Девочка Уэнсдей

Душный воздух проникает в лёгкие, буквально душит посильнее любого душнилы, сидящего за первой партой. В классе воняет пóтом и электронными сигаретами, ещё слабо доносится дух сосиски в тесте — живот жалобно урчит, всем своим существом предлагая слинять отсюда побыстрее и пойти в какой-нибудь Макдональдс. Но нельзя — Даша и так без причины пробыла неделю дома, больше прогуливать нельзя. Тем более близится конец учебного года, скоро экзамены, весенний бал и другая ненужная ей ахинея. Серьёзно, она вернулась с домашнего обучения только два месяца назад, но уже успела устать, измучиться и конкретно заебаться — школа не оправдала ни единого её ожидания. Она даже не влюбилась ни в одного одноклассника (или одноклассницу), у них же тут одни дегенераты! Даша кидает быстрый взгляд на Тайлера, который увлечённо ковыряется в носу, и морщится. Урок идёт спокойно. На календаре помечен третий день недели, учительница рассказывает что-то скучное (или нет, в любом случае Даша не слушает), одноклассники тоже ничего путного не делают… Короче, самый обычный школьный день. Но не может всё быть так просто, ведь внезапно дверь распахивается с тихим скрипом, и в класс ровной походкой заходит… Смерть? Просто смерть или смерть Дашиной гетеросексуальности (которой и не было) — неважно. Эта девушка шагает тихо, но уверенно, одета во всё чёрное, а две косички, спокойно лежащие на груди, не шелушатся. Немного пугающе, но незаконно притягательно. Девушка не произносит ни слова, просто идёт в глубь класса и занимает самую последнюю парту — при чём у стенки, а не у окна. Даша этого не понимает, но оторвать взгляда от незнакомки не может, та словно специально её притягивает, хоть и не делает ничего — даже не моргает, блин. — Извините? — растерянно спрашивает учительница, чуть ли рот не разевая. — Вы кто? Представьтесь, будьте добры. — Новенькая, — не дрогнув ни одной мышцой лица, отвечает она. И, не переводя глаз на свой портфель с замочком черепа, элегантно выуживает тетрадь — Даша бы так эффектно не смогла. — Но мне не давали никакой информации о новых учениках, — лепещет учительница, роясь в бумажках, словно там могут появиться ответы. Глаза учительницы боязливо мечатся туда-сюда, вызывая ассоциацию с пугливой болонкой, которую хозяин привязал около магазина и ушёл. — Я даю, — просто отвечает девушка. — Теперь я тут учусь. — Ага, ладненько, — мнётся учительница, прижимая какую-то папку к груди. — Представься, пожалуйста, а я схожу к директору, уточню. — Уэнсдей Аддамс. Учительница шёпотом, как мантру, повторяет её имя и выходит из кабинета — все расслаблено выдыхают и достают всю запрещенку. Кто телефон, кто сигареты, кто еду, кто, вот, дурацкие вопросы для Уэнсдей. — Уэнсдей — это типа среда? Ты типа календарик, который можно юзать только раз в неделю? Это спрашивает противный пухлый мальчик с причёской «под бокс». За время учёбы Даша успела увидеть, как он пытается выбить деньги у одного милого парня (естественно, Даша пустила информацию нужным людям), а потом, хихикая, наблюдала, как его мама тянет за уши домой и громко ругает. Уэнсдей никак это не комментирует, но пухлый не унимается: — И чё в чёрном вся? Готка, шоли? — А что ты говорливый такой? Ни разу не находил ядовитого тарантула в нижнем белье, что ли? — спокойно отвечает Уэнсдей, и, боже мой, Даше она уже нравится. Пухлого сначала одолевает страх, его глаза расширяются, словно он представляет эту перспективу, но он быстро очухивается и борзо (по его мнению) продолжает: — Не. А чё, ты уже в мои трусы лезешь? — Как хочешь. Уэнсдей кладёт на колени свой портфель, дёргает маленький череп и выуживает откуда-то из глуби чёрную коробку с дырочками. Открывает, берёт что-то оттуда, поднимает руку и… Большой мохнатый паук переходит с одной руки на другую, а потом останавливается на тыльной части ладони. — Это Дьяболи Второй. Ты ему подойдёшь, он любит добычу потолще. У пухлого начинают дрожать руки, он будто бы в бреду поднимается, пятится назад, глазами-копейками таращится на паука. Парни улыбаются и беззвучно смеются, кучка девочек толпится вокруг одной, у которой жуткая арахнофобия, успокаивая, остальные рубятся в телефон, курят, а Тайлер, вот, продолжает дебильно ковыряться в носу. Что на счёт Даши?.. Она застыла с вселенским восхищением в глазах, не в силах пошевелиться. Всё, что ей хочется: в срочном порядке поговорить с Уэнсдей и похлопать ей прямо сейчас — но ни того, ни этого, она не делает. — С-сумасш… шедшая! Ведь… ведьма! — заикается пухлый, путаясь в ногах, но почему-то не падает. Он всё ещё идёт задом наперед и еле-как нащупывает ручку двери. — Больная! — выкрикивает тот, открывая путь навыход, но как раз в этот момент возвращается учительница. Они врезаются друг в друга, пухлый отталкивает женщину, неразборчиво мямлит что-то под эмоциями и выбегает прочь. Как ошпаренный, ей-богу. — Что это с ним? — растерянно спрашивает учительница но, не дожавшись ответов, качает головой, словно это и не важно. — Не важно, — подтверждает она Дашины мысли, — я поговорила с директором. Уэнсдей, в пятницу приведи одного из родителей в школу, многих документов не хватает. Ну а после уроков… — Учительница обводит глазами класс и останавливается на макушке парня, колупающегося руками под партой. — Ксавье! Ксавье вздрагивает, быстро убирает телефон в карман и садится ровнее. — Как раз ты и проведёшь Уэнсдей экскурсию. А теперь продолжаем урок. Даша хочет возразить и попросить, чтобы экскурсию новенькой делала именно она, даже придумала нелепый аргумент «Ксавье женский туалет ей не покажет», но к концу урока она так и не решается. Чёртова социофобия. *** После уроков Даша подходит к Ксавье и ненавязчиво пытается узнать, как прошла экскурсия, в надежде новой информации о новенькой. Ксавье, складывая наброски рисунков в рюкзак, (среди них, кстати, есть карандашная девушка с двумя косичками) отмахивается безликими фразами, но если Даша что-то захочет — она доконает. — Рассказывай или я расскажу всем, что ты рисовал порнографию. Гейскую. Ксавье устало поднимает бровь. — Пожалуйста, хоть кричи об этом, мне как раз нужна реклама. — А если учителям? — А если пойти тебе… — Эй! Это не вежливо. Выкладывай, Ксавье, я всё равно не отстану. — Ла-адно, — сдаётся несчастный. А Даша говорила, что доконает! — Что ты хочешь знать? — Всё! — радостно оглашает она. — Ксавье, мне интересна каждая деталь, что ты узнал о Уэнсдей. Откуда она, сколько лет, есть ли аллергии, домашние животные, может, парень… О, у неё есть соц-сети? — Даш, — он смотрит укоризнено, но Даше паралельно, — мы пробыли вместе двадцать минут, не больше. Я же не показывал ей тайны женского туалета. — И хорошо, — соглашается она, мысленно делая пометку «Будут темы для разговора». Ксавье, сложив всё и повесив портфель на одно плечо, лениво продолжает: — Она молчала всё время, не отвечала ни на что, я и не донимал. Но соц-сетей у неё нет, она сказала, что это глупая трата времени. — Не густо… Что-то ещё? — Ещё она сказала, что расчленяет тела людей, чтобы скормить своим домашним животным. И если я не перестану докапываться, я стану одной из жертв. — О… Пока Даша переваривает информацию, Ксавье успевает незаметно дойти до двери, а следом под Дашино «Падла, вернись!» смывается вон. Аргх! Чёртов Ксавье. *** Следующий день проходит также уныло, как лимонная сосательная конфета. Сосёшь, сосёшь, а её меньше не становится, так ещё и во рту противно-кислюще. Метафора не очень, но Даша об этом не думает, она думает об Уэнсдей. А за той весь день