Раскалённые белые ночи

Комната утопала в знойных лучах июньского солнца, обрушившегося на успевший забыть о его существовании за слякотные девять месяцев Петербург. Воздух пропитался запахом как всегда запоздавшей с цветением черёмухи, сирени и другой сочной зелени, взвившейся за последние дни до долгожданно-голубых небес. Столбик термометра четвёртые сутки подряд не опускался ниже тридцатника с хвостиком, от чего город медленно, но верно превращался в варенное яйцо. Разморенные жарой жители искали спасения в торговых центрах с кондиционерами, дети резвились в многочисленных и, в кои-то веки не выключенных, фонтанах, а храбрым пользователям общественного транспорта, которые стоически продолжали на нём ездить, оставалось только посочувствовать. Кафешки и торговцы точек с лимонадами и мороженным усердно извлекали из этого выгоду: не смотря на безбожно завышенные с началом аномальных температур ценники, их продукция успешно разлеталась ещё в первой половине дня, из-за чего многие сделали месячную выручку за считанные дни. Башня Вместе, как подобает истинным атлантам, держала на своих стеклянных плечах небо, наматывая заоблачный счётчик за электричество. Сидя под врубленным на максимум кондиционером в своём кабинете, Серёжа, еле живой, сверял бесконечные строчки в экране и со скрипящим сердцем понимал, что природная подлянка выльется ему в незапланированную копеечку. Переживёт, конечно, но придётся обновлять все планы и вносить корректировки в графики, а это лишняя, причём нифига ни веселая работёнка. Он с мученическим вздохом откинулся на спинку кресла и, отложив впервые за последние несколько часов планшет, с райским наслаждением отпил успевший нагреться «Буратино», который Игорь вчера притащил после работы в количестве десяти бутылок. «Помню я про твои автоматы, но ведь это тот самый…» – Гром оказался чертовски прав: лимонад сказочный. Работа откладывается на потом, и Олег, услышавший возню, отрывается от увлекательной шахматной партии и поворачивается к Серёже. – Закончил наконец-то? – Вроде того. – Тогда спину разогни, опять потом ныть будешь, что болит. Серёжа театрально поднял брови в немом вопросе, мол: «Когда такое было?» – Но ноги на пол опустил и позвонками похрустел. – Я никогда не ною вообще-то, – всё таки озвучил он. – Особенно сейчас, – парировал Олег, который в прошлом месяце порядком утомился разминать его спину после суточного марафона перед экраном. Серёжа за неимением дальнейших аргументов лишь фыркнул и крутанулся на кресле, уходя от этого разговора. – Ну же, мальчики и девочки, не ругайтесь, – улыбавшийся Игорь переставил белую фигуру на шахматной доске. – У тебя минус слон, будешь отвлекаться дальше – партия закончится слишком быстро и неинтересно. – А говорил, что не будешь валить, – проворчал Олег, возвращаясь мыслями к игре. – То же мне, гений, ты обещал меня научить играть, а не по полю размазать. Волков с внимательным лицом, до смешного хмурым от кипевших в голове размышлений, сверлил тяжелым, свойственным ему в моменты особой сосредоточенности, взглядом магнитную шахматную доску, не так давно приобретённую для совместного семейного досуга в замену своей старой советской предшественницы, которая была с горем пополам заменена по причине прихода в негодность из-за треснувшего основания и со всеми почестями, полагающимися воину за отличную службу, отправлена на заслуженную пенсию. – Лучший учитель – это практика! – бодро крикнул ликующий в душе от того, что про его спину забыли Серёжа из-за стола. – Вот-вот! – Поддержал Игорь. – Меня батя, когда я мелким был, пообещал плавать научить. Мы на дачу приехали, я весь такой в предвкушении урока, а он меня взял, да и зашвырнул на несколько метров от пирса в речку. С тех пор плаваю как рыба. Так что, Олеж, для тебя всё только самое лучшее. Метод – во! – показал большой палец вверх Гром. – Годами проверенный. – А если б ты там и притонул, не совладав с естественным отбором, то здесь бы сейчас не сидел и не умничал, – проворчал Олег. Он совершенно не любил шахматы, избегая их на каком-то подсознательном уровне. – Ну батя же не изверг какой-нибудь, – довольно-таки искренне удивился Игорь, оценивая сделанный Олегом ход. – Если бы я реально тонуть начал, он бы меня достал конечно. Но я способным оказался и отлично добарахтался до деревянной лестницы сам, а к вечеру уже вовсю по собачьи плавал. Батя гордился и мной, и собой в роли учителя. Игорь мечтательно улыбнулся, а Разумовский, силой воли уговоривший себя встать из-за стола, плюхнулся на спасительно прохладный пол рядом с шахматной доской. Улёгся поудобнее и, как только на неё взглянул, сразу опешил. – Игорь, – с укором воскликнул он, – ты че вообще творишь, окаянный? Хочешь, чтобы Олег шахматы ещё больше возненавидел? Олег подумал, что больше некуда, но решил ничего не говорить. Да и не успел бы. – А я че? Я ни че, – защитился Гром и поднял руки в безоружном жесте. – Ты зачем с такой тактикой пошёл? Ты ж ему ни шанса не оставил, как тут играть-то научишься, а? Ну ты, Игорь… кошмар просто! Олеж, не переживай, я тебе помогу, – утешительно заверил его Разумовский. Олег с Игорем переглянулись, понимая, что вдвоём они спокойно не закончат, но Волков, уже успевший смириться со скорым проигрышем, всё же обрадовался подползшему поближе – но не в плотную, чтоб не слипнутся от жары –Серёже, который, только выбравшись из своего цифрового мира, с головой занырнул в математический мир шахмат. – Чей ход? – только и спросил он, поправляя съехавшую с плеч набекрень фиолетовую майку. – Олега. – Тогда молись, Игорюнь, тебе кранты. – Хочешь поспорить? – На что спорим? – Да