Дождь и разбитые иллюзии

Тихий шелест нескончаемого дождя заполоняет мир вокруг меня, нашептывая какие-то слова, напевая давно забытые песни, рассказывая чудесные стихи и манящие несбыточными мечтами истории. Переливающееся в свете множества фонарей жидкое серебро изливается из жемчужно-серых облаков, обволакивает город в причудливо светящийся кокон волшебного сияния, рисует столь сладкие взору иллюзорные пестрые картинки, воплощения самых смелых и неиспытанных ранее фантазий. Драконы, гигантские змеи, гордые грифоны и прочие, невообразимо ужасные и прекрасные одновременно, химеры восседают на каждом углу, внимательно следят за мной пристальными взорами, насмешливо свесив языки всех форм и расцветок, блестя в таинственном полумраке дождливой ночи белоснежными клыками. Я медленно шагаю по построенному мной городу, словно впервые разглядываю эти фантастические, будто не из мира сего, дома, башни, стены, статуи… Ни одно строение не похоже на другое, в каждом – своя изюминка, особая, не сравнимая с предыдущей начинка. В каждой необычной форме еще более необычное содержание. Тяжело вздыхаю – для меня они не более чем бесцветные пустышки. Но людской говор, доносящийся со всех сторон, говорит об обратном. Жители новой столицы Амегакуре не перестают восхищаться этим неповторимым обликом, и их радость то и дело сменяется почтением и тихим ужасом. Криво усмехаюсь… Почтение и страх – лучшая смирительная рубашка для толпы, квинтэссенция любой более-менее стоящей религии. И от этой мысли я чуть ли не смеюсь, но вовремя спохватываюсь. Никто из проходящих мимо горожан не обращает внимания на неожиданно ссутулившуюся фигуру в длинном сером плаще с капюшоном. Делаю вид, что закашлялся, лишь бы скрыть непонятно откуда накативший приступ беспомощно-злобного, с нотками истерики, смеха. Я – Бог? Абсурд, бред, буйная, никак не связанная с реальностью фантазия. Но все признаки налицо – благоговение толпы, испуганное, исключительно шепотом, упоминание моего имени, новый, созданный за несколько дней мир… И, конечно же, Ангел… Грустный, невеселый, порою горько вздыхающий и смахивающий одинокие слезинки с прекрасных бледных щек Ангел. Ласково мерцающий огонек, неожиданно вспыхнувшей в ночи на перекрестке моей судьбы. Теплая нежная рука, протянутая мне, сломленному и отчаявшемуся, в кромешной тьме. Серебристый и чистый, словно звон колокольчика, голосок, прорезавший мучительную тишину одиночества. Лучик солнца, разогнавший тяжелые тучи и подаривший моему миру новые, невиданные ранее, краски. Когда-то веселая, несмотря на природную кротость и скромность, девочка. А потом – непередаваемо притягательная и дающая силы и веру в себя девушка, покорившая меня с первого взгляда, сковавшая цепями неудержимого притяжения и сумасшедшего, невообразимого желания. Теперь – женщина с разбитым сердцем и жестоко изломанной судьбой, покорно идущая за мной шаг в шаг, отдающая всю себя за меня… Ее сердце бьется в такт с моим, а дыхание, легкое и едва различимое человеческим слухом, готово замереть в любой миг, стоит мне сказать лишь слово. И чем я заслужил такое отношение? А, Конан? Но для всех жителей Амегакуре ты просто Ангел, бессменный спутник Бога, хранительница домов и утешительница людских слез. Хрупкие бумажные фигурки висят в каждом доме, в каждой комнате, осеняя их слабым сиянием, исходящим от больших белоснежных крыльев. Светят всегда, даже в самый темный час безлунной ночи, заменяя звезды, луну, солнце… Даря покой и радость, счастье и гармонию, мир и понимание. Всем, каждому, кто решил начать новую жизнь и переехал в этот еще такой юный, полный надежд город, венчающий мою любимую, вечно плачущую страну, подобно искусно ограненному бриллианту. Всем, но не мне. А знаешь, почему? Потому что я устал от обмана, Конан. Устал смотреть на тебя равнодушными глазами, устал бороться с самим собой, с безумным желанием и какой-то надрывной, невыносимой, нечеловеческой тоской по прежней тебе. Я снова хочу