волочится девочка из параллельного класса со светлым каре, парочкой разноцветных прядок и будто бы перманентной улыбкой. Это умиляет, но и расстраивает тоже — как Даше с Уэнсдей поговорить, когда у неё всегда хвостик? И мало было, этот хвостик ещё женские туалеты ей показывает! А это был Дашин план, между прочим. И нет, она за ними не следила. Так просто совпало. Выловить Уэнсдей за весь день не выходит, и Даша уже планирует грустная идти домой, как её в коридоре выхватывает преподавательница по музыке. Миссис Торнхилл настолько строгая, что хочется сразу сбежать, но она перебарывает это желание и упрямо стоит на месте. — Дарья, — полная форма имени режет слух, и создается ощущение, что сейчас её будут смачно ругать, — ты будешь выступать на весеннем балу. Её глаза округляются, а голова сама мотается туда-сюда в знаке протеста. — Порстите, миссис Торнхилл, но я… — Споешь всего одну песню, какую — можешь выбрать сама. Но это решение уже принято, и оно не обговаривается. У тебя есть две недели на репетиции, если нужен будет зал — скажи, составим расписание. — Но… — Дарья, никаких но! Я всё сказала. Можешь идти. «Дарья» на пятках разворачивается и тихо матерится под нос. Вот же ш… Лучше бы всё-таки наругали. Чёртов бал. *** На часах три ночи. Лежа на кровати, Даша пялится в потолок и пытается выбрать песню для бала. Она уже хочет сорваться и загуглить аккорды на «Чёрные глаза», но в беседе класса появляется уведомление. «Уэнсдей Аддамс теперь в чате». А это уже интересно. Немного обидно, что Ксавье наврал ей насчёт социальных сетей, но не настолько обидно, чтобы перестать тупо лыбиться в экран, разглядывая одну-единственную аватарку одноклассницы. Уэнсдей красивая. Это факт, и если кто-то с этим поспорит, Даша готова записать пятичасовое видео, где рассказывает, почему же Уэнсдей потрясающая. Или не готова… В любом случае, та красивая. Очень. На фотографии Уэнсдей стоит прямо, без тени улыбки. На чёрном платье можно разглядеть маленькие черепки, а руки та элегантно уложила на груди. Разглядывая чёрные ногти Уэнсдей, Даша вспоминает, что свой маникюр уже слазит, и пора бы его переделать. А если… Мозг затуманен ночью и желанием спать, поэтому, не думая, Даша строчит такое сообщение: «Привет, Уэнсдей, это твоя одноклассница. Хотела спросить, каким лаком для ногтей ты пользуешься?» Даша уже слышит сотню тяжёлых вздохов, но, пока она не успела мысленно себя закопать, приходит ответ. «Я крашу ногти растёртыми личинками чёрных трупоедов. Это вид жуков.» Даша недолго радуется, что ей вообще ответили. А ещё думает, как вывести это в полноценный разговор. «Вау, как круто! А где их найти, если не секрет?» «Жуки обитают в лесах и за их пределами, в гумидных стациях, на пашнях и в пригородных местностях. Поищи и найдёшь.» Так, это мало похоже на полноценный разговор… Ладно, отступать уже поздно. «Я плохо разбираюсь в насекомых, вдруг я не тех насобираю, а если ядовитых каких-нибудь? Давай лучше вместе поищем, и ты мне расскажешь про них подробнее!» А вот это хорошо. Ненавязчивое предложение погулять. Правда, придётся возится с жуками, но… С этим можно бороться. «Нет, у меня достаточно лака для ногтей.» Это считается за то, что Дашу отшили? Жаль. Хотя она умеет доканывать, так что ничего, разберётся. «Тогда давай я завтра в школе расскажу про секреты женского туалета? Там такое есть, офигеешь!» Да, она знает, что девочка из параллели что-то там ей показывала, но та девочка же не может знать всё, верно? «Мне Энид уже всё показала.» Значит, её зовут Энид. Ну-ну, Энид. «Не всё!» «Как хочешь.» «Это можно считать за согласие?» Даша задерживает дыхание, но Уэнсдей пропадает из сети и в течении пяти минут ответ не приходит. Не то, что Даша не дышала пять минут, но… пялилась на экран всё это время с детской надеждой точно. Может, Уэнсдей пошла спать? Чёртов сон. *** В школе Даша подцепляет Уэнсдей в коридоре до того, как кто-либо сумел её опередить. Гиб-гиб ура! Никаких Ксавье и Энид, сегодня Уэнсдей только её! То есть, неполный сегодняшний день, да и не буквально её, а… Да какая разница, не цепляйтесь к словам. Уэнсдей молча идёт за ней в туалет и, судя по выражению лица, ничего особо не ожидает. Она останавливается около раковины и терпеливо ждёт. Так, Даша, соберись, сейчас всё будет. — Смотри! — она подходит к углу и указывает на старый комод. — Это спасительный шкафчик и… — Там хранятся средства личной гигиены. Фантастично, но Энид уже показывала, — опережает её Уэнсдей, и Даша тяжело вздыхает, но не отчаивается. — Ладно, тогда… Секунду, — она суетится и подбегает к выключателю ламп. — Тут можно… — Настроить мигающий разноцветный свет, как в… — она стопорится, — клубах. Рай для эпилептика. Даша хихикает, но внутри как-то пустеет — она-то хотела сама ей рассказать, насладится первой реакцей. Так, не время отчаиваться! Это же женский туалет, в самом деле. — А ещё у нас есть третья кабинка, она не работает, но… — Есть традиция обписывать её признаниями, шутками и другими странностями людей. Я почитала немного, но после третей надписи сдалась — там столько ошибок, что глаза вянут. Не понимаю, зачем это, хоть Энид и пыталась объяснить. — Ну… — Даша до хруста заламывает пальцы, пытаясь думать быстрее. — В этом есть своя атмосфера, мы оставляем тут частичку себя. И это навсегда, понимаешь? Уэнсдей долго молчит, но всё же отвечает: — Не понимаю, но могу представить. Что-то ещё или я могу идти? — Подожди, не иди никуда. Я знаю, что тебе точно понравится! — Идея вспыхивает сама собой, но кажется такой гениальной, что она почти светится от гордости. Даша проходит к подоконнику, садится на корточки и глубоко втягивает воздух, ведь страх чуть-чуть да есть. — Подойди, пожалуйста. По звуку шагов понятно — слушается, подходит. Даша на миг прикрывает глаза, а затем аккуратно подцепляет ногтем одну дощечку, кладёт её на пол. В стене дырка, и Даша спешит встать на ноги и отойти подальше, пока не начали выбегать. — Нужно подождать пару секунд, — зачем-то предупреждает Даша, и совсем вскоре после этих слов из дыры начинают выбегать толпы маленьких паучков. Они разбегаются в разные стороны, будто мелкой сеткой покрывают пол. — У тебя есть паук, поэтому я подумала, что ты их любишь… — неловко объясняется Даша и ждёт реакции, пока её собеседница молча разглядывает толпу насекомых. Из одной туалетной кабинки издается крик, а следом из неё выбегает перепуганная девочка, продолжая визжать. — Забавно, — изрекает Уэнсдей, проследив, как силуэт девушки скрывается за поворотом. По Уэнсдей и не скажешь, что ей забавно, но Даше приятно хотя бы из-за слов. — И часто они вот так улизают? — Кто? — тупит Даша, всё ещё думая о бедной девочке, но быстро собирается: — А, пауки, точно. Да, постоянно вылезают, их каждую неделю вытравить пытаются. Ещё и туалет на день закрывают, когда, как сейчас, на свободу выбегают… Уэнсдей понимающе (кажется) смотрит ей в глаза, но ничего не говорит, не движется, не шелушится. Даша решает самостоятельно брать быка за рога. Или смерть за косу? — Прости, а я могу спросить? — мнётся Даша, а Уэнсдей выжидает какое-то время, потому что отвечать сразу не в её стиле. Не спрашивайте, когда Даша успела разобраться в стиле Аддамс. Так получилось. — То, что тебе требуется два вопроса ради одного, отдаёт глупостью. Пересмотри приоритеты. — Пересмотрю, — решительно кивает она. — Почему именно Дьяболи Второй? Ну а что? Имя питомца многое говорит о хозяине. Не у каждого человека спрятан собственный тарантул в рюкзаке. — Дьяболи — это дьявол на латыни. Второй, потому