на что хочешь. Выиграешь – и я весь в твоём распоряжении, проси что угодно, – азартно усмехнулся Игорь. Кости уже брошены. Воздух, казалось, едва ли охлажденный героическими усилиями не знающей усталости техники, вновь разгорелся с неистовой силой, и здоровый азарт пропитал саму комнату. – Значит на желание. Ладненько. Готовься, я уже знаю, чем мы займёмся вечером, – пришёл в боевую готовность Серёжа, и глаза его засверкали в предвкушении схватки. Сказанная им фраза из уст любого другого человека имела бы конкретный, явно выраженный подтекст. Но и Игорь, и Олег прекрасно сознавали, что от Разумовского можно ожидать чего угодно. Выпущенная на свободу его фантазия никогда не ограничивается пониманием обычного человека, ловя особый, доступный только ему смысл. – Ты выиграй для начала, – в тон ему ответил Игорь, и игра началась. Олег только хлопал глазами, понимая, что его аккуратно оставили за бортом этого спора, и с шахматами он сегодня пролетает. Слава богам, а то он уже задолбался в этом участвовать. Шахматы явно не его конёк, и Олега это полностью устраивало. Он был практик, боец, с удовольствием мог навалять со скуки полезшему мериться силушкой Игорю, или потренировать приёмам самообороны засидевшегося на пятой точке перед компом Серёжу, но Олег никак не был гениальным шахматным теоретиком, готовым обдумывать каждое действие с клеточками и фигурками. Пусть этой мутью занимаются Гром с Разумовским, для их мозгов – самое то. Олег отодвинулся от разразившейся в считанные мгновения битвы на безопасные пару метров и, лениво облокотившись спиной на диван, стал пить сладкий лимонад из стеклянной бутылки, наблюдая за сцепившейся в битве умов парочкой. Как будто на жизнь, а не на интерес играют, ей Богу. Игорю, который начинал партию и вёл с самого начала, было намного проще поддерживать игру. Он держал лидерскую позицию и то и дело подшучивал – но по доброму – над зависавшим, точно свой первый детдомовский комп, Серёжей, на что получал остроумные ответы медленного гения. Олег всегда забавлялся происходящим, когда ему удавалось стать свидетелем этих замысловатых стычек. А происходили они ежедневно. То майор вечером пересказывает новое дело, над которым работает, и вот эти двое уже спорят о том, кто же убийца и где искать труп. Будто детективный сериал по телику смотрят, причём с первого канала, а не реальное преступление обсуждают. То Серёжа вспомнит что-нибудь из литературы, а в следующую секунду эти уникумы уже вовсю дебаты по Пушкину с Лермонтовым устраивают, разнося в итоге российскую систему образования в пух и прах (это неотъемлемая кульминация любого конфликта, затрагивающего сферу, связанную со страстно обожаемыми всеми тремя школьными годами). То просто поспорят, пойдёт в этот день дождь или нет. И если пойдёт, то какой, когда, как долго и т.д. В такие моменты Олег обычно выступает в роли немого зрителя, предпочитая оставаться в стороне от прямого участия в энергозатратных, скучных для него разговорных спорах, без утайки посмеиваясь в кулак с их активной жестикуляции и ярых аргументов, а также сохраняя нейтралитет до последнего. Но иногда эти двое не могут прийти к единому соглашению, и тогда Олегу приходится брать на себя роль судьи, всегда выносящего вердикт о перемирии. Гром с Разумовским поворчат друг на друга ещё минут десять, параллельно ища поддержки в лице Олега, а потом снова идиллия. Зато скучно не бывает. Вот такие вот будни. И в шахматы они тоже сыграть любят, просто Олег, сколько его не упрашивали в два голоса, никогда не соглашался принять участие. Ну не для него, не-а, отстаньте, черти настырные, идите друг дружку катайте по доске. А тут видно солнышко, жара аномальная, вот и разморило сталь, вот и железобетонное Олегово «нет», непреклонно стоявшее столько времени, отбивая непрекращающиеся уговоры с обоих фронтов «Ну Олежа, ну давай, ну тебе понравится» поплыло и превратилось в неуверенное «Ну ладно, учи» на обыденно заданный безо всякой надежды на положительный ответ вопрос Игоря, который, услышав согласие, сначала не поверил, а потом весь просиял и притащил доску в кабинет к усердно работавшему Разумовскому, едва удержавшись на радостях от своей любимой привычки вышибать дверь с ноги. Вовремя вспомнил про искусственный интеллект и стеклянные раздвижные двери, за которые Серёжа бы его потом вышиб в окно (ну или можно поменять несколько букв в последнем слове). В итоге Олега так ничему и не научили, из-за чего потом, когда мозги от цифр проясняться, будут горевать, зато неплохо так сцепились. Олег не был мастером спорта по шахматам, но даже его скудных познаний – и серьёзной мины Грома на контрасте с лыбившимся во все тридцать два Разумовским – хватало, чтобы понять, что ситуация в игре переменилась, и госпожа удача безропотно повернулась к Серёже передом к Игорю задом. – Шах, – хищно сощурился Серёжа, походя на статную птицу (попугая Кешу, но мы это опустим). – Русские не сдаются! Я ещё не проиграл! – Цеплялся за воздух Игорь и тянул резину, прекрасно зная, что уже проиграл. Возможно поддался. Совсем чуть-чуть. – Шах, – довольно, точно наевшийся сметаны кот, повторил Серёжа. Олег ждал развязки комедии-трагедии, радуясь, что она не древнегреческая, и в её финале не последует обязательная смерть. – Не-а. – Шах. – Живым не дамся. – Шах и мат, – стукнул фигурой по доске, – кажется, ферзём, – Серёжа и театрально пихнул указательным пальцем белого короля. – И пал покорный раб у ног непобедимого владыки, – громко выдохнул Игорь и склонил голову над доской, – чего ты хочешь за победу, о великий повелитель моего сердца и всего остального меня? – Для начала, чтобы