увидеть свет в твоих прекрасных глазах, утонуть в их бесконечно-нежном сиянии и потеряться в твоих улыбках, счастливых, чуточку смущенных, и потому еще более желанных. Я хочу, чтобы ты хоть раз подарила такую улыбку мне. Мне, а не ему… И от мысли, что я рассматриваю мертвого друга как помеху, мне становится невыносимо гадко. Я отряхиваюсь, словно пытаюсь освободиться от невыносимо-отвратительной грязи, окатившей меня, словно из ведра, и мысленно проклинаю себя и свою слабость. И в который раз отстраненно думаю, что нет ничего удивительного в том, что ты выбрала его, а не меня. Он всегда был прям и честен, его душа была открыта всем и каждому, он был словно солнце, яркое, бесконечно сияющее и несносно-ослепительное солнце. А я… Я просто слов не находил, что чувствовал к самому себе в такие моменты. И потому уныло побрел дальше, глядя прямо перед собой и считая причудливую пеструю плитку тротуара. Когда шумные улицы остались позади, и гулкое эхо отраженных от высоких стен домов звуков моих одиноких шагов возвестило о том, что я пришел в закрытую часть города, я с облегчением стянул с себя насквозь промокший плащ и чуть ли не с ненавистью швырнул его в сторону. Начиналась страшная, грозящая свести с ума, игра противоположностей, нескончаемый, проклятый порочный круг единственного в моей жизни парадокса. Там, далеко от места нашего пребывания, в шумном и неспособном на понимание городе, я мог быть самим собой. Скрывая свое лицо от толпы, я в то же время мог смело мечтать о тебе, не боясь своих желаний и фантазий, рисовать в своем воображении самые сладостные сердцу картины. Видеть тебя, словно наяву, смеющейся и улыбающейся, представлять, как стук твоего сердца украсит мои длинные ночи, дыхание коснется моей щеки, на секунду замирая перед тем, чтобы двинуться дальше. Я попытаюсь хоть немного, на миллиметр, стать ближе к твоим горячим и мягким губам, боясь упустить мгновение, которого ждал так долго. А ты чуть отодвинешься назад, и в янтарных глазах вспыхнут игривые огоньки. А дальше… Дальше будет то, чего у меня никогда не было. Потому что на всем белом свете для меня всегда существовала только одна женщина. Единственная, желанная и безнадежно недоступная… И, пересекая границу, входя в свой так называемый дом, я с сожалением попрощался с этими образами до следующей прогулки по вечно плачущему, но почему-то счастливому, городу. Подняв лицо и пытаясь уловить в холодных каплях дождя хоть долю тепла и ласки, я в очередной раз запретил себе думать о тебе, мечтать, надеяться, молить небо, желать…

***

Спать не хотелось, и я решил еще пройтись, пусть и по пустынным улицам запретного квартала. Но земля надоела, и, не останавливаясь ни на мгновение, я спокойной взошел по стене. Дальше мой путь был устлан перекрытиями, крышами, мостиками и лестницами, соединявшими дома центра города в одно целое. Я шел вперед, с облегчением отмечая, как преступные мысли покинули мозг, а затем и сознание. Тяжелые капли воды мерно падали с неба, стуча по разноцветной черепице, играя на толстых стеклах чуть заметно раскачивающихся светильников. Мир вокруг превратился в сплошной, свободный от границ, переливающийся клубок света, цвета и воды. И прежде чем я успел отметить эту особенность, увидел тебя… Ты сидела на самом краю высоченного здания, чуть опершись на тонкие руки и запрокинув голову вверх. Беззаботно покачивая свешенными вниз ногами, на краткий миг ты показалась мне прежней Конан, но лишь на миг. Дождь и тебя включил в свое светопреставление, даря темно-синим волосам причудливое, словно перламутр далеких созвездий, сияние, смазывающее контуры тонкой фигурки, делавшее твое изображение на этом волшебном фоне нечетким и немного нереальным. Ты сидела ко мне спиной, и я тихонько замер, бессовестно пользуясь кратким моментом и жадно скользя изголодавшимся взглядом по всему твоему силуэту. От насквозь мокрых, испещренных перламутровыми искорками, волос, до тонких изящных пальцев, привычно