что прошлый мой паук тоже был по имени Дьяболи. Выращиваю поколение бесов. — Поколение? Планируешь заводить ещё насекомых? — Язык чешется, чтобы добавить смешливое «Если что, можешь завести и меня», но она вовремя прикусывает язык. — У Дьяболи уже есть потомки. — Правда? — умиляется она, хотя тема детей не самая её любимая. Совсем не любимая. Но детишки пауков — ещё куда не шло. — И как их зовут? — У них нет имени. Безымянные. — Ясно… — тянет Даша, разминая шею — та смачно хрустит. — Я бы назвала паука… Кот, наверное. Не знаю почему. Уэнсдей выразительно на неё смотрит (насколько это вообще для неё возможно), а потом по стенам разливается гул звонка. Урок начался. — У меня ботанические науки, — кидает Уэнсдей на последок и спокойно уходит. Даша так и застывает, смотря на её макушку, пока не понимает, что они в одном классе, и у неё вообще-то тоже «ботанические науки». Она вздрагивает, отмирает и суетится в кабинет, настраиваясь на часовой ад. Даже Дьяболи, который, казалось бы, Дьявол, лучше, чем эти… Чёртовы уроки. *** На ботанике Ксавье как-то опережает Дашу и садится с Уэнсдей, будто так и должно быть. Даша недовольно пыхтит, но тихо садится за свободную парту, ковыряя чёрную землю в горшке. К ней вскоре подходит одноклассница, с которой она никогда не общалась. Та неловко улыбается и на одном выдохе спрашивает «Можно с тобой?», а Даша не противится. Одноклассница представляется Никой, и вместе они сажают лук — самый простой, репчатый такой. Даша даже отпускает все лишние мысли и глупо смеётся с их общего «Чиполлино». С Никой оказывается по-необычному комфортно и приятно, несмотря на то, что к концу урока они обе грязные, как земляные черви. И ещё Ника успевает заметить, что Даша бросает взгляды на новенькую слишком часто, а потом задалбывает её, пока Даша не признается, что Уэнсдей ей, вроде как, нравится. Настолько, насколько это возможно за пару дней знакомства. Ника визжит, радуется и обещает свести её с… Имя Нике не даётся от слова «никак», поэтому она смиряется и говорит Среда. Ника, словно это фильм, а она в нём режиссер, заявляет, что к концу сезона Даша со Средой обязательно поцелуются. Даша закатывает глаза, уточняет когда этот конец сезона настанет, и в итоге они спорят на шоколадку: Ника уверена, что поцелуй произойдёт до дня бала (включительно), Даша отрицает. Что ж, Даша по-любому в плюсе: либо шоколадка, либо взаимность от предмета своих воздыханий. «Предмета воздыханий», да уж… И когда она успела так вляпаться? Стоит подумать об этом позже, чтобы не нагружать себя этим сейчас. А мысли, к сожалению, в любом случае догонят. Эти… Чёртовы мысли. *** Большая перемена. Даша стоит с Никой в столовой и следит за сидящей с печатной машинкой (печатной машинкой!) Уэнсдей. Она так поглощена написанием чего-то, сосредоточена. Выглядит… залипательно. — Ник, как думаешь, если я выпью кофе на голодный желудок, я умру? — задурманенно чёрными косичками, спрашивает Даша. — Мм, да, поэтому лучше не надо, — отвечает она с набитым ртом. — Может, так даже лучше. — Даша! — возмущается Ника, параллельно пытаясь как можно быстрее прожевать булку. — Давай я лучше тебе поесть дам, а? У меня есть полбулки с клубникой, в портфеле могу найти батончики шоколадные… Ещё могу сбегать, купить тебе что-то. Что хочешь? — Уэнсдей. — Да-аш. — Не хочу я никому давать. Ника тяжело вздыхает. — Я не про это. Ты пропадаешь, смотря на свою Среду. Я за вашу безграничную любовь всем сердцем, но ведь нужно смотреть на что-то кроме неё… Даша, что всё это время таращилась в одну точку и словно не слушала её, резко начинает улыбаться и сиять карими глазами. — Даш? Чего так радуешься? — Тому, как холодно она на него смотрит, — довольным тоном отвечает та, и только тогда Ника оборачивается на место, где сидит Уэнсдей и замечает возле неё Ксавье. Взгляд действительно холодный, но есть одно «но». — Не хочу расстраивать, но она смотрит на тебя точно также. Даша возвращает глаза на Нику, будто сканируя правда это или нет, и одним потоком выдаёт: — Ублюдок, мать твою, а ну, иди сюда, говно собачье, а? Что, сдуру решил ко мне лезть? Ты, засранец вонючий, мать твою, а? Ну, иди сюда, попробуй меня трахнуть — я тебя сам трахну, ублюдок, онанист чертов, будь ты проклят! Иди, идиот, трахать тебя и всю твою семью! Говно собачье, жлоб вонючий, дерьмо, сука, падла! Иди сюда, мерзавец, негодяй, гад! Иди сюда, ты, говно, жопа! Ника с небольшим шоком стоит какое-то время, но в итоге очухивается. — Многословно… Но ты не переживай, мы сделаем так, чтобы твоя Среда смотрела на тебя по-особенному. Обязательно сделаем. — Правда? — грустно уточняет та, ни на что не надеясь. — Чистейшая! — заверяет Ника и щёлкает задумчивую Дашу по носу. Смеётся и убегает, пока задумчивая не решает её догнать. В догонку слышится смешливо-злое Дашино: — Чёртова Ника! *** Хоть Ника и чёртова, но, блин, упрямая. По окончанию выходных, которые Даша умно потратила на сон, Ника четыре дня подряд посылала Дашу к Уэнсдей (или, как хотите, Среде) по любому удобному и неудобному случаю. Ручку одолжить, будто это единственный человек с ручкой в классе, спросить за кафешку, в которой Ника будто бы видела Уэнсдей, хотя и не видела, посоветовать корм для паука, и так далее, и тому подобное. Даша не знает, почему велась на это. Видимо, Ника хорошо убеждает. … или Даша настолько хотела пообщаться с Уэнсдей, что использовала любую крохотную возможность. В какой-то момент Уэнсдей начинает встречать Дашу не убийственным молчаливым взглядом, а фразой «Что опять?». Наверное, это прогресс не в ту сторону, но прогресс же! Даша не знает как реагировать, но Ника уверяет, что это хорошо. Параллельно Даша пытается выбрать песню на бал. Одновременно хочется исполнить супер качовый трек, ещё хочется драмы, да и шутейку подкинуть хочется… Даша доканывает и себя, и окружающих этой песней, в итоге ей предлагают самой её написать. Даша упирается, но Ника, как оказалось, тоже умеет доканывать. По итогу они вдвоём сидят в пустом актовом зале с почерканными листочками. Ранее они агрессивно пытались выбрать тему, но не смогли прийти к единому решению, потом они просто набрасывали строчки и ссорились, потому что ничего не подходило. После последней такой перепалки они минуту молчат, насилуя бумагу (слава богу, не а4, а а5), и Ника с улыбкой предлагает: — А как тебе такое? Девочка Уэнсдей, с последней парты. Напишу тебе песню, но не для топ-чарта. Девочка Уэнсдей, грустный эмоджи. Ты мне нравишься тем, что на сме-ерть похожа… Даша пырытся на неё с красноречивым взглядом, в котором шифрует «сова' 7' ухо (1,2,3) ель». Потом понимает, что с ребусами у подруги так себе, поэтому противится уже словесно: — Я не буду это петь! — Даша пытается вложить в это всю серьёзность и раздраженность, что только внутри неё есть, но у Ники глаза загораются лишь ярче. — Будешь-будешь, я самолично проконтролирую, — хихикает эта садистка. — Ника нет! — Ника да! — Нет! — Да! — Я сказала нет! — Котика без выбора ответ, — мурчит Ника, на что Даша протяжно стонет, откидывает голову и руками прикрывает лицо. — За что мне всё это… — бурчит она в свои ладошки. Через время, чуть растопыривая пальцы, чтобы возле глаз образовались проёмы, спрашивает: — А можно мы строчку про смерть заменим? — Хорошо, а как тебе… «Ты мне нравишься тем, что ни на кого не похожа»? — Лучше. Ника хмыкает и довольно исправляет эту часть карандашом. — Сделано, — сообщает она, коварно лыбясь. — Допишем текст и будем тренировать этот шедевр. Уэнсдей точно растает в любви. — Да какой