ты не упоминал имя господа и мои любимые стихи всуе, – скептично начал Серёжа, вживаясь в статус победителя и загибая пальцы. – Во-вторых, чтобы не обделял больше в шахматах Олега и нормально научил его играть, – тут и Игорь, и Олег встрепенулись: первый, показывая всем своим видом, что обвинения ложные и беспочвенные, а второй, собираясь напомнить, что это вообще-то у него надо уточнять для начала. – И в третьих я хочу, чтобы мы съездили на твою старую дачу, и ты научил меня плавать. Прям сегодня. Такого заявления Игорь ожидал услышать меньше всего, поэтому вопросительно посмотрел на Олега. Тот лишь развёл руками, мол, вот так как-то. Игорь посмотрел уже на Серёжу, и глаза у него сделались широкие-широкие, как два блюдца из старого сервиза Прокопенко. – Серый, ты че, плавать не умеешь? Молчание знак согласия, как говорится. – Да к надо было давно мне сказать, я бы научил! – В прорубь на Невском его бы кинул посреди зимы что ли? – хмыкнул Олег, подымаясь с насиженного места, чтобы размяться. – Ну да, верно, сразу бы не вышло, – согласился было Игорь, – а бассейн? В бассейн никак разве? – Я не люблю бассейны. Вообще никак, – пояснил Разумовский. – Серый считает их слишком негигиеничными. – Да ты их видел вообще? – воскликнул Серёжа. – А хлорка? А не моющиеся раздевалки со сломанными душевыми? А отваливающаяся плитка и ржавчина на всех поверхностях? А извращенцы? Уж лучше вообще никак не плавать, чем в таких условиях. Я не хотел, не хочу и не захочу в них плавать. Я брезгую. Серёже стало жарко от такой пламенной речи, и он, шумно выдохнув, принялся активно дёргать свою широкую майку, дабы обеспечить себе дополнительную вентиляцию. – Когда я был мелким, меня гигиена в бассейне волновала меньше всего, – заметил Игорь. – Мне было главное поплавать. А в бассейне или луже – это уже вторичное, – конечно (скорее всего), его слова были преувеличением. – Из-за этого в школе, когда нас должны были учить плавать, Серёжа абсолютно всегда прогуливал все занятия в спорткомплексе , – продолжил свою прерванную мысль Олег. – Я, конечно, вместе с ним, но я всё равно научился. Сам уже не помню, как, но научился. А Серый до сих пор плавает как топор. В опасной близости от плеча Олега полетела чёрная пешка, первой попавшаяся под руку, а её координатор метнул испепеляющий взгляд на смеявшегося от такой свойственной Серёже выходки Волкова. – Да ладно, Серый, не кипятись, – пошёл подбирать злостно использованную и брошенную фигурку Олег. – Я любя. – Я здесь душу открыл, а мне в неё плюнули! – воскликнул Серёжа раздосадовано и уже собирался встать, но Игорь обхватил его руками, и они вместе повалились на пол. Серёжа не собирался вырываться и без боя остался лежать с Игорем в обнимку. Чужое тело было горячим, но пол с другой стороны обжигал холодом, поэтому создавался идеальный контраст. Разумовский сначала улыбнулся, почувствовав тягучие поцелуи на шее и пальцы на затылке, которые предусмотрительно спасли его голову от поцелуя с плиткой, а потом улыбнулся и промычал, когда к ним добавились поцелуи на запястьях и костяшках от вернувшегося Олега. – Не обижайся, Серёж, – моляще пробубнил куда-то в шею Игорь, – я просто думал, что ты у нас идеальный всезнайка и вообще нет чего-то, что ты не умеешь. А ты, оказывается, всё же человек. Я тебя теперь ещё больше люблю. – Достаточно неуклюже, Игорь, – рассмеялся Серёжа, – но принимается. Посреди огромного кабинета без чётких границ с небом они терялись из виду остального мира, но они нашли друг друга и самих себя. Пол, на котором они лежали, ожидаемо был жёстким, но сейчас это отходило на второй план, сейчас это было совершенно не важно. – И тебя люблю, Олег, – протянул Игорь, приподнимаясь к нему и утягивая к ним с Серёжей в центр кучи. Гром с Разумовским сразу же оплели Олега с обеих сторон руками и ногами, плевав на жару, а то че он такой сякой в сторонке сидит. – Эх, мужики, я вас вообще так сильно люблю, спасибо, что вы есть, – протянул Игорь. Мечтательное настроение нашло. Ну что поделаешь, если любишь так, что мощи нет, что ни в сказке сказать, ни пером описать? Как минимум научишь любимого человека плавать. И точно не отцовским пинком под зад с борта, как бы это не звучало забавно в теории. – Мы тоже тебя любим, Игорь, – почти одновременно сказали два голоса, и теперь уже Олег с Серёжей навалились на него с обеих сторон, синхронно гладя спину и целуя скулы, виски, лоб, уголки глаз и губ, нос с бровями и вообще всё лицо. Игорю было щекотно, и он улыбался. – Я обещал, что сегодня научу Серёжу плавать, но я нагло солгу, если вы продолжите меня тискать, и мы никуда не уедем. – У нас есть время, – прошептал Олег над ухом так заманчиво, что хотелось плюнуть на всё и сказать «бери меня прям на этом полу». Их отношения всегда были живыми, страстными, контрастными. С глупыми спорами и душевными разговорами, с летающей столовой утварью и трепетными чувственными касаниями, с быстрыми ссорами и мгновенным миром. Они любили гротескно пошутить, иронизировать обычные мелочи и, в целом, непринуждённость в их отношениях достигала возможного своего апогея. Но они всегда знали меру, видели и никогда не переходили ту тонкую грань, которую переходить нельзя, так как чувствовали другого, как себя самого. – В том то и дело, что до моей дачи километров сто за Питер фигачить, а потом ещё по бездорожью валандаться со скоростью мёртвой улитки, так что нет у нас с вами лишнего часика в запасе, – грустно вздохнул Игорь. Наверное, можно было бы найти местечко поближе и получше, с оборудованием там и всё такое, но после слов Разумовского Игорь понял, что не был на