Суд

Ведомый Совиной Леди и Рейн Уисперс, Белос шагал прямо в сторону импровизированного эшафота — неуклюжего и невзрачного, который нельзя было сравнить с грандиозной и возвышающейся над всеми ведьмами сценой, на которой бывший император делал объявления или проводил казни. Нынешнюю трибуну можно было охарактеризовать лишь как жалкое подобие на былое величие. Она выполнена в явной спешке из скрипящего под ногами дерева. Лишь специальная машина, приспособленная для окаменения преступников, отдавала прошлым. Ведьмы использовали устройство, созданное Белосом, против него самого, и отчего-то Филип даже не был удивлен. Его больше поражало, что эти дикари удосужились сохранить традицию безболезненной казни. Филипа сдерживали ржавые металлические наручники, которые местами сдирали кожу и царапали обнаженную плоть, но он, невзирая на боль, не корчился, не издавал ни звука и никак иначе не выказывал своего недовольства. Он тут пленник, и его судьба предрешена. Его оковы обладали противомагическими свойствами — очередное его изобретение, — отчего он не мог ускользнуть, обратившись жижей. Хитрые, коварные твари все предусмотрели. Совиная Леди шла рядом и ухмылялась. Сейчас она напоминала стервятника, приготовившегося обгладывать останки умирающего человека. Она наверняка злорадствовала, ожидая худшего итога для Белоса. Впрочем, он сам не питал ложных надежд и приготовился к смерти под улюлюканье и гневные ругательства в свой адрес. Как бы он ни пытался искоренить звериную натуру своих подопечных в награду за любовь и преданность, они по-прежнему оставались адскими отродьями. Уисперс сияли. Они, как знал Белос, изучив все их повадки, как и у всех остальных своих подчиненных, не выйдут на сцену, и палач будет всего лишь один — Идалин Клаторн. Она станет исполнителем воли народа, который Филип хотел загубить, основываясь на средневековом мировоззрении и личных наблюдениях. Смерти на Кипящих Островах, как и убийства, — вещь вполне естественная, обыденная и неотделимая ото всех жителей. Если бы они попали в человеческий мир по случайности или запланированно, кто знает, сколько было бы жертв, распятых непониманием и различающимся менталитетом. Быть может, с самого начала следовало просто уйти и сжечь все мосты, уничтожив проход? Нашелся бы тот, кто попал бы через воду, как они с братом. Нет, Белос был убежден, что поступал правильно. — Сожалеешь о чем-нибудь, Белос? — насмешливо спросила Ида. Он столько раз пытался ее поймать и всегда упускал, давая возможность напоследок насладиться мнимой свободой, но она наивно полагала, что это лишь ее заслуга. Ведьмы никогда не отличались дальновидностью и логическим мышлением. — Сожалею, что не прикончил вас всех, — ядовито процедил сквозь зубы бывший император, на что Идалин беззаботно пожала плечами. Не такого окончания своей истории ожидал Филип. Облаченный в домотканые лохмотья из низкосортной льняной пряжи, с запутавшимися, грязными волосами, обессиленный своим же механизмом и суровой битвой, скрученный шайкой предателей и преступников, закованный в кандалы, что отрывали кожу и мясо, Белос сохранял достоинство — его осанка была прямой, взгляд оставался спокойным и холодным, а легкая полуулыбка не покидала его лица. Даже в такой неблагоприятной ситуации он оставался истинным императором. Белос вышел в середину сцены, не опуская голову, не сводя взгляда с толпы, но он не видел их лиц и не чувствовал их эмоции. Привыкший к оракульной магии или поддавшийся угнетающей обстановке, но перед ним были пустые лики созданий, которых он ненавидел всей душой на протяжении долгих лет. Он пытался угадать их чувства — ненависть, разочарование, может быть, недоумение, но общая картина не складывалась, словно обезумевший от горя художник в гневе разлил краску на