любви? — мычит Даша, мысленно добавляя: Чёртова любовь. *** Черновик текста песни они пишут быстро. Ну, как пишут — Ника предлагает варианты, а Даша либо мычит, либо угукает. Таким нехилым образом они справляются за два часа, ещё и время остаётся. Поэтому Ника садится на пол отдыхать, проверяя соцсети на информацию, что они пропустили за школьный день, а Даша подбирает аккорды на гитаре для их шедевра. Даша уже входит во вкус, вливается в такт телом, даже её нога подключается и отбивает нужный такт, но резкий писк всё портит. — Даша! — кричит её подруга. Хотя Даша уже не уверена, кто она ей. — У Энид будет вписка! В эту субботу! — И? — не слишком радостно переводит она взгляд. — Мы идём в обязательном порядке. — Но… — Там точно будет Среда, они ж с Энид неразлей вода. — Но… — Никаких но, это же потрясающий повод вас свести! — пищит Ника и не то умиленно тянет уголки губ до самых ушей, не то коварнейше лыбится. — Да опять оно, японамать… — скулит Даша, аккуратно отставливая гитару — она дорогая, между прочим. И гитара, и Даша. Вторая прочищает горло и как можно спокойнее спрашивает: — Ника, ты случайно не дочь Торнхилл? Ника хихикает и отрицательно качает головой. — Тогда никаких, блин, но… — недовольно бурчит, а через время резко доходит: — Подожди, ты реально потащишь меня на вписку? — выпучивает та глаза, осознавая весь маштаб. — Я что тебе, Саша? — Нет, но ты наша, поэтому выбора нет, — и строит такую светлую мордашку, что даже в спор лезть невозможно. Или Даша настолько устала, что тупо не хочется. А если бы не было этих трёх математик (на минуточку!) подряд, то у Даши было бы больше сил и всё бы сложилось намного лучше. Поэтому все вместе… Чёртова математика! *** На «вписке» ужасно душно, потно, играет громкая и неприкольная музыка (никакой тебе Аллегровой или, на крайняк, Леди Гаги, сплошные клубные биты). Ещё изо всех углов тхнёт алкоголем, сигаретами и толпой подростков в пубертате. Голоса сливаются в один, смех вокруг кажется каким-то картонным, а единственная подруга в этом ужасном мероприятии затерялась в чужих макушках. Она наверняка покоряет танцпол. Или напала на холодильник и совершает превентивный удар по позициям — четыре позиции, я сейчас карту покажу… Дашу серьёзно заносит, нужно срочно подышать свежим воздухом. Иначе с ума сойдёт, а ей это не надо, не-не-не. Она подходит к балкону, но, почти дойдя до цели, видит, что там одна парочка целуется на виду, а один ноунейм молча выкуривает сигарету. Видимо, подышать не судьба, поэтому она сворачивает в первую попавшуюся комнату. Тут тише, легче. Даша быстро закрывается, прислоняясь спиной к холодной двери и пытается отдышаться, как после бега. Глаза у неё прикрыты, чтобы дать себе время отдохнуть. — Даш, выйди, — просит кто-то сбитым голосом, и Даша вздрагивает, ударяясь лодышкой о… другую лодышку. Она разлепляет веки и натыкается взглядом на полуголую Энид, сидящую на коленях какого-то парня — это Аякс, кажется. Даша взвизгивает от страха (буквально страха) и, так как дело попахивает говной (есть надежда, что не в прямом смысле), побыстрее ретируется да подальше. Сердце стучит громко, почти заглушая музыку, а в голове лишь «что это только что было?» Даша почти бежит, чтобы стать дальше от увиденного, но бежать так-то не куда — вскоре она просто стопорится на тупике. Но, тем не менее, тут есть ещё одна дверь, и можно вновь испытать удачу. Но она учится на своих ошибках, поэтому сначала прислушивается на наличие посторонних звуков, которых нет, а потом стучит. Она не считает, сколько длится тишина, но достаточно, чтобы решиться войти. Даша выравнивает дыхание. Аккуратно и медленно приоткрывает дверь, сперва заглядывает в поисках того, почему следует уйти. Обводя комнату взглядом, она натыкается на… — Уэнсдей? — шокировано уточняет та, и чёрные глаза (вспоминаю, умираю) отрываются от печатной машинки, метая в её сторону усталый взгляд. Как там говорили… Судьба — сука, да? — Ты не против, если я тут тихо посижу? Это единственная комната, где не… ну… это самое… Короче, ты поняла, — неуклюже заканчивает она, от напряжения сжимая запястье до белых пятен. Уэнсдей слишком долго молчит даже для себя, и это навевает ещё больше неловкости. Становится сложно дышать, воздух словно разряжается за секунду, а нет ни зарядки, ни розетки, ни-ху-я. В какой-то момент даже клацанья клавиш клавиатуры пропадают. Уэнсдей медленно кладёт руки на кофейный столик, на котором и стоит печатная машинка. И так холодно, что руки морозит, выдыхает: — Оставайся. Даша кивает и тихо (как может) идёт к дивану, двигает чей-то клетчатый плед. Выдыхает и медленно садится. Диван издаёт жалкий скрип. Чёрт. Но Уэнсдей никак на это не реагирует и опять ныряет в работу. Интересно, про что она пишет? Это для учёбы или для души? Она писатель, журналист, отчётописец? Да, писец это точно. Даша какое-то время наблюдает за серьёзной девушкой в работе, но быстро становится как-то дискомфортно, поэтому она берет телефон и строчит Нике. «Я С УЭНСДЕЙ!» «В ОДНОЙ КОМНАТЕ». «Сижу…» Ответ приходит быстро, но сначала непонятно-недописанный. Видимо, Ника настолько спешила ответить, что случайно нажала на все кнопки, кроме нужных. Но потом она все же изменяет сообщение, приводя его в человеческий вид. «На её коленках, я надеюсь?» «НИКА ТЫ…» «Да, я)» «Давай представим, что левая нога Среды — утро, а правая — вечер. Ты планируешь зайти к ней в полдень?)» Даша издает необъяснимый пыхтёж и лицо начинает гореть. Оказывается, всё это время это была не писательская метафора, а оно реально может прям жарить. Пиздец. «Пиздец», — и в чат пишет Даша, чтоб Ника почувствовала всю ситуацию. «Действуй, Даша!» «Ээээ, всмысле?» «Поговори с ней!» Даша уже строчит простой вопрос «Как?», но Ника как-то опережает своим «Как — не знаю, не мои заботы». Вот и подруга называется. Даша пытается придумать, что же такого сказать, но выходит плохо: мысли не вяжутся, костяшки рук уже ноют от постоянного щёлканья, ещё и дышать сложно, выходит раз-через раз. — Даша, не пыхти так громко, — разрезает тишину Уэнсдей, не отрываясь от клавиатуры и мелодично клацающих клавиш. — Я не… — начинает она, но спотыкается на полуслове, ведь понимает, что и вправду недавно пыхтела. — А что ты пишешь? — сдаётся, поднимая Смерти белый флаг, хотя сама к этой Смерти прибежала. Такой вот парадокс психики. Уэнсдей молчит, но не так долго, как обычно. И в этот раз не просто выжидая — она делает минивыдох и тихо отставляет всю технику подальше от себя. Значит ли это, что Аддамс настроена на разговор?.. — Статью в школьную газету. Про опасность случайной смерти. — О… Даша опять застывает, вглядываясь в глаза, обращённые прямо на неё. От этой перепалки взглядов неловкость разростается и густеет в воздухе — кажется, её уже черпаками собирать можно. Но отвести глаза в сторону тоже не выходит. Не хочется портить такой интимный момент, словно одно движение — и всё рассыплется, как карточный домик. — И… Сколько уже написала? — Даша медленно двигает пересохшим языком и сглатывает. — Статья готова. Но если стану свидетелем случайной смерти — допишу. Так и рвётся сказать какую-то дурость в духе «Когда я увидела тебя, моё сердце остановилось, так что можешь приступать» или «Если самоубийство считается случайной смертью, то…» Так. Стоп. Остановить Титаник, мы летим в айсберг. Забудьте, и Даша забудет. Замужества за окно ей ещё не хватало. Ага, не для него такая вишенка росла. — Круто, — всё-таки давит из себя Вишенка, поэтому красный сок вот-вот разбрызгается по комнате, подавая