собственной даче уже лет десять, с тех самых пор, как школу закончил и в академию поступил. Нежданно-негаданно захотелось вернуться в родные края, где он проводил все школьные каникулы. Начало лета, на работе всё гладко – видно, даже закон в такой парилке всем нарушать лень, – когда ещё такая возможность представится? Надо брать, пока дают, и использовать на полную катушку. – Облом, – откатился от жаркой кучки Серёжа и посмотрел в потолок. – Но! Мы к этому ещё вернёмся. И всё таки, несмотря на принесённые во благо предложенного путешествия на природу жертвы, гонку по скоростным сборам у троицы выиграть не получилось. Серёжу пришлось сначала распинывать, чтобы тот поднял свою ленивую тушку с пола, затем чуть ли не на шее ангельски терпеливого Олега тащить на другой этаж до жилой зоны, чтобы тот собрался, помогать ему совместными усилиями в горах шмотья искать шляпу от солнца: «Вот нахрена она тебе нужна ночью? Почему ночью? Да потому что такими темпами мы только к ночи и приедем!» – А также участвовать в модном приговоре а-ля Разумовского, который феерически закончился игоревым: «Комарам всё равно в каких шортах твою задницу жрать, эти оставляй и дуй уже вниз.» Хотя Игорь зря так торопил Серёжу, потому что сам только закончил возиться с картой, Олегом и любезной Марго, пытаясь назначить точный маршрут, так как не все тропинки из его памяти оказались занесены в навигатор. Олег, как самый умный и дальновидный, собрал и забросил в общую сумку не только плавки со сменной футболкой, но и хлеб с копчёной колбаской на потом, чтоб поесть, наплававшись. Игорь точно спасибо скажет. В общем, они спустились с верхних этажей в гараж, когда рабочий день у многих сотрудников уже закончился. Они были рады, что так быстро собрались. Серёжа, сменивший майку на голубую гавайскую рубашку, пребывал в состоянии низкого старта и шёл чуть ли не в припрыжку, то обгоняя, то отставая от Грома с Волковым, одевшихся, по его экспертному мнению, как на похороны, а не на речку. Так что на обратную дорогу Серёженька заботливо поменял их запасную одежду на «более летний вариант». – Вот, я поведу! – Серёжа уже собирался открыть дверцу фиолетового суперкара, но так и застыл с вытянутой рукой. – Мы ж не проедем, да? – Несомненно застрянем на первой же кочке, – утешительно похлопал его по плечу Игорь. – Тогда на внедорожнике поедем. Я всё равно за рулём! – Да на здоровье, – хмыкнул Олег и, обогнав поздно смекнувшего в чём тут дело Игоря, запрыгнул на переднее пассажирское. – Извиняй, Игорек, развивай реакцию. – Я просто был не готов, – оправдался Гром, – требую реванша! И Игорь устроился на заднем сиденье в компании объёмной сумки. Чего они туда напихать умудрились только? Вроде ж по минимуму брали, а молния еле держится. – По приезде посоревнуемся, только будь готов в этот раз. Или будешь лягушками бедными прикрываться? Серёжа сел последним, и они поехали. – Смеёшься? Вот подожди у меня, сам нарвался! Уделаю тебя на раз два! – Хвастовство-хвастовство. – Спорим? – сидевший до этого спокойно Гром перегнулся через сиденье и выжидающе посмотрел на веселящегося Олега. – А давай, – согласился Волков и, протянув к улыбавшемуся лицу рядом руку, легонько похлопал по щеке. – На что? – Да че голову ломать, как обычно, на желание. – Готовься проиграть второй раз за день, дорогой. Видно, Игорь слишком сильно перегнулся вперёд и совершенно случайно – а может и нет – задел локтем внимательно следившего за дрогой Серёжу, от чего тот пихнул его плечом в ответ, заодно добавив громкости радио, ведь «из-за вас балбесов не слышно музыку!». Ну это он конечно с иронией. – Если не прекратите горланить и скакать по салону как обезьяны, то я вас высажу прямо посреди трассы, и ваше соревнование начнётся прямо здесь: побежите следом наперегонки, – сказал уже без иронии и очень убедительно Серёжа. – Ладно, матушка, не кипятись, – похлопал его по плечу Игорь, а Разумовский зыркнул на его отражение в зеркале. Тут на дороге показался нужный поворот на девяносто градусов, из-за чего Серёжа хмыкнул и резко выкрутил руль. Игорь улетел в Олега, Олег – в дверь. – Херовый из тебя родитель, – заключил Игорь, отлипая от Олега и наконец-то возвращаясь на своё сиденье. – Домашнее насилие в Российской Федерации законом не преследуется и не карается, видит только господь бог. – У, приверженец Домостроя, – протянул Игорь. – А я и не замечал, какой ты, Серый, абьюзер оказывается, – поддержал Олег. – Это кто-то кого абьюзит ещё? – смеясь, воскликнул Серёжа и, сощурившись от солнца, светящего теперь прямо в глаза, запустил руку в бардачок и нацепил черные очки Олега, в которых тот обычно водил. – Сговорились против меня, кошмар! – Ничего подобного, ложь и провокация, – теперь Игорь, которому категорически не нравилось сидеть на заднем сиденье одному, а не двигаться дольше пяти секунд казалось невыполнимой миссией, положил подбородок на спинку водительского кресла и теребил волосы Разумовского. – Будешь меня отвлекать – улетим в кювет и помрём, – заметил про между делом Серёжа, но руки убрать так и не сказал. – А я ещё поплавать хотел. – А мы точно в нужном месте свернули? – подал голос из-за карты Олег, и Игорь сразу перестроился к его креслу. Серёжа сказал, что вот они и допрыгались, и если поворот они всё таки перепутали, то придётся делать огромный крюк и вставать в пробку. Остановиться здесь было негде, так что время, в течении которого Олег с Игорем гипнотизировали и пересматривали с самого начала карту с отмеченными съездами и сверяли с навигатором, прошло в беспокойном молчании, не считая их споров «да ты видишь, на втором надо было», «на втором после