работу всей его жизни. Филип видел, что они все были живы. Он умрет, его не станет, воспоминания о нем однажды будут стерты, а они продолжат двигаться дальше и однажды принесут хаос и разрушения в мир, который он так отчаянно пытался защитить. На площади еще никогда не было настолько оживленно — должно быть, прибыли жители всех уголков Кипящих Островов, начиная от Латиссы, заканчивая безымянными деревушками. Они хранили молчание, и Белос следовал их примеру. Одежда была неудобной, и он ненароком вспомнил бедняков из Грейвсфилда. Сейчас он походил на одного из них. Волосы лезли в глаза, мешая более тщательному обзору. Мозг усердно искал выход из положения, отдавая сигналы в тело — беги, беги, беги! Но ноги, будто бы уже подвергшиеся окаменению, застыли. Дул ветер, разгоняя зной после кипящего дождя, от которого его, Белоса, вчера спасли, чтобы сегодня убить официально. Что ж, хотя бы чему-то он научил этих чудовищ. Погода была чудесной. Если бы Филип был верующим, он бы определенно принял это за знак свыше. Однако он знал, что только сам человек был Богом своей собственной повести. Все переплетение поступков и мотивов складывалось в одну историю размером в жизнь. Белос написал множество томов, и наконец-то наступил день, когда пора поставить точку. Мягкая, непринужденная улыбка смирения расцвела на его губах. Тишину нарушил голос Совиной Леди. Она как всегда была помехой на пути к благу. — Мы все собрались здесь, чтобы судить Филипа Уиттебейна, также известного как Белос, за его многочисленные преступления по отношению к жителям Кипящих Островов. Он попытался совершить массовое убийство всех, кто обладал метками, а до этого несогласных загонял в ковены против их воли. На протяжении пятидесяти лет он обманывал свой народ и планировал День Единства. Он привел к разграничению магии, повлекшей за собой ослабление всех ведьм и демонов. Он пользовался именем Титана в своих целях и совершил за время своего правления несколько казней, не все из которых были оправданны. Белос слушал обвинения в свой адрес со скучающим видом. Когда его взгляд смог вновь фокусироваться, он принялся разглядывать толпу, пытаясь выискать гниль и тьму в их глазах, однако вместо этого столкнулся с возбуждением, изумлением, неверием и чем-то еще, более глубоким, словно воды кипящего океана. Ему потребовалось несколько лишних секунд, чтобы с точностью определить это болезненное чувство — сострадание. Его брови поползли вверх, затем резко вниз, глаза его широко раскрылись, а губы оказались поджаты, и в его мимике скрывалась истинная человечность. — Судьбу Белоса определите вы, жители Кипящих Островов, — заключила Ида и украдкой взглянула на Филипа, словно насмехаясь. Народ заволновался. Все начали перешептываться и переглядываться друг с другом. Им дали свободный выбор, а не поставили перед фактом. Им не нужно было бороться за право быть услышанными — их и так услышат. Кто-то вытягивался, чтобы различить эмоции Белоса, кто-то напротив вжимался в землю, чтобы не брать на себя ответственность, а иные ошеломленно смотрели то на машину, то на преступника, то на палача. Ошеломленные, они напоминали маленьких детей, которых впервые в жизни привели в магазин с игрушками и сообщили, что они могут взять все, что им заблагорассудится. — А давайте мы просто пощадим его? Он все-таки многое сделал для Кипящих Островов... Например, он построил заказник с самыми опасными видами растений. Я туда каждые выходные хожу и детей вожу посмотреть. Мое любимое — плотоядная, питающаяся демонами эргена убийственная, — демон помахал рукой, на которой было всего три пальца, привлекая к себе внимание. — Я тоже за пощаду! Все мы однажды заблуждаемся. Я недавно чуть свою лучшую подругу не убила из-за недопонимания. Может, он просто нас не