сигналы на помощь. Даша потерялась. Она вообще должна была дома сидеть, а не с Уэнсдей, тем более, блин, на вписке. Вписке! Кто их придумал вообще? Уэнсдей почти кивает и как всегда бесшумно встает на ноги. Следом подходит к маленькому окну с видом на не очень оживленную улочку. Всматривается куда-то, молчит, держит руки за спиной, в крепком замке. — Даша, — внезапно начинает она, не оборачиваясь. — Ты когда-то спрашивала про кафетерию. Тут рядом есть. Гробики продают, — безпечно сообщает Уэнсдей, а у Даши на лоб глаза вылазят. И нервный смешок вырывается. — Гробики? — не выдерживает та и пепеспрашивает. В самом деле, какие, к чёрту, гробики? Или «кафешка» — это прикрытие, а на самом деле… — Гробики. Могильные, — через время отвечает Уэнсдей, а Даша видит в отражение стекла её улыбку. Правда, она готова поклясться! Это улыбка, и интимнее улыбки Даша не видела. Такая… нежная, почему-то. И сердце по-настоящему замирает, словно она застала восьмое чудо света и боится спугнуть. Точнее… не словно. Это и есть восьмое чудо света. Даша так долго пялится в стекло, что вздрагивает, когда замечает, что Уэнсдей уже повернулась и медленно пошла в сторону двери. На бледном лице не видно и фантома той короткой улыбки, словно её никогда там и не было. Теперь возникает ощущение, что это была простая галлюцинация. Улыбка наверняка возникла в воображении, чтобы не погибнуть в своих ложных надеждах, а на самом деле на Уэнсдей удачно (или нет) упала тень, которая создала такую иллюзию… Чёртовы иллюзии. *** Даша не имеет ни малейшего представления, что творит, но уже пять минут она покорно идёт за Уэнсдей, хотя её об этом, вроде как, даже не просили. Но и оставить в покое тоже просьб не поступало, поэтому почему, собственно, и нет. В какой-то момент Уэнсдей останавливается, оглядывая мрачные столики, а следом направляется к резной двери, ныряя внутрь. Даша секунду таращится на название «Преисподня» и бежит следом. Потеряется ещё, ну. Внутри атмосферно: полумрак, — свет исходит только от электронных свечей — везде висит искусственная паутина, а на полочках расставлены прозрачные баночки с хэллоуинской атрибутикой: плавающие глазные яблоки, отрубленные пальцы, какие-то зелёные жидкости, ещё тарантулы… Чёрт, они живые. Даша сглатывает и глазами ищет Уэнсдей. Та находится быстро, возле витрины и мило переговаривались с продавцом. Стоп. Уэнсдей… улыбается? В этот раз точно. Никакие галлюцинации не смогут отрицать этот факт. Уэнсдей улыбается! И она улыбается, хоть и недолго, но не Даше, а какому-то лысому мужчине с чёрными тенями вокруг глаз. Почему Даше всегда так невезёт, а? Вот бы проклясть этого… лысого и… Даша успокаивает дыхание и старается успокоится сама. Проклёнами тут не поможешь, поэтому она просто тихо подходит к ним, слыша лёгкий, до боли семейный разговор о разведении тарантулов. Даша не сдерживается, чтобы не фыркнуть, но резко глаза её врезаются в бейджик — Фестер Аддамс. Внизу есть дописанное фломастером «и Вещь», но пока она не хочет думать, почему у него два имени. Он Аддамс! Это может значить только две вещи: либо этот Фестер родственник Уэнсдей, либо… Не стоит отрицать, но… Возможно!.. Возможно, он её муж. Ну а что! Всё может быть. Даша ещё раз мажет по мужчине глазами и резко вздрагивает: на его плече чья-то до дрожи реалистичная отрубленная рука, да ещё и с различными швами. Видимо, Даша так напугано лупится на эту руку, что мужчина за стойкой поясняет: — Это Вещь. — Голос у Фестера звучит ласково и добро, но она как-то не торопится отходить от шока. — А я Даша, — тянет та боязливо, а пальцы Вещи по-машинному двигаются. Он ещё и скрипит, давая понимание о своей искусственности, так что всё хорошо. Слава богу, это всего лишь игрушка. — Ему приятно познакомиться с тобой, — продолжает играть с ней мужчина, но Даше больше не страшно, поэтому она спокойно улыбается, паралельно приходя в себя. — Что желаешь? У нас есть всё: от простых глаз до кровавых коктейлей! — Э-э… Давайте то же, что и Уэнсдей. — Отлично, тогда два гробика с опарышами. Что-то ещё? — Нет! — быстро отвечает Даша, пока не согласилась есть чьи-то пальцы или, того хуже, пауков. А они могут быть настоящими, с такой-то семейкой. Теперь Уэнсдей молчит и больше не улыбается — а это обидно. Что-то Даше подсказывает, что она сама никогда не станет ей настолько близкой, чтобы стать причиной улыбки. Ведь даже если ей не показалось в прошлый раз, то наверняка улыбка была из-за мыслей об этом мужчине и их скорой встрече, а не о ней… Кстати, а кем Фестер приходится Уэнсдей? Нужно разузнать как можно скорее. Фестер же наоборот неторопливо кладёт на тарелки гробики словно для мальчиков спальчиков, чересчур медленно оборачивает приборы в салфетки, ещё неспешнее расставляет их на поднос (собственная рука уже каплю чешется дать ему под нос). Даша пытается выветрить эти мысли через приоткрытую дверь, которую она же плохо захлопнула, а в это время Уэнсдей берёт их заказ в руки и несёт куда-то вглубь столиков. Оказываются они с самого краю, возле стены с жуткими картинами. Даше они, в принципе, нравится, но от некоторых стаёт не по себе. Ну и ладно. Зато она оказалась с Уэнсдей наедине, далеко от посетителей и Фестера. Даша аккуратно ставит одну из тарелок ближе к себе, достаёт вилку, наблюдает, как кусок гроба пропадает в чужом рту, а после по примеру накалывает себе кусочек земли. Выдохнув с мыслью «была-не-была», кладёт это на язык. Жуёт и… оказывается, это простой шоколадный бисквит. — Вкусно, — удивленно оглашает Даша. Уэнсдей молчит, и язык так и тянется добить «Но ты была бы вкуснее», но что-то стопорит. А если это правда был её муж? Он же ей этот язык с корнем вырвет! И в банку поставит. Для красоты. — А могу ли я… — Не задавай два вопроса ради одного, — прерывает ее Уэнсдей. Даша мысленно даёт себе подзатыльник. — Точно, — кивает та. — Кто тебе этот Фестер? Пока Уэнсдей привычно молчит, дожёвывая кусок гробика, Даша успевает так себя накрутить, что уже перед глазами мутнеет и будто бы ходит ходуном. А, может, это из-за того, что эти двадцать секунд она не дышала. — Ты про дядю Фестера? — спокойно уточняет причина Дашиного головокружения, и сразу же отпускает. Все переживания за секунду умирают. Видимо, гробик, аккуратно разместившись на тарелке прямо перед ней, тут как раз за этим. Чтобы похоронить её ненужный стресс. Фестер всего лишь дядя. Но Даша хочет поставить точку, чтобы отлегло даже в самых тёмных закоулках. Не темнее тёмного кваса Тараса, но последний вопрос задать хочется. — Родной? Уэнсдей какое-то время смотрит на неё, не моргая, а после возвращается к трапезе. Даша тяжело вздыхает, понимая, что ответа ждать смысла нет и смотрит на этот уже развалившийся гробик. Смотрит и думает: Чёртовы гробики. Хотя… они очень даже вкусные… Но Уэнсдей предпочла Даше гроб, так что всё-таки… Чёртовы гробики! *** Посидели они недолго. Как только съели свою порцию, Даша попыталась уговорить заплатить за двоих, но Уэнсдей прервала её коротким «Я предложила идти, поэтому оплата за мной», а потом у Даши была двухминутная загрузка, ведь Уэнсдей согласна, что это было предложение. Не руки и сердца, но ведь… Офигеть же! А ещё Фестер потом огласил, что гробики были за счёт заведения. Вот так бывает. А когда они выходят, происходит сухой разговор «Ну что, пока?» — «Пока». Уэнсдей кидает на неё быстрый взгляд и начинает уходить в закат — закат правда есть и очень красивый! Не красивее Уэнсдей, но эта картина очень ярко отпечатывается в памяти: медленно отдаляющийся силуэт девушки на