этого, а не этого», «да ну не, вот этот, а не этот». А Серёжа начал приунывать и мысленно прощаться с речкой и лягушками, ведь карту он всё равно не видел и в высокоинтеллектуальном диалоге не участвовал. Его спасала только очередная песня Земфиры с радио. Но вот наконец-то Волков облегчённо выдохнул, а Игорь, победно сворачивая карту, успокоил Серёжу, сказав, что Олег паникёр, и они на правильном пути. Настроение сразу взметнулось на прежнюю отметку, снова стало весело и непринуждённо. Игорь рассказывал о том, как раньше он проводил свое лето в деревне и каждый день ходил на эту самую речку с соседскими мальчишками; как они устраивали заплывы на бабушкины пироги с клубникой – хоть их и хватило бы на целый батальон даже без соревнований, но так ведь интереснее; – как в один месяц пробовали повесить тарзанку, но у берега оказалось слишком мелко, и все желающие прыгнуть, в том числе и сам Игорь, бились о песчаное дно, поэтому тарзанку решили снять; как в дождь и холодную погоду они всё равно ходили плавать, из-за чего не раз Громовской компании прилетело по ушам, но энтузиазма от этого никогда не убавлялось, и в следующий дождь все снова шли нырять и плыть стометровку баттерфляем на миску малины с красной смородиной. Игорь очень ярко и живо описывал все эти ситуации, тем самым придавая им ещё большей комичности, а Олег с Серёжей, у которых такого детства не было, с интересом впитывали в себя слова Игоря, часто смеясь и спрашивая о всяких мелочах. Их никогда не тревожило то, что выросли они не в обычной семье и чего-то вынужденно были лишены: они умело компенсировали это сначала тем, что могли позволить себе ребята из детского дома, а теперь Игорь посвящал их во все сферы отрезанного от них ранее детства, по максимуму стараясь дополнить их картинку из собственных воспоминаний, ничего не утаив. Рассказы из детства Серёжи с Олегом для Игоря и рассказы из детства Игоря для Серёжи с Олегом. Это стало их сокровенной, драгоценной традицией, любимой до глубины души. Серёжа с Олегом не были одиноки, они всегда были друг для друга самой настоящей любящей семьёй, а теперь, вместе с Игорем, из идеальной их семья стала сказкой. В их отношениях не было запретных тем, эти трое были будто бы единым целым: без недомолвок, скрытности, тайн. Они доверяли друг другу как себе. Они были счастливы. – Всё, сейчас должен быть съезд, – сказал Олег, указывая вперёд. – Почти приехали. – Ну, это если дорога к реке буреломом не заросла, и мы не застрянем. – И ты говоришь об этом только сейчас? – проворчал Серёжа, съезжая с главной дороги под щелчки поворотника. – Да ладно, сейчас такая засуха, что ничего бы не выросло. Учитывая вусмерть заезженный грунт, который я помню, волноваться вообще не о чем. Так что нормально всё, – отмахнулся Игорь. – Тем более здесь всего пара километров, дотопаем пешочком если что. Но предположение оказалось лишь предположением, и дорога осталась точно такой же, какой её помнил Гром. Даже разровняли немного, так что ехать было возможно быстрее километра в час. Двигались они через отрезок леса, в чьих кронах утопали закатные лучи, и на дорогу падали пятнистые тени от листьев. Серёжа, сразу как свернул с оживлённой трассы с выхлопными газами и душным нагретым воздухом в лесное укрытие, открыл все окна, и салон наполнился свежим остуженным воздухом и приятным запахом зелени, от которого становилось проще дышать. – Красотища какая! – радостно воскликнул Разумовский, вывалившись из припаркованной на лужайке с высокой травой недалеко от берега машины. Пейзаж был, как говорится, поистине умопомрачительным: не широкая, не больше метров пятидесяти поперёк тихая речушка с достаточно чистой водой, на поверхности которой играли солнечные блики; сочные заросли рогоза в некоторых местах у противоположного берега; душистый клевер, жёлтые, точно маленькие солнца, и уже белые, словно перьевые облачка, одуванчики, колокольчики, несколько кустов овсяницы по колено и другие полевые цветы на мягкой траве, граничащей с водой – которую ушёл трогать Серёжа – и песчаным дном уже в воде. Изюминку и особую прелесть этому месту придавал старый дощатый пирс метров семь в длину, не имевший бортиков, но достаточно широкий для того, чтобы три человека могли находиться на нём рядом. И ещё одно. Полное уединение от шумного Питера и других людей: здесь, – кроме достававшей из машины немногочисленные вещи троицы, – не было ни души. Прямь идиллия романтического фильма о русской глубинке с собственным обособленным мирком. – После твоих рассказов я думал, что здесь будет, – задумчиво заметил Олег и ступил на теплое дерево босиком, так как они предварительно бросили обувь в машине, – больше народу. – Хоть слегка, – подтвердил Серёжа, первым зашедший на пирс несколько минут назад и теперь сидевший со свешенными в воду ногами. – Сам в шоке, – честно признался Игорь и бросил принесённые только что полотенца рядом с нежившимся в вечерних лучах Разумовским, который, однако, шевелиться и поскорее прыгать в воду целиком не спешил, – обычно здесь столько шпаны было, что голоса аж до деревни доносились. Может, поколение выросло и место подзабылось. Ну, будем считать, что нам повезло. Игорь с Олегом, быстро стянув и побросав – вернее Игорь бросив, а Олег на скорую руку сложив – всё кроме плавок в кучу, собрались прыгать. Серёжа, который окончательно пригрелся и пока ленился двигаться, возмущённо их остановил, запретив это делать: мало ли что в воде может быть. На сук наткнутся, на штырь, на стекло, на консервные банки, ну или же банально не хватит глубины, и эти двое горе-ныряльщиков приложатся башкой или ещё чем-нибудь