понял, — ведьма пожала плечами, относясь слишком просто к массовому убийству. — При его правлении империя процветала! Казни были редкими! Даже если он отлавливал диких ведьм, он их не убивал и не наказывал, а отпускал на волю после метки! Кипящие Острова разрослись и стали лучше! — Все могут ошибиться! Дадим ему второй шанс! — Пощадим! У меня футболка с надписью «Я люблю Белоса». Не выкидывать же ее, верно? — По-ща-дить! По-ща-дить! — скандировали ведьмы и демоны в унисон, и ничто не могло сбить их с общего ритма прощения и милосердия. Утверждая перед судом, что он готов к любому развитию, Белос лукавил. На самом деле он рассчитывал на казнь в каждом ее проявлении, начиная от безболезненного окаменения, заканчивая мучительной смертью от того, что паразиты, вызванные магией животноводства, пожрут его мозг. Услышав слова поддержки и понимания, Филип опешил и растерялся. Впервые за весь процесс его эмоции были столь яркими. Разве могли столь примитивные существа быть настолько непредсказуемыми и доброжелательными? Разве это не прерогатива человека? Плечи Филипа опустились, а его ноги подкосились, словно прямо сейчас на него пала не милость народа, а неподъемный груз. Он ломался, слушая их воодушевленные возгласы. Словно улей, управляемый коллективным сознанием. Но дальше произошло то, чего Белос не мог предвидеть. — Пощадить, — коротко произнес Хантер, и по его серьезному и опечаленному выражению можно было судить, как тяжко далось ему прощение. Уиллоу, что стояла рядом, крепче сжала его руку, поддерживая, а Гас, находившийся по другую сторону, похлопал своего друга по плечу. Они присоединились к хору и закричали: «По-ща-дить!». — Пощадить! — в этот крик Лилит вложила всю свою душу. Белос помнил, как к нему пришла еще совсем девочка, увлекающаяся наукой, затравленная сверстниками из-за своей страсти, непонятая и нелюдимая. Тогда он объяснил ей, что ее любовь к исследованиям — это не просто нормально, но правильно и полезно, и это повод не для стыда, а для гордости. Она расцвела в императорском ковене и отныне перевоплотилась в сильную и решительную женщину. Филип пронаблюдал удивленный и слегка осуждающий взгляд Совиной Леди. Он бы и рад поглумиться над ней, но эта победа далась ему тяжелее и мучительнее, чем поражение. Иногда добро способно причинить боль. Всю свою жизнь Белос верил, что поступает во благо. Он хотел спасти всех, кого так сильно ценил — людей, видя в ведьмах и демонах врагов и низших созданий. За все годы правления он, окруженный самыми хитрыми, коварными и жестокими представителями, не раз убеждался в их темной натуре, однако сейчас он разглядел иную сторону монеты тех, от кого он прятался, скрываясь за стенами и сводами мрачного каменного замка. Он восседал на троне, лелея мечты об уничтожении, но ни разу не пытался прислушаться. Глухой и слепой, он подпитывал ненависть, но правда оказалась до разбитого сердца простой. Перед глазами плыло. Голоса растворялись где-то на задворках разума, превращаясь в какофонию. Белос не видел лиц, но отчаянно пытался представить их. Он цеплялся за свои убеждения, рисуя в голове ужасные, полные злобы и порока, рожи. Он будто вновь стал маленьким мальчиком, впервые увидевшим обитателей Кипящих Островов — больших и маленьких, когтистых, клыкастых, с горящими глазами и выпускающими из своих рук само зло — магию. Филип глубоко вдохнул. Он удержался на ногах и не упал, несмотря на слабость в конечностях и головокружение. Он должен оставаться выносливым во что бы то ни стало. Несмотря на негодование палачей, Филипа отпустили. У него больше не было ни империи, ни магии, а вся его вера в истинность и праведность собственных побуждений пошатнулась. Он стал заложником диссонанса, и все его нутро словно вывернули наизнанку. Есть участь