фоне апельсинового неба с белым, словно неоновым, солнцем… Короче. Даша смотрит ей в след и, намотав все сопли в кулак, кричит «Подожди!», что пару секунд отлунивает по пустой вечерней улочке. Уэнсдей останавливается, медленно поворачивается. Их лица устремлены к друг другу, глаза в глаза, и это расстояние пяти метров совершенно не чувствуется. Даша готова поклясться: она чувствует на коже чужое спокойное дыхание. И… сердце к этому времени уже остановилось, поэтому плевать — Даша начинает к ней подходить. Сначала медленно, боязливыми мелкими шажками. Следом чуть быстрее, как ходит обычно, а к концу дистанции срывается, бежа так, что ветер обдувает лицо, и на скорости влетает в объятия. Даша сгребает Уэнсдей в охапку и даже кладёт подбородок ей на плечо. Давно она не обнимала кого-то ниже себя — детей она отходит десятой дорогой, а свой рост — гордые сто шестдесят сантиметров, поэтому найти кого-то ещё ниже — задачка со звёздочкой. Тепло разливается по венам, несмотря на то, что кожа Уэнсдей прохладная. Все кажется нереально-сладостным сном. Если это он, она хочет спать вечность. Её ладони лежат на спине самого потрясающего человека, если прислушаться — будет слышен стук чужого сердца (она знала, что оно есть!), и ещё буквально пару миллиметров, и она сможет провести носом по голой шее. И пусть руки Уэнсдей всё ещё по швам и она не отвечает на объятия в обычном понимании, зато та не отталкивает и чувствуется запах чернил (видимо, она пишет не только на машинке), глубокой свежести и, внезапно, чуть отдаёт сладкой черникой. Даша резко вспоминает о Нике и о том, что подруга осталась наедине (ну, кроме десятка подростков) с алкоголем, музыкой и танцполом. Она искренне надеется, что Нике ещё не сорвало крышу и она не начала пробовать допрыгнуть до полотка или звонить миссис Торнхилл с криками «Вы так горяча!» И это ещё самые лайтовые варианты. Даша втягивает приятный запах черники, старается впитать в себя этот момент по-максимуму и аккуратно отходит. Смотрит на Уэнсдей и видит в чёрной гуще глаз подтон какой-то… смущенности? Или крышу снесло всё-таки Даше. Пусть она и не пила. А топор. Она слабо улыбается своим мыслям, но серьёзное лицо Уэнсдей отрезвляет. — Мне пора, — холодно произносит Аддамс, разворачиваясь и, как в прошлый раз, медленно отдаляясь. В этот раз окликать её бессмысленно — Даша и так получила больше, чем могла мечтать. Они обнялись. Занавес. Пока щеки от этой мысли предательски горят, солнцу осталось ещё чуть-чуть, и оно полностью спрячется за жилыми домами, сердце чует — пора спасать Нику. Руки почему-то трусятся, как белый флаг на ветру, но белый флаг доставать ещё рано — она готова бороться с этой… Чёртовой впиской. *** Даша медленно приближается обратно к злополучному подъезду, где нужно будет подниматься на четвёртый этаж, запыхавшись из-за сломанного лифта, и опять пропахиваться алкоголем, хотя намного приятней и эффективней было бы пропахиваться черникой. Точно, черникой. В этом кошмаре нужно будет ещё и Нику искать. А потом наверняка спасать. Дел непочатый край, а Даша заведомо выдохлась, поэтому даёт себе передышку. Буквальную — останавливается недалечь от нужного дома, дышит глубоко, полной грудью — словно на всю жизнь надышаться хочет. Откидывает голову, устрямляя взгляд на уже стемневшие небо — даже пара звёзд мерцают, выделяясь белым светом на синем полотне. Красиво. Свежо. Она растворяется в этом моменте, в голове пусто — и это приятно, ничего исправлять не хочется. Нужно же иногда отдыхать от мыслей о Уэнсдей. Но как всегда есть одно «но»: в гробовой тишине слишком хорошо слышны посторонние звуки. Вот сейчас например Даша отчётливо слышит прокуренный голос какого-то мужика, что втирает кому-то посредственные комплименты, и это определённо сбивает с нужного настроя. Зато теперь хочется быстрее найти подругу и покончить с этим. Или с собой. Шутка! Просто шутка. Даша уже готова идти в боротьбу — и идёт, уверенными шагами преодолевая расстояние до нужного дома. Но в один момент нога, занесенная в воздух для очередного шага, застывает в воздухе, как и все её тело. Она отчётливо слышит Никин голос. Она отчётливо понимает, что Ника говорит с тем прокуренным мужиком. Она отчётливо понимает, что это пиздец. Но разворачивается на пятках и, с тяжелым вздохом, следует в сторону голосов. Звук идёт из-за поворота, поэтому она аккуратно выглядывает и почти сразу натыкается на занимательную картину — Ника стоит, сверкает улыбкой и своими брекетами, щёки краснющие, а рядом сидит мужчина не самой приятно наружности, оперевшись об стену. Мужчина одет в дублёнку, на которую падают белые кудрявые локоны, борода такая же — светлая и нерасчесанная. Вид его грязный — кусочки мусора застряют на длинных волосах, прячутся на одежде, печатками стоят на лице. Тем не менее видно, что Ника от него в восторге — во, даже в ладоши хлопает и заразно смеётся после его примитивной шутейки. Ну, хотя-бы они никогда не будут делить возлюбленных — с такой-то пропастью во вкусах. На словах бомжа (а он определённо был им) «Ника, Вы словно ангел, который был послан мне с небес!» Даша понимает, что пора с этим заканчивать. Она набирается смелости и медленно подходит к этой сладкой парочке. — Извините, что отвлекаю, — приветливо начинает та, но с диким, нескрываемым раздражением. Мужчина оборачивается и смотрит на неё, как будто готов вступиться в драку, а Никин взгляд крепкими цепями прикован к бомжу. Вот значит как Даша на Уэнс смотрит… Чёрт, откуда взялось это «Уэнс»? — Ника, — зло тербошит её Даша за плечо, — ты мне нужна, пошли отсюда. — А? — Видимо, только пришла в себя. — А-а, да, конечно, дай мне секунду, — Ника ласково смотрит в мужские глаза и чуть ли не мурлычит: — Ты будешь тут завтра? Я обязательно вернусь! — Да, муадмозель, ради Вас я буду здесь всегда, — прокуренно хрипит он, но Ника буквально расплывается в лужу и Даше приходиться собирать её обратно, черезчур крепко сжимая чужую потную ладонь, следом оттягивая подругу прочь. — До встречи! — кричит Ника на последок и с предыханием вздыхает. Когда они отходят на приличное расстояние, Ника самым воздушным говором, как из дешёвых мелодрам, лепещет: — Даш, я, кажется, влюбилась. Даша закатывает глаза и, спрятавшись от бомжа меж домами, пытается заказать такси, но на карточке оказывается слишком мало средств. Даша живёт слишком далеко отсюда, пешком, наверное, завтра дойдут, поэтому ничего не остаётся, как спросить: — Ник, сколько до тебя идти? — Полчаса где-то, — пожимает плечами Ника, но потом до неё доходит, к чему Даша клонит, и начинает визжать, приговаривая, что они обязаны устроить пижамную вечеринку. Даша пытается протестовать, но её быстро лишают всякого демократического голосование. Будет вечеринка. Будто бы Даша за сегодня не перенасытилась этими… Чертовыми вечеринками. *** Сидя на кровати в Никиной квартире, Даша понимает две вещи. Во-первых, кровать под ней приятно мягкая, но не представлять как же необычно будет валяться в жёсткой, как пол и чувства Уэнсдей к Даше, кровати самой Уэнсдей — невозможно. Хотя, может, она вовсе и не твёрдая, как в фантазиях, но пока другую картину Даша нарисовать не способна. А, во-вторых, какой же мудила мужик из сериала, чью придурушную морду разместили большим планом на экран ноутбука. Бесит. На костёр бы его… — Я снова тут! — радостно оглашает Ника, появляясь в проёме с большой тарелкой попкорна. Их пижамная вечеринка выглядит, как бесконечный просмотр сериала, который прерывается смехом, странными историями, воздыханиями о своих