о дно. Разъяснения Грома о том, что когда-то давно, пять тысяч и пять лет назад, здесь всё было нормально, Разумовского ни чуть не убедили, поэтому сошлись на том, что Олег с Игорем аккуратно спустятся, разведают обстановку вокруг пирса и, если всё нормально, вылезут и прыгнут. Поверхностный слой воды оказался теплым, как в ванне. Неудивительно, что Серёжа не хотел вытаскивать из него ноги. Но и нижняя часть реки успела хорошо прогреться, поэтому Игорь с Олегом сразу привыкли к воде. Идеальный контраст с раскалённым воздухом. Гром, погрузившись наконец-то в водоём, первым делом попытался коснуться ступнями дна, но глубина дала по Серёжиным меркам зелёный свет, и Игорь ушёл с головой под воду уже у самого края пирса, что означало ещё большую и подходящую для прыжков глубину дальше. На всякий случай он проверил её ещё в нескольких местах, чтобы не удариться о мель, но всё было нормально. Олег, наматывавший медленным брасом круги и периодически нырявший, проверял местность на наличие прутьев и прочего мусора, но, к всеобщей радости, так ничего и не нашёл. Поэтому со спокойной душой направился к пирсу, но, проплывая мимо только-только показавшегося над водой Игоря, не смог удержаться от открывшегося соблазна и, быстрым жимом дёрнувшись над водой, навалился Грому на плечи и притопил. Послышался плеск, бурление под водой от проклятий Игоря и звонкий смех Разумовского с суши. Волков, довольно улыбаясь, дабы не прогневать судьбу и не нарваться на ответный удар, рванул к успевшему подавиться от смеха Серёже и, подтянувшись на руках, стремительно взлетел на доски и, сев рядом с ним, перевел дух. – Олег, ты меня сейчас намочишь, – успокоившись сказал Серёжа, а сам привалился к Волкову плечом. – Вечер будет долгий, Волче, – хрипловато от проглоченной воды сказал Игорь, вылезая следом. – А месть сладкой. На такую загадочную угрозу Олег лишь фыркнул и, вытянув руку, встрепал Игорю мокрые волосы, с которых в разные стороны разлетелись блестящие капли. Закатные солнечные лучи до сих пор припекали, а на мокрых Олега с Игорем очень быстро слетелись здешние разношёрстные, но одинаково не нравившиеся Серёже обитатели, так что чемпионат по прыжкам в воду был как можно скорее возобновлен. Разумовский отсел в сторону, чтобы освободить место для разгона и обезопасить себя от нежелательного подзатыльника чьей-то пяткой в полёте, взяв на себя ответственные обязанности судьи поединка, как единственное незаинтересованное лицо. Хотя в спорте, тем более водном, он не особо что-то понимал, оценивать клялся по совести: кто круче прыгнет, тот и победил. Весьма серьёзным взрослым способом происходила жеребьёвка и решалась судьба того, кто будет прыгать первым. По результатам трёх побед и двух поражений в камень-ножницы-бумага данная честь отошла к Игорю, который обещал показать мастер-класс. – Учитесь, пока я жив, – уверенно заявил он. – Смотри, нос себе не разбей об воду, – ответил ему Олег. Игорь отошёл к берегу и, разбежавшись так, что старенькие доски загрохотали, и пирс заходил ходуном, сделал идеальное сальто вперёд, чем, конечно, поднял большой плеск. Серёжа оценил прыжок на твёрдую девяточку, зажав бал за то, что он ещё не успел раздеться и Игорь его всего обрызгал. – По-моему это заговор, – проворчал Гром из воды. – А как же справедливость? Как же неподкупный суд? – Наш суд – самый гуманный суд в мире, – со вздохом развёл руки Серёжа, но баллов не накинул. Игорь смирился со своей судьбой и спорить с судьёй не стал. Мало ли какие санкции в этой башке возникнут на такой случай. – Неплохо для любителя, – сказал Олег, разминая пальцы, и получил обильное количество брызг в лицо. – Давай, раз такой крутой, покажи, как надо, – парировал Игорь, отплывая на спине подальше. Олег, в отличии от Игоря, разбегаться не стал, зато идеально вошёл в воду щучкой, не вызвав очередной девятый вал, чем заслужил неоспоримое признание Серёжи. – Ну вот! Десять из десяти! – воскликнул Серёжа, вскочив на ноги. – Игорь, учись. – Точно заговор, – широко распахнул глаза Игорь. Итак, за сегодняшний день на счету Игоря числятся два проигранные спора из двух. Очень продуктивный выходной. – Теперь я! – бодро крикнул Разумовский и, не дожидаясь ответа, добавил. – Я нихрена не умею плавать, так что ловите меня! И Серёжа, прямо в одежде, – он решил, что она уже итак промокла, и терять нечего, – махнул руками и с широченной улыбкой на восторженном, точно у увидевшего впервые море пятилетнего ребёнка, лице сиганул следом за Олегом в воду. У храбрости и тупости есть незримая, как натянутая до предела леска, тонкая, словно острый хирургический скальпель, грань, на которой Разумовский умело отплясывает джигу-дрыгу на протяжении всей своей жизни. В массах это принято называть гениальностью, и, несомненно, за умелое распоряжение своими ресурсами, ему она принесла несказанный успех. В побочные эффекты гибкого ума и редкостной сообразительности можно вынести шило в жопе и отсутствие инстинкта самосохранения. Потому что тормозов, позволяющих человеку сдаться перед преградой, нет. И иногда, например в разработке собственной сети и создании громадной компании с абсолютного нуля, это просто шикарное качество, но иногда, как например сейчас, это ни черта не шикарное качество. Дыхание перехватило от секундного ощущения свободного падения, и Разумовский, зная, что ему дадут утонуть в последнюю очередь, радостно улыбался. Он в беспорядке размахивал руками, как подбитая ворона крыльями, и рассмеяться от щекочущего чувства в животе ему помешал лишь глухой плеск от долгожданного свидания с сердцем реки. Несмотря на отчаянные попытки Серёжи утонуть