Ask me again

-Ты? Курякину давно не восемнадцать, но он все еще упорно верит в сказки. В то, что июнь проклят. Что он идиот. Что, возможно, все еще не так плохо. Что он справится. Что он не последний в его жизни, и будут другие. Что это не его очередная ошибка, а просто череда неудач. -Я не приеду. Соло прижимает телефон к уху и вспоминает, что Илье давно не восемнадцать. Что ему за тридцать. Что у него приступы агрессии. Что он не любит танцевать и пить. Что Илья тоже чувствует. Что он, кажется, 3, который бросает его в июне. На том конце слишком быстро бросают трубку, и Соло пытается думать, что все это к лучшему. Они агенты. А агенты не умеют любить. Только не они. // Впервые он понимает три месяца назад. Когда просит Илью быть чуть менее жестоким и вспыльчивым. Архитектор. Жених. Он покупает Соло кольцо и даже не заикается о моральных устоях. Он выбирает одежду сам и впервые ссорится с Наполеоном из-за дурацкого ремня. Он действительно пытается быть мягче, везде держит Соло за руку и смотрит на него, так будто и вправду влюблен. Илья впервые улыбается ему не натужно, когда, держа за руку, спускается по лестнице в Риме, болтая что-то о создателях и истории. Курякин впервые оказывается ближе, чем должен, когда заправляет черную прядь за ухо, и у Соло на долю секунды все внутри замирает от взгляда голубых глаз русского. Они заходят в переулок, и им тут же приставляют нож к горлу. Курякин делает все, как обещал. Отдает бумажник и даже не пытается противиться. Соло снимает с руки часы и кольцо и смотрит на Курякина именно в тот момент, когда они просят о невозможном. Часы. Все, что осталось от отца, когда того объявили изменником. Сколько ему было? Десять? Курякин сжимает руки в кулаки и Соло видит все то, о чем писали в досье. Холод. Гнев. Отсутствие контроля. Соло оказывается рядом прежде, чем Илья успевает поднять руки. Он кладет ладони на грудь и смотрит прямо в голубые глаза. -Милый, пожалуйста, делай, что они просят. У него получается. Впервые получается помочь ему справиться. Курякин протягивает часы, пока Наполеон наклоняется к уху и шепчет. -Я выкраду. Я тебе обещаю. И Илья впервые верит кому-то, кроме себя. // -Курякин... Соло начинает. Он выставляет руки вперед в знак примирения и пытается сделать шаг. Ваза. Соло шумно выдыхает и смотрит, как Илья ломает кулаком стеклянный стол, разбивая руки в кровь. Соло закрывает глаза и считает до пяти. Раз. Два. Три. Четыре. -Угроза... Соло начинает снова. Еще и еще раз. Столько, сколько будет нужно, чтобы ему на том конце комнаты стало хорошо. Чтобы он стал спокойным. Соло делает шаг. Пуля. Он готов начинать только ради того, чтобы Илье стало хоть немного легче. Чтобы ему помогло. -Илья... Я... Под ногами хрустит стекло и Соло вспоминает, что Курякину не восемнадцать. Что ему больно. Что он не агент. Он человек. Он чувствует. Он любит. А его нет. Монстр не Илья. Монстр-Наполеон. Потому что так и не понял, что Илье нужно было совсем немного. Его голова на коленях. Теплый чай. Очередная бессонная ночь рядом с кроватью американца. -Уходи. Ему нужен был Соло. Всего-то. Но Наполеон не захотел. // -Привет... -Привет. У Соло есть минута, три вопроса и один телефонный разговор.* Он прижимает трубку у уху и впивается ногтями в собственное бедро. Не больно. Не ему. -Ты как? -Нормально. По щеке Соло катится первая слеза, и он поворачивает голову на Габи. Он зажимает рот ладонью и мотает головой. Один вопрос. У них есть 15 секунд, один вопрос и ответ Ильи. Он решит. -Мне приехать? Илья смотрит в грязное окно, за стеклом которого люди спешат домой. Любят. Ждут. Помнят. Илья вспоминает все, что было у них. Поцелуи. Ночи. Миссии. Быстрые улыбки. Тысячи ранений и сотни ночей у чужой кровати. ПРЕДАТЕЛЬСТВО. У Курякина есть один ответ и десять секунд. Шанс. Вызвать подмогу, позвать на помощь, увидеть его еще раз. Но ему не восемнадцать. Он человек, а не робот. И ему бывает больно. -Думаешь, нужно? На том конце провода слышится крик, и Илья снова слишком быстро бросает трубку. Все. Никто не приедет. Никто не поможет. Пусть Соло отправят приглашение на похороны.