Jk's rhythm

Жарко. Слишком жарко. Пар повсюду. Стоящий по середине душевой мужчина, смотрит на себя в зеркале напротив. Заглядывает прямо себе в душу, ищет там ответы на свои вопросы как будто…как будто это не его собственное отражение, а личность, которая лишь похожа на него. Вода стекает по его телу, медленно, дразня и так напряжёную спину. Чонгуку не легче. Вода не помогает стереть его память, стереть его боль. Стересть все его вопросы, ответы, на которых он похоже никогда не найдёт. Мышцы напряжёны, дашать становится тяжелее. Чонгук не может больше сфокусировать свой взгляд, но упорно пытается дальше смотреть на своё отрожение. Чонгук меняет резко температуру воды. Холодная. Тепепь слишком холодно! Челюсть сжимается от холода, но он терпит… Он должен терпеть! Это его наказание, ведь Чонгук мазохист. Холод сменяется жарой. Горячая, холодная. Снова горячая затем снова холодная, и так его наказания придуманное им самим же, завершается. Как будто, он не получил достаточно боли, слёз и наказаний в своей жизни. Как будто этого мало и он должен терпеть ад похуже. Глаза закрываются. Темнота, Чонгук привык видеть темноту и днём и ночью. Всем фиолетово, а у Чонгука темнота. Он привык… Даже полюбил это. Ведь, темнота преследует его уже давно, и стала частью его жизни. Как же забавно, сегодня тебя окружает счастье, краски и люди близкие твоему сердцу, а завтра их уже нет. Всё не вечно? Кто так сказал? Кто такое прорицал? Зачем? Разве не лучше думать, что есть там внутри наших гнилых душ или же в этом гнилом мире хоть что-то вечное, хоть что-то дающее веру во что-то настоящее, неподдельное? Ложь, которую мы привыкли выдавать окружающим за истину. Боль, которую мы привыкли не показывать, скрываясь за масками лишь потому что нам удобно. Мы боимся? Что же нас останавливает от правды, от открытости? Может удар в спину? Закрывая глаза, Чонгук знает, что спать он сможет только 2 часа. Мало. Чертовски мало, но и на том спасибо. Таблетки дают эффект лишь на 2 часа и если бы не они Чонгук вообще бы спать не мог. Хоть эти 2 часа, в которых он вообще себя не чувствует, он не видет кошмары, которые заставляют его задыхаться всякий раз, лишь стоит ему только сомкнуть глаза. Прошёл один с половиной час, а Чонгук уже не спокоен, пот стекает по его груди, грудь вздувается, руки неосознанно сжимаются в кулак. Чонгук мечется по кровати, одинокая слеза капает на кровать, но Чонгук себя не чувствует. Не чувствует того, что плачет, ни того, что он не спокоен, ни свои сомкнутые в кулак руки. Чонгук не знает, что проходит через боль даже в отключке. Наконец-то встаёт, и шагает по направлению к кухне. На столе его когда-то любимые пончики, без которых он и дня бы не провел не попробовав этот божественный по мнению Чонгука вкус. Но это тогда, а сейчас Чонгуку не приносит счастья ничего. С годами меняются вкусы или с годами меняемся мы? Как же заебали его эти мысли! Неужели он не может хоть минуту наслаждаться пустой головой. Наслаждаться? Наслаждался ли он когда-нибудь по-настоящему? Может тогда — в далеком прошлом с братом? Или же тогда, когда лежал на маминых коленках? Мама, кто она, была ли она у него? Разве та, которая его родила не была на стороне той тёмной части мира, которую прятали алчные богатые люди. Разве она не была одной из них, бросив его так просто, как — будто разницы между ним и мусором не было от слова совсем. Чонгук сидит в темноте, на стуле, который повидал многое в полной тишине осторожно делая глаточек горячего кофе. Кофе в 5:00 то, что нужно Чонгуку, который должен надеть маску хладнокровия, и пойти дальше продолжить своё жалкое (?) существование. Что ж, он готов. Обычное дело. Смотрясь в зеркало он поправляет черные длинные волосы, свой черный пиджак, и также тихо выходит из квартиры.