за рекордно короткие сроки – как заметил позже Игорь – ему этого сделать не удалось, хотя он очень старался. Началось обучение Разумовского азам практического мастерства водоплавателей. Серёжа, у которого держаться на воде и впрямь выходило не лучше, если не хуже топора, то и дело пытался заделаться вечным подводником, но отчаянные попытки постигнуть дно речное браво пресекались то Игорем, то Олегом, поочерёдно вытаскивающими Разумовского из воды за шкирку, как котёнка. Игорь сначала честно старался научить Серёжу плавать как можно скорее и лучше. Напрягая каждую лениво расслаблявшуюся назад при виде безмятежной обстановки извилину, он пытался объяснить Разумовскому, как тот должен лежать на воде и загребать воду: «Нет, Серый, ты не гладишь воду ладошкой и не расчёсываешь ее гребешком. Совмести пальцы, напряги кисть, ну, как лопату, и плыви». Но Серёжа, который весело цеплялся за него и продолжал бить по воде расслабленной ладонью с растопыренными пальцами, без задней мысли делал всё с точностью да наоборот. «Ты когда-нибудь точно постигнешь участь Титаника, мой дорогой,» – выносил свой неутешительный вердикт Гром и передавал Серёжу в руки улыбавшемуся от их споров Волкову. – «Ха-ха, да не заклинай ты меня, я, может, говорил о том, что твоё имя навсегда останется на страницах мировой истории». Олег с Игорем, пока Серёжа оставался перевести дух и отдохнуть от такого тяжёлого физического труда, валяясь по паре минут на краю пирса и наблюдая из-за полуприкрытых век за ними, успевали найти место помельче ближе к берегу и прыгали друг у друга с плеч. Эту идею предложил Игорь и был очень рад, когда Олегу она пришлась по душе. Что-то тёплое, семейное, прямиком из детства, словно через портал без временных границ, проникло из прошлого и крепко переплелось в единый клубок с настоящим. Лёгкий на подъём Серёжа быстро захотел поучаствовать в этой авантюре и, не успев сообразить, в какой момент он должен выпрямить колени и прыгнуть, никуда не улетел. Споткнувшись о голову Олега, он не удержал равновесие и полусальтом бултыхнулся на спину перед ним, как перевёрнутая на панцирь черепаха. Игорь сразу зашёлся хохотом, не удержавшийся Олег тоже, а после и вынырнувший из воды Серёжа, который пальцами обеих рук неуклюже убирал прилипшие к лицу волосы, засмеялся и снова полез Волкову на плечи, чтобы испытать удачу во второй раз. Серёже в принципе весь вечер доставлял несказанное удовольствие, и даже минуты, когда он громко откашливался и отплёвывался от противной на вкус цветущей воды, не могли сломить неприступный шпиль его энтузиазма. Он по полной программе пользовался своим ученическим положением – за отдаленное напоминание привилегий которого тренер Игоря из секции по плаванию утопил бы его собственноручно в том самом бассейне, где они занимались, – и со спокойной душой и совестью больше катался на чьей-то спине или живым грузом в ногах, чем плавал сам. Серёже это очень нравилось, и весь вечер он много смеялся. А после отплевывался от ещё одного схлебнутого огурца. И, оттаскивая его к пирсу для очередной короткой передышки, похлопывая его по спине, смеялись и Олег с Игорем.

***

Трое утомленных, но безмерно счастливых людей лежали на криво расстеленном остатками общих усилий покрывале. Серёжа, после долгого сидения в речной воде, начал порядком подмерзать, поэтому Олег с Игорем, предварительно накинув ему на холодные ноги второе покрывало, лежали по краям от него и растирали как всегда ледяные ладони и пальцы на привыкших к компьютерной мышке руках. Разнеженный от такого внимания Разумовский иногда смеялся, будучи восприимчивым даже к подобию щекотки, а Олег с Игорем, которые во время переодевания не за долго до этого обнаружили наглую подмену своих вещей на модный взрыв из Серёжиного гардероба, совершенно случайно лишний раз тормошили его. Сквозь опущенные автомобильные стекла из салона доносились тихие строки «Спокойной ночи» Кино, крутящейся на той же радиоволне, что и Земфира ранее. Заслушанная до дыр песня мешалась с раздававшейся отовсюду громкой разноголосой трелью сверчков, которые, приземленно сидя в отрезанных от мира кустах и высокой траве – точно неготовый услышать малейшую критику своего детища творец, прячущийся от чуждых глаз публики – вновь воздавали поражающую слух своей грандиозностью прекрасную немую оду в пустоту, идею которой варварски не воспринимали по достоинству. Эти звуки сплетались в виртуозный полуночный концерт, искусно исполняемый лишь для трёх людей во всем свете. Эпизодически слышалось врывающееся в царящую идиллию кваканье лягушек из камышей, но это не портило, напротив, это лишь дополняло цепляющую душу картину, погружая в некую особую, непередаваемую словами атмосферу чего-то далёкого, безмятежного, прекрасного – точно путешествие в прошлое, как могло показаться знакомому с этим местом Игорю, но ещё лучше, потому что это не прошлое, это настоящее. Именно здесь и именно сейчас они лежали на этой траве бок о бок; именно здесь и именно сейчас их тихое дыхание звучало в унисон, как у единого организма; именно здесь и именно сейчас они соприкасались уставшими плечами, коленями и руками; именно здесь и именно сейчас они были вместе. Совсем стемнело – наступили те короткие летние часы, когда ночь побеждает праздно господствующий день, и Ленинградская область погружается в успокаивающую сознание темноту. Дневное пекло отступило вместе с нещадно палящим солнцем после её прихода, временно уступив свои полномочия долгожданной ночной свежести и прохладе, принесшим вместе с собой осадки в виде обильной росы. Подул еле ощутимый тёплый ветерок, и в сдвинувшемся