украшенных длинными, идеально подпиленными, лиловыми ногтями… И я смог бы простоять так целую вечность, если бы не заметил, как твои тонкие обнаженные плечи дрожат. Не думая, что заставило тебя выйти на улицу без плаща, в одной лишь тонкой, без рукавов, майке, я шагнул вперед, с шумом расстегивая так некстати заупрямившуюся молнию, и снимая с себя теплую куртку. Ты сразу же повернулась на шум моих шагов, и я замер в удивлении – ты улыбалась… Это было так неожиданно, что я так и продолжал стоять, силясь вспомнить, когда же видел тебя улыбающейся в последний раз. И не смог… Слишком много раз я видел твои слезы, тихие и мучительные, твои робкие взгляды, устремленные в сторону Пейна, твои искусанные в кровь губы и зажатые до хруста кулачки – единственные признаки боли, вызванной долгим присутствием или совместными миссиями с этим все еще любимым тобой, но безвозвратно мертвым телом. А сейчас нежная улыбка, играющая на твоих губах, напомнила мне ту девочку, ниспосланную мне самим небом, и я сразу же забыл обо всех мучениях. Ты снова стала центром моей Вселенной, и я покорно отдался во власть магических оков притяжения. Скинув с себя оцепенение, я шагнул к тебе, укутывая в куртку, и взял на руки, унося прочь от беспощадного дождя. Дойдя по крышам до нужного дома, я спустился на пару этажей вниз, открывая створку высокого окна и входя в утонувшую в таинственном полумраке комнату. Ты тихо покоилась в моих руках, ни разу не спросив по дороге, куда мы направляемся. А я, неожиданно почувствовав себя полнейшим дураком, осторожно поставил тебя на ноги, виновато опуская глаза вниз и желая провалиться куда-нибудь поглубже и подальше от этой затягивающей своей тишиной и пробуждающей тщательно похороненные мысли, комнаты. Напротив окна стоял небольшой камин, и, чуть потрескивая и разбрасывая золотисто-красные искорки, в нем тлели угли. Все, что осталось от положенных перед уходом в город толстых сучковатых поленьев… Чертыхнувшись и почувствовав на себе твой удивленный взгляд, я бросился к камину, заново раздувая огонь и кидая в него новую порцию дров. И через минуту пламя разгорелось ярко и уверенно, прогоняя волнующие сумерки и даря взамен беспокойно прыгающие по стенам тени. Молча усмехнувшись, ты подошла, опустилась на деревянный пол и с наслаждением протянула озябшие руки к огню. Наблюдая за тобой, я уселся чуть в стороне, изредка глядя на тебя и не находя подходящих слов. Не знаю, сколько бы тянулось это невыносимое и необъяснимое молчание, не начни ты первая говорить. Твой голос был уже не таким звонким, как в детстве. Годы оставили свои следы и на нем, подарив трогающие за живое бархатистые нотки, так выгодно оттенявшие чистые серебристые переливы. И едва первое слово слетело с твоих заметно порозовевших в тепле губ, я без сил опустил веки, прикрывая глаза… Бороться с твоей властью надо мной показалось пустой и бесполезной вещью. Действительно, зачем, если можно просто сидеть и слушать, иногда смотреть на тебя и жить не какими-то надуманными, полными несуразиц мечтами, а реальностью, согревающей душу, откровенной, но совершенно не смущающей душу паникой и угрызениями совести. Забыв обо всем на свете, не слыша барабанящий по крышам дождь, я все смотрел и смотрел на тебя, любуясь изгибом счастливо улыбающихся губ, отблесками огня, играющими в постепенно сужающихся в полумраке зрачках, серебристыми переливами уже наполовину высохших, коротких, смешно разбросанных в стороны волос. И еще слушал, упиваясь понятной лишь одному мне глубиной твоего чудесного голоса… И ненасытно дышал воздухом, вобравшем в себя твое присутствие – тонкий, сладкий, с легкими оттенками пряной горечи аромат. Наверное, ты что-то спрашивала у меня, долго и терпеливо пытаясь достучаться до провалившегося в нежное очарование сознания. И лишь когда ты придвинулась так близко, что я почувствовал тепло твоего тела, мозг словно проснулся, и я инстинктивно дернулся в