любимых и «прости, мне нужно в туалет» от количества выпитой газировки и, вот, попкорна. Но они одеты в пижамы! Так что всё, как и должно было быть. Ника аккуратно ставит еду между ними, но пару попкоринок непослушно ускользают, оказываясь на мягкой простыне. Ника быстро отправляет сбежавших в рот, будто ничего и не было. — Слушай, Даш, — с набитым ртом говорит та в унисон с нелюбимым персонажем, — а если пригласить бомжика на весенний бал? Бомжик — тот самый мужик, от которого Даша утащила Нику пару часами ранее. Ника всю дорогу распиналась, какой же он невероятный джентльмен, культурный, образованный, наверняка любящий и вообще завидный жених. То, что он без определённого места жительства — ничего, у всех есть свои недостатки! И вообще бомж звучит грубо, пусть будет бомжиком. — Сбрендила? — с уставшим лицом спрашивает Даша. — Но ведь если его приодеть, он сможет слиться с толпой и, как итог, пригласить меня на медленный танец! Даша долго сканирует подругу на серьёзность и уверенность в своём плане. Понимает, что тут спорить бесполезно, поэтому бурчит, суя в рот попкорн: — Как знаешь. На экране снова появляется самый гнусный персонаж из всех, в которого хочется сначала плюнуть, а потом и выкинуть из окна тридцать второго этажа, поэтому она зло шепчет: — Чёртов мудила. *** Засмотрелись те до пяти, на минуточку, утра. Не хило так. Поэтому Даша половину целого дня спала, а другую — добиралась до дома. А потом опять спала, аж до понедельника. За продуктивность — десять звёзд. Особенно учитывая, что отсиживая задницу на уроке ботаники, Даша невероятно хочет опустить лицо в горшок и прямо тут вырубится. А соседка по парте, на удивление бодро колупается в земле, делая то-ли нужную почву для посадки, то-ли ещё какую-то белеберду. В любом случае, та словно выпила несчётное количество банок энергетиков или вылезла из инстраграмных аккаунтов продуктивной жизни — те самые, которые во время пробежки успевают прочесть книгу, сделать укладку, заработать миллион и выпить коктейль из сельдерея, который сами и вырастили. Вот Ника выращивает. А, может, проблема в том, что ботанику назвали в честь Ники, вот та и заведенная, как новый вибратор. Нет, определённо, нужно спать больше… Или, скорее, более упорядочно. Режим-хуим, все дела. Вообще, ботаники сегодня даже по расписанию нет, её просто решили вставить — неожиданно и без смазки — в замены, чтоб было. С сравнениями сегодня большая, гигантская беда — может, виной всего тот молодёжный сериал, где шутили про секс чаще, чем Даша про смерть? Да, в этом есть толика здравого смысла. Но стоит кинуть быстрый взгляд на Уэнсдей — и все сравнения, вместе со словами, улетают прочь, остаётся лишь сбитое дыхание и горящие щёки. Её руки, аккуратно перебивающие землю, достойны отдельной комнате в Лувре. Или чего посерьёзнее. Ведь ну нельзя быть такой… такой! Учительница спрашивает терминологию у всех из класса, и Уэнсдей сразу, как по справочнику, выдаёт правильный ответ. Слова звучат так прекрасно, что Даша невольно вспоминает мем «Мне так нравятся наши разговоры, ты какой умный дядька». — О, у тебя слюна потекла, — хмыкает голос рядом, а Даша вздрагивает и начинает беспорядочно вытирать губы. Только через некоторое время понимает, что Ника её абсолютно невежливо, обескультуренно и не по-дружески надурила. Даша надувает ноздри, набирает в ладонь горстку земли и с размаху кидает прям на Никину белую футболку. У Ники загораются глаза и — горстка за горстку — начинается настоящая земленная бойня. Одноклассники оборачиваются и либо хихикают (таких меньше), либо с безразличным выражением лица наблюдают (таких больше). — Дарья, Вероника! — в какой-то момент выкрикивает учительница, зло ударяя ногой об пол — образовывается звучный стук каблука. — Немедленно прекратите! — серьёзно приказывает она, но Даша не выдерживает и пуляет в Нику последний патрон, что уже был заготовлен в руке. — Дарья! — зло пыхтит та, у неё даже лицо от недовольства краснеет. И та твёрдым голосом давит: — Вон из класса! Даша матерится про себя, но, на самом деле, и спорить не хочется, и на уроке сидеть желания нет. Может, так будет даже лучше. — А можно я с ней? — внезапно предлагает Ника, и Даша удивленно оборачивается на неё. Сбрендила? — Ни в коем случае! Ты будешь выполнять работу за двоих, будет вам обоим урок. Даша лишь пожимает плечами и идет к выходу. Но, не дойдя до дверцы, слышит ровный голос Уэнсдей: — Я пойду с ней, — это не вопрос, это утверждение. Даша даже оборачивается, чтобы убедится, не послышалось ли, и к своему удивлению видит Уэнсдей, которая спокойно встаёт из-за парты и, не взирая на попытки учительницы остановить её, идёт следом. Если до этого Даша была просто удивленна, то сейчас она испытывает трёхэтапный ахуй: неверие, проверка и сущие ахуеванние. Но, быстро моргая, очухивается и пулей вылетает из кабинета, слыша, что за ней идут. Напряжённый дыхание и колотящиеся сердце идёт в комплекте. — Почему вышла? — неловко спрашивает Даша, выравниваясь с Уэнс на одном уровне и следуя за ней. Опять «Уэнс», ну что такое… — Решила, что современная система образования слишком загоняет в рамки и… — И рюмки, — вставляет Даша, на которую кидают быстрый взгляд. —… и данное время я могу провести более продуктивно, чем копать землю, — заканчивает Уэнсдей и останавливается около широкого подоконника, кладя на него свой портфель. Даша, недолго думая, опирается спиной об стену, руками цепляется за края подоконника и садится на него, удобно рарзмещая пятую точку. Сидит, думает о том, что стóит ещё о чем-нибудь спросить, ножками покачивает туда-сюда и внезапно выдаёт: — А ты случайно не знаешь, как закопать тело? — выглядит она наверняка глупо, но Уэнсдей, отождав паузу, с как всегда серьёзным лицом детально разбирает тему: — Тут много знаний не нужно. Главное заехать глубже в лес, чтобы вероятность найти тело была меньше, а там дело за малым. Если оставить тело живым до хоронения, можно заставить то копать самому и работы почти не останется. Только копать нужно не так глубоко, как закапывают могилы, чтобы разлагалось быстрее, — она засматривается в окно, которое ведёт в школьный дворик, а там из интересного — лишь снующие воробьи и нарисованные классики на асфальте. — А ты разбираешься, — тянет Даша со смешанными эмоциями и следом сглатывая. — Я обязательно использую советы. Тайлер останется довольным комфортным захоронением, — хихикает она. — Я редко это говорю, но в этом случае — полностью поддерживаю, — говорит Уэнсдей и у Даши воздух из груди выбивает. Выбило б и опору, если б она сейчас стояла, а не придурошно сидела на подоконнике. У Даши состояние — загрузка слишком эмоциального события, которое в переписке она б охарактеризовала случайным набором букв. Капсом. Но Уэнсдей не ждёт, пока пройдёт глупый «loading», она поднимает свой портфель и вешает то на плечи. На два сразу. — Я пойду в библиотеку писать книгу, — оглашает, уже готовясь уходить, но Дашин голос останавливает. — Я могу составить тебе компанию? — спрашивает с надеждой. — Мне нужна тишина, — просто выдаёт Аддамс, и Даша принимает это за отказ, так и продолжая сидеть, грустно мотыляя ножками. Зато теперь она знает подробную инструкцию, чтобы закопать… Чертового Тайлера. *** После уроков начались репетиции. Всё-таки бал уже в пятницу и, несмотря на простоту написанной песни, хочется исполнить её идеально — насколько это возможно. Но когда Даша с Никой (вторая выступает в группе поддержки) зашли в актовый зал, застали никого иного, как Уэнсдей, играющую замудрённую