воздухе сильно запахло мокрой травой, рекой и хвойным лесом, а Серёжа не мог перестать блаженно вдыхать это всё, наслаждаясь дурманящим разум ароматом. Вдали от огней громадного мегаполиса, от его разъедавшего кожу загрязнения, – физического и морального, – от выхлопных газов, создававших удручающий монотонный купол вокруг самой жизни, и от ярких, но слепых, глушащих всё в доступном глазу радиусе искусственных огней, которые эгоистично не дают возможности увидеть ничего, кроме них самих, так внезапно открывшееся в своём первозданном виде звездное небо – громадное, бескрайнее, чистое и неуловимо чудесное – непроизвольно приковывало взор. Оно было воистину прекрасно. – Отсюда видно Большую медведицу, – заворожённо прервал молчание Серёжа, не отрывая обращённого к небу взгляда, а голос его растворился в трели сверчков. – Точно, – Олег рассматривал мерцающую россыпь над головой. – А выше неё Полярная звезда. – Ага, – тихо сказал Игорь, – а вон там, кажется, Малая медведица. – Большая Медведица мне всегда нравилась больше Малой, – Серёжа поднял к небу руку. – Она как будто завершённая, а Малая – поломанная и помятая. – А может это Большая – слишком большая и неповоротливая, а Малая, наоборот – маленькая и аккуратная, – в тон ему добавил Игорь. – Может быть. Один субъективный взгляд из бесконечного множества всегда будет оставаться неполным и относительным, – философски заметил Серёжа. – Нам нужно почаще устраивать такие выходные. Согревшись, он задёргал ногами и скинул тёплое покрывало в сторону. Открытую кожу в тот же миг обдало ночным воздухом, но холодно точно не стало. Не могло. Олег с Игорем лежали так близко, что он мог слышать их сердцебиение, словно своё собственное. На радио сменилась песня, и теперь играло что-то незнакомое, но весьма жизнерадостное. Разумовский, оторвавшись от созерцания звёздного неба, вдруг поднялся на локтях и, перекатившись на бок, повис над удивленным Игорем. Торчащие во все стороны влажные рыжие волосы, превратившиеся после речного мракобесия в беспорядочное всепоглощающее пламя, спадали на лицо и лезли своему хозяину в прищуренные хитрые огоньки глаз, но Серёжиной улыбке это ничуть не мешало. Олег, севший туда, где только что лежал Разумовский, кажется, понял его намерения без слов. – Игорюш, ты ведь помнишь о моём сегодняшнем обещании? – сквозь улыбку проговорил Разумовский. Игорь взглянул на Олега рядом с собой, и на лице его медленно расползлась широкая расслабленная улыбка. – О каком из? Ты, помнится, за завтраком собирался покупать путёвку в Антарктиду, лишь бы сбежать от доставшей тебя жары. На мгновение лицо Разумовского вытянулось – он попытался вспомнить, что же он успел сказать утром. – Да нет же. От жары я сбежал более лёгким способом, затащив вас на речку, – склонил голову на бок Серёжа, – а перед речкой? Два плюс два равно пять, не так ли? – Что-то запамятовал, – протянул Игорь. – Олег, он надо мной издевается! – воскликнул Серёжа. Олег расплылся в улыбке и, коснувшись своим лбом Серёжиного, легко поцеловал его, а затем наклонился к Игорю. – Помнится мне, что вы, майор, говорили про лишний отложенный часик, – тихо проговорил ему в самые губы Олег. – Ах да, – усмехнулся Игорь, – что-то такое припоминаю. – Не вижу больше причин откладывать, – сказал Серёжа, в последний раз сверкнув глазами, в которых плескалось томительное ожидание, и впился в его губы пылким поцелуем. Он плавно перетек более лёгкими и невесомыми поцелуями к подставленной на встречу шее и вновь припал к горячей коже страстно и нежно, а руки его были прижаты к чужим плечам. Опьянённый происходящим Игорь медленно выдохнул и, бросив помутневший взгляд на бесцеремонно перебиравшего его волосы Волкова, стремительно поймал его голову ладонями и притянул к себе. Подушечки пальцев и губы щекотно покалывало от соприкосновения с щетиной, но это чувство утопало в бездонном море других различных, но одинаково желанных ощущений, внезапно обрушившихся на Игоря со всех сторон. Хриплое от переполнявшего их возбуждения дыхание растворялось в царящей в воздухе безмятежной лёгкости и умиротворенности, которые окрашивали происходящее живыми красками безоговорочного доверия, полного самых нежных и трепетных чувств. Всё это выглядело настолько естественно и непринуждённо, что казалось, словно в этом месте они являются чем-то само собой разумеющимся, чем-то неотъемлемым, точно органичная часть пейзажа, существующая вне законов остального мира, но складно, как единый механизм. Но внезапно Игорь остановился и озадаченно посмотрел на Серёжу с Олегом снизу вверх. Они, в свою очередь почувствовав перемену в его действиях, тоже остановились и слегка удивлённо взглянули на него в ответ. Игорь слегка помедлил, пытаясь сформулировать и передать им вспыхнувшую у него в голове мысль, а после самую малость растерянно произнёс: – У нас ведь нет нихрена. Как, на сухую что ли? Напрягшийся секундами ранее Серёжа облегчённо выдохнул и, зажмурившись, негромко засмеялся от такого озадаченного тона. – У нас есть волшебная сумка со всем, что может понадобиться людям в лесу, и есть волшебный Серёжа, который эту сумку собрал, – пояснил, глядя на них поочерёдно, Разумовский, – когда вы, между прочем, – он тыкнул указательными пальцами на своих внимательных слушателей, – подгоняли меня и говорили, что я копаюсь и тащу с собой совершенно ненужное барахло. И кто теперь запасливый и дальновидный, а не тормознутый? – Теперь понятно, почему мы так долго собирались, – усмехнулся Олег. – И почему сумка от шмотья ломится, – дополнил Игорь, притягивая их назад к себе. И над верхушками леса уже забрезжил белый рассвет…