сторону, молясь, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, и вновь кляня свою преступную слабость. Но ты не заметила моего испуга и рассмеялась, звонко и весело, вводя меня в состояние каменного истукана. Стоит ли говорить, как давно я не слышал твоего смеха. Когда последние яркие искорки веселья угасли, растворяясь в шуме дождя и треске горящих поленьев, ты тихонько сказала: - Спасибо, Нагато. Я согрелась и почти высохла. Пора идти… - мне показалось, или в твоем голосе все же промелькнули нотки сожаления? И снова подумать об этом не удалось, потому что ты, легко поведя плечами, осторожно высвободилась из плена моей куртки. И вид твоих обнаженных плеч, хрупких и манящих, четкий и стройный силуэт, рельефно выступающий на фоне догорающего пламени, перевернул все вокруг. В горле моментально пересохло, а в глазах потемнело, и я бросился к тебе, трясущимися руками поднимая брошенную на пол куртку и тщательно укутывая тебя, пряча и оберегая уже не от холода, а от огня, стремительно и безудержно разгоревшегося во мне при виде тебя, такой близкой, такой откровенной… Ты снова рассмеялась, обдав меня искренним удивлением: - Нагато, я, правда, согрелась, и… - подняв лицо ко мне, ты внезапно осеклась. А я наконец-то разжал судорожно сведенные на воротнике куртки пальцы, через силу отпуская его и тебя. И буквально рухнул на пол, боясь и в то же время дико желая отвернуться от тебя. Меньше всего я хотел посвящать тебя в свои чувства и мучительные переживания. Но твой взгляд, пугающий своим беспредельным пониманием, заставил повернуться к тебе, покорно смотреть в ответ и снова пытаться обуздать разгоревшееся нетерпеливое пламя. Ты придвинулась, сокращая дистанцию между нашими лицами до минимума, и серьезно посмотрела прямо в глаза. Горячий шепот обжег губы, и такие простые слова не сразу дошли до понимания. - Что с тобой, Нагато? – я смог лишь покачать головой и попробовать беспечно улыбнуться, но не вышло. Прохладная узкая ладошка легла на мой раскаленный лоб, и взгляд янтарных глаз стал обеспокоенным. - Ты болен? Господи, да ты весь горишь! – да, горю… Не в силах противостоять безжалостному огню, я покорно отдался в его власть, не подумав о последствиях. И теперь не находил слов… Лишь смотрел на тебя, впервые открывая тебе свой внутренний мир, раздираемый сотней противоречий, наполненный измучившей меня борьбой. Но главное, что ты должна была увидеть, - это то, как я стремлюсь к тебе, каждый день, каждый час, каждое мгновение, всю свою жизнь от момента нашей первой встречи. Как люблю тебя, безответно, безоглядно, неустанно. Как желаю тебя – безумно, невыносимо, до полного умопомрачения… Твои губы неожиданно задрожали, и маленькие ладошки легли на мои плечи, неуверенно сжимая их. И в твоих глазах я увидел, не веря сам себе, ответ на свои вопросы. Может, эта была лишь нечеткий отблеск света и теней, но в этот момент мне все же захотелось поддаться своей слабости. И, повинуясь неумолкающему зову тела, я коснулся твоих губ своими, упиваясь их прохладной сладостью. Ты чуть дрогнула и подалась вперед, сильнее прижимаясь к моим губам, начав едва ощутимо дрожать и крепче сжимая руки на моих плечах. И это заменило ответ на мой так и невысказанный вопрос. Твои пальцы запутались в моих волосах, а сбившееся дыхание разбило весь существовавший до этого мир на миллионы переливающихся и постепенно затухающих осколков. Остались только мы и теплый, затягивающий полумрак, изредка озаряемый короткими вспышками догорающих поленьев… Это был сон, длинный, нескончаемый, предательски хрупкий и наполненный непередаваемой радостью, сладостной дрожью, тихими вздохами и несмелыми стонами. Боясь разорвать крепкую ткань в клочья, я скинул с тебя еще мгновение назад одетую куртку, и прижал к себе еще сильнее, задыхаясь от остроты и новизны ощущений. Огонь внутри меня разгорался все сильнее и сильнее, хотя казалось, что точка кипения достигнута давным-давно. Но я ошибался… Гореть тобой можно вечно, и с каждым мгновением это