот как? — рычит Джэхён, — Раз так, — он скалится, — То пропади в этом фонтане! Чонгук думал, что это конец. Ему резко перекрыли доступ к кислороду, грубо схватив за шею и подняв над ограждением. Силы сопротивляться покидали его так же быстро, как Джэ выбивал из легких весь кислород. Но сильнее хватки на шее было нежелание оставлять единственного человека, подарившего Чону незабываемые воспоминания, опыт, эмоции. В какой-то момент Чон уже готовится ударить ногой, но в эту же секунду рука, что сжимала его шею, исчезает, а талию кольцуют крепкие, до боли знакомые руки, бережно опустившие на землю.       Дыхание потихоньку приходит в норму, грудь вновь наполняется воздухом, перемешанным с запахом того, кого Чон прекрасно знает.       Джэхен, не поняв, как он оказался лежащим на земле, в страхе оглядывается на того, кто ему помешал.       — Ты… Кто? — хрипло спрашивает тот, медленно поднимаясь.       — Тот, кого тебе следует бояться больше смерти, мудло. Лучше вали. Если хочешь оттянуть время своего гниения в тюрьме, — Тэхен указывает на видеокамеру, при виде которой глаза Джэхена наполняются страхом. Он еще раз оглядывается на этого парня и, хватаясь за бок, спешит скорее сбежать.       Их тишину прерывают только шум несущихся вдоль трассы автомобилей и падающей с моста воды.       — Чонгуки… — тихо, шепотом, зовет его Тэ.       — Я так и знал, что ты будешь здесь, — на старшего поднимается пара счастливейших глаз, наполненная слезами счастья.       — Дурачок… — добродушно бросает Ким, крепче прижимая к себе подрагивающий комочек, — Ты плачешь?       — Ага, — шмыгая, отвечает Чон, прижимаясь к нему крепче.       — Я тоже.       — Врешь, — хихикает в плечо Киму младший.       — Спорим? — Тэ заглядывает в лицо Чону, демонстрируя капельки слез, скатывающиеся по щекам. Чон лишь смеется сквозь влагу на щеках, соприкасаясь с ним лбами.       — А говорил, что ляжешь спать сразу после тренировки, — лепечет младший, крепче оплетая талию старшего, — Режим нарушаешь. Соревнования скоро.       — Кто бы говорил, — Ким не отстает, обнимая уже не сильно подрагивающие плечи в пушистой куртке, — Ты совсем замерз. Уже поздно, — слова подобрать трудно. Еще пять минут назад Гука чуть не скинули с моста, а сейчас он стоит в объятиях самого родного человека.       «Какой замерз? Меня согревают одни только твои слова» — звучит в голову младшего.       — Жаль, сегодня фонтан больше работать не будет, — Чон переводит взгляд на реку Ханган, грустно вздыхая, однако Ким не позволяет ему долго грустить и за подбородок осторожно поворачивает его лицо к себе.       — Мы обязательно придем сюда еще раз, — пылко обещает Тэ.       — Мы? Вместе? — осторожно спрашивает Чон. Это значит…       — Теперь только вместе, — Ким берет его холодную ладонь в свою и подносит к губам, — Будешь моим парнем? — старший долго обдумывал свои чувства.       Они общаются совсем недолго, но почему-то Тэхену хочется рядом с собой видеть эту заячную улыбку, смотреть вместе дорамы, плакать с тупости и милашности главных героев, засирать по вечерам на кухне профессоров, дико бесящих своим «Это вам всем пригодится в жизни», когда речь идет о косинусах, тангенсах и прочей херне. А еще, вместе выбираясь на природу, Тэ будет наблюдать, положив свою голову на хрупкое плечо, за тем, как Чон рисует, а потом утянет его в очередной танец, обязательно в конце, притянув к себе и подарив самый нежный поцелуй.       Смешные кивки младшего и его постепенно наполняющиеся очередной влагой глаза, заставляют Тэ лишь прижать к себе крепче и зарыться ладонью в его темной копне волос.