похуже смерти, и она скрывается внутри черепной коробки, окутывает сомнением и ломает личность. Ведьмы и демоны простили его, и это был слишком человеческий поступок. *** Кто бы мог вообразить, что ведьмы выделят Филипу отдельное жилье вдали от городов, где он мог предаваться размышлениям или исследованиям, как он делал это в далеком прошлом. Здесь его никто не беспокоил, за исключением редких курьеров, приносивших ему еду, и Хантера с Лилит, что осмеливались навещать бывшего императора время от времени. Это место — святыня для одиночки, ищущего умиротворения. Здесь было все для комфортной жизни — водоем, в котором вода не кипела, неподалеку, оракульная магия доходила сюда, так что можно было следить за новостями, а в самом доме была даже маленькая библиотека, и некоторые обитатели Королевства демонов пожертвовали Белосу книги. Дом напоминал избу из сказок — эксцентричную и смехотворную в своих пестрых красках и крыше, напоминающей грибную шляпку, однако Филип быстро смирился. Он никогда не вернул бы себе замок, так что приходилось довольствоваться тем, что есть. В одну из бессонных ночей Филип сидел за рабочим столом и делал записи в дневнике, пытаясь найти способ усовершенствовать зелье для сна. В прошлом у него не было возможности как следует отоспаться, и он проводил в своих покоях не больше шести часов, часть из которых тратилась на составление грандиозных планов. Теперь же наступила пора отдохнуть. Чистый порошок из сонной крапивы не подходил, так как вызывал кошмары. Поэтому Белос экспериментировал в поисках идеальных пропорций и консистенции каждого ингредиента. В новой жизни был один крупный минус, преследовавший Филипа на протяжении четырехсот лет. Взгляд Калеба переменился и стал более мягким и спокойным, а его убийственное молчание сменилось на настырную и раздражающую речь. Он не прекращал читать нотации Белосу, и сейчас, когда комнату освещали лишь несколько одиноких свечей, он вновь заговорил в упорных попытках достучаться до младшего брата. — Теперь ты видишь? Они тебя пощадили. Ты пытался убить их всех, но они смогли тебя простить. Ты считал их чудовищами, а они были добры к тебе. — Заткнись. Они просто глупые и наивные, — рука Филипа, в которой он держал перо, предательски дрогнула. Дыхание стало рваным. Кувшин переполнен. — Они ценили тебя. Некоторые до сих пор продолжают любить. Они приходят к тебе и стараются помочь. Ты ведь испытываешь благодарность, но не хочешь признавать этого. Филип не ответил. Калеб продолжал. Формула расплывалась перед глазами, и ее смысл оказался утерян. — Ты по-прежнему хочешь всех уничтожить? — Не знаю, — просипел Филип, сжимая и разжимая кулаки. Будь у него возможность, он бы придушил Калеба, но призраки на редкость живучи для мертвых. — Я многому научился у ведьм и демонов. Надеюсь, и ты тоже. Я... прощаю тебя, Филип, — Калеб больше не смотрел с безжалостной суровостью. Его глаза вновь стали добрыми, как в детстве. Белос не видел этого, но спиной чувствовал тепло, исходящее от старшего брата. Горячие слезы закапали на дневник, размывая все недавно сделанные записи. Это неважно, ведь все хранилось в голове. Переполненный кувшин боли, непонимания и разрушенных ожиданий треснул, и все чувства наконец-то выплеснулись, освобожденные из заточения, на которое их обрек сам Филип. Это был момент слабости, и Белос ненавидел и корил себя за него. Его душа затравленным и израненным зверьком терзалась, не находя себе места. Калеб подошел к нему и невесомо обнял. Объятия призрака невозможно ощутить, но так у старшего Уиттебейна оставалась надежда, что это поможет хотя бы немного. Филип сидел, пока все его тело подрагивало, а Калеб стоял, мечтая хотя бы на пару минут ожить. Человек больше всего боялся быть неправым. Человек оказался неправ.