пламя будет только ярче, горячее. Руки дрожали, когда я медленно, любуясь постепенно открывающимся перед моим жадным взором совершенным телом, стягивал с тебя так и не высохшую до конца одежду. Ты была немыслимо прекрасна именно такой – настоящая, без ненужных покровов, но в то же время твоя безупречная нагота стала для меня еще большим испытанием, чем невозможность обладать тобой. И это испытание подкреплялось твоими ответными ласками, горячими прикосновениями к моей уже обнаженной спине, неистовыми, грозящими превзойти мои, поцелуями. Я не смел и мечтать, что получив возможность отдаться тебе до конца, обрету столь долго желанное сокровище. Ты отдалась мне так же горячо и безумно, как я представлял в самых смелых фантазиях, отдалась до конца… До головокружения сжимая тонкую талию, я осторожно уложил тебя на пол, покрывая неистовыми поцелуями лицо, шею, опускаясь все ниже и ниже, и перестал, наконец, думать о невозможности происходящего. Ты выгибалась под моими ласками, пытаясь целовать в ответ, словно боялась растерять драгоценные мгновения неожиданно подаренной самими богами ночи, и снова и снова повторяла мое имя, ставшее на твоих устах волшебной музыкой. Опершись ладонями о пол, я на мгновение замер, нависая над тобой и отдаваясь во власть твоих глаз. Поднявшись на встречу, ты обвила мою шею руками, привлекая к себе, затягивая в прерванный омут поцелуев, настойчиво требуя большего. Я не мог отказать тебе… Ведь сам так давно желал этого. Я вошел в тебя, и тихий стон на миг заполнил все вокруг, отражаясь в моем затуманенном сознании, разбивая вдребезги очередную иллюзию. В той, предыдущей, мы еще не были так близки, чтобы поделить на двоих одно сердце, одно дыхание, все это безумное, невыносимо-обжигающее сумасшествие получившей свободу страсти. Теперь же границы перестали существовать – мы слились в одно целое. И я словно родился заново, ощущая себя в твоем горячем, словно расплавленный воск, и таком же податливом теле. Ты снова позвала меня по имени, тихо, проникновенно, и я невольно задохнулся от твоего голоса, и в очередной раз позабыл обо всем на свете. Осталась только ты – неистовая и сгорающая от наконец-то разделенного желания, отчаянно мечущаяся подо мной и крепко, до синяков, сжимающая мои плечи. И ты опять звала меня, прося быть ближе, хотя ближе уже было некуда, но я выполнял твои просьбы, еще сильнее стискивая твою талию, еще ближе прижимая к себе, двигаясь вместе с тобой в одном сумасшедшем, выматывающем и дарящим крылья за спиной, ритме. Снова и снова ласкал тебя всю, покрывал тонкую безупречную кожу пламенными поцелуями, упиваясь твоими страстными протяжными стонами, любуясь горевшими завораживающим огнем глазами… А потом все закончилось, и мы долго лежали на холодном полу, не чувствуя его, слушая, как сумасшедший ритм сердцебиения потихоньку возвращается в норму, как постепенно выравнивается сбившееся дыхание. Дождь так же тихо шуршал за окном, пламя в камине догорало, и насыщенный неудовлетворенным желанием полумрак уступил место темноте, тихой и спокойной, загадочно замолчавшей и едва заметно улыбающейся нам. Легко подняв расслабленное тело, я осторожно положил тебя на кровать и накрыл покрывалом, крепко обнимая, и вновь начиная бояться, что все, что произошло с нами – очередная иллюзия, не больше. Но ты не исчезла из моих объятий, безвозвратно испарившись в воздухе. Ты лежала рядом, и сладкая дрема уже властвовала над твоим утомленным телом и разумом. Медленно, по глоточку, вдыхая аромат твоих спутавшихся волос, я вспомнил, что так и не спросил, что ты делала одна на крыше, спокойно сидя под дождем и не спеша укрыться от него… Завтра спрошу. Хотя, уже не надо… Я еще долго ничего не буду спрашивать у тебя. Ты понимаешь меня без слов… Я уснул, а дождь все напевал за окном свою странную, завораживающую песенку, все рассказывал увлекательные, ласкающие слух истории. Но не торопился разбивать очередную иллюзию, превращая ее в реальность...