мелодию на виолончели, на фоне которого Уэнс кажется ещё более миниатюрной. Ни слова про это «Уэнс» не будет, потому что есть тема поинтереснее. Они подождали, пока та сыграет партию (звучало нереально, точно лучше песен всяких фей или звона колокольчиков — настолько лучше, что Даша ещё сильнее влюбилась в одну неулыбчивую девочку), а потом оказалось, что Миссис Торнхилл запрягла и её выступать на балу. И оставшиеся дни до события Уэнсдей будет полчаса репетировать после уроков. Это совсем мало, поэтому никаких проблем возникнуть не должно, но у Даши точно возникнет нездоровое желание подслушивать каждую ноту, что прозвучит благодаря пальцам с идеальным чёрным маникюром (как мы помним, из трупоедов). А ещё, чуть послушав программу Уэнсдей, Даше стаёт стыдно за свою несуразную песню. Поделившись переживаниями с подругой, та пинает её ногой, ведь, между-прочим, текст писала именно эта подруга. Переживания резко уходят, остаются интимные моменты, когда Даша только-только входит в актовый зал, а Уэнсдей в это время уже складывает инструмент на место. Даша ей, без всяких вопросов, услужливо помогает. И каждый раз «совершенно случайно» касается холодных рук Аддамс во время помощи с виолончелью. А когда девочка с косичками уходит, Даша каждый раз повторяет «Прекрасного дня!» с широкой улыбкой, а Уэнсдей в свою очередь сдержанно кивает. Ника наблюдает за ними из-за угла. Так и живут. В этой сумашедшей суматохе, Даша пару раз называет Уэнсдей не просто Уэнсдей, а «девочкой Уэнсдей», на что та странно смотрит, но ни как не комментирует. А Ника прописывает ей больше спать и меньше гонять себя по аккордам. Даша, конечно же, не слушается, но случается страшное — наступает день весеннего бала. Совсем внезапно и неожиданно, словно тот выпрыгнул с хлопушками из-под стола. Причём эти хлопушки её оглушили. Весь день идёт активная подготовка — украшают школу, готовят угощения, репетируют номера и массово истерят. Ну, как массово — человек десять, которых больше всех запрягли. И Даша. Потому что ей ещё выступать. А когда их посылают по домам с напутствием вернуться вечером, Дашу ещё больше колбасит. Ещё и Ника напоминает о своём плане притащить Бомжика в школу, поэтому аккуратно бросает Дашу в одиночестве, и на душе стаёт ещё муторней. Даша настолько сильно переживает, что как только доходит до дома, случайно засыпает. Она не хотела, это вышло случайно! Правда. Просыпается она от громкого звонка подруги. Сонно берет трубку и в ней слышит радостное «Готова?» Даша спрашивает какой день недели и натурально удивляется, что не среда, а пятница. Она начинает переживать в два раза сильнее, ведь, просчитав время до школы, она уже опаздывает на начало. Даша громко матерится, швыряет телефон в сторону и принимается в спешке надевать свой приготовленный заранее брючный костюм. Тело дрожжит, руки в сильнейшем треморе, и застегнуть пару пуговиц оказывается настоящим испытанием. Уже несколько бесценных минут, пытаясь продеть их в петельки, Даша думает: «Чёртовы пуговицы». *** Влетает Даша в школу тогда, когда директриса Уимс заканчивает свою напутсвенную речь (последний день школы всё-таки), а музыку постепенно начинают включать. Не живую, а голосанющую с колонок картонными битами — сами школьники начнут выступать только через полчаса. Даша осматривается и первым, кого она видит после директрисы, стаёт Тайлер. Его сразу хочется задушить этой тёплой подсветкой, что создаёт приятную атмосферу во всём помещении. Вот этот свет он и увидит последним. И никакой тунель не нужен — иш как удобно. Так, ладно. Она делает дыхательную гимнастику и еле как устаивает, чтобы просто пройти мимо. Даша пытается забыть про него насильно, но потом натыкается глазами на Уэнсдей — и все мысли сразу мчат прочь, как если бы в них веселились души пугливых мышей. Они прячутся в свои норки так оттренировано, что даже кончиков хвостов не видать. И единственное, что повисает комом в воздухе — тихий шёпот «Очуметь», который полностью заглушается музыкой. Ведь правда очуметь. На Уэнсдей пышное чёрное платье. Полупрозрачная ткань, очень похожая на фатин, создаёт красивые изгибы и подпрыгивает при уверенных шагах, многослойность напоминает… Вкусный торт?.. Или не менее вкусную капусту… Вообще, праздник выдержан в светлых тонах и дресс-код соответствующий — только белая одежда. Сама Даша выбрала из шкафа белый приталенный брючный костюм и, поглядывая на отражающие поверхности, она рада, что выбор пал именно на этот наряд. Выглядит хорошо, пусть с просонья она и не успела сделать хорошую укладку. Она настраивается, натягивает смущенную улыбку и идёт в сторону Уэнсдей, которая о чем-то говорит с Энид. Смотря на розовую макушку второй, невольно вспоминается момент, произошедший на вписке — та же макушка, но не мило беседующая, а прям-таки в поисках общего языка… И не с Уэнсдей, а с Аяксом… Даша, кажется, краснеет, но отступать уже поздно — она уже подошла. — Привет, — неловко здоровается та, и шустрая Энид оборачивается, широко улыбается и невероятно радостно приветствуется. Уэнсдей молча смотрит. — Даша, прости за тот момент на вечеринке, — совсем не смущаясь, заводит она эту проклятую тему. А Даша вот от стыда сгорает уже. — Нужно было дверь закрывать… — тянет она, но вдруг загорается, как самая яркая звездочка, и восклицает: — Мой Аякс пришёл! Так, девочки, вынуждена вас оставить. Не скучайте! Энид теряется в толпе школьников — и Даша поворачивает голову обратно к Уэнсдей. Кажется, уже видела её, а дыхание опять выбивает. — Уэнсдей, ты выглядишь потрясающе, — восхищено выдыхает она. Аддамс странно на неё смотрит, молчит пару секунд, а следом холодно произносит: — Вот этого я и боялась, — и куда-то уходит, оставляя Дашу в таком замешательстве, что та так и стоит, как вкопанная, и больше не может ничего. Только смотрит на чёрное пятно в этом белом безобразии и думает: если чёрная полоса в жизни выглядит именно так, то она готова быть только на ней. Чёрт, звучит двухсмысленно. Ну и ладно. Когда силуэт девушки полностью пропадает, она вздыхает и идёт к столу с едой и напитками. Сразу наливает себе пунша в надежде, что кто-то из учащихся позаботился и втихую добавил в него хоть немного алкоголя. Пьёт, распробывает вкус и понимает, что надежды не оправдались, и это самый обычный, безалкогольный… Чёртовый пунш. *** Пока Даша меланхалично вливает в себя весь пунш, который только смогла найти, она рассматривает во всю празднующих школьников и даже учителей — вон, например, Миссис Торнхилл, которую нехило уносит под спокойную музыку. Она пластично двигает телом, ярко улыбается и немного заигрывает с другими учителями (и даже с директрисой). По несвойственно блестящим глазам ясно — вот у этого человека оказался весь алкоголь, который неудачно пытались пронести выпускники. На самом деле, и слава богу, ведь на трезвую голову Торнхилл бы дала Даше нагоняев за выбранную песню, а так только покачает головой, махнёт рукой и забудет. Песня же не незабудка, чтобы вечно о ней помнить. Опять обводя зал глазами, Даше хочется драматично закашлять, подавившись, или выплюнуть весь пунш изо рта — но она лишь замедляет все свои движения, не веря в увиденное, и глотает сладкий напиток, что в миг становится вязким. Она видит Нику в лёгком белом платье. Та выглядит самой счастливой на свете, а рядом с ней пританцовывает тот самый мужик, которого Даша видела ночью после вписки. Точнее, как его называет Ника, Бомжик. Она реально притащила на весенний бал бомжа! Это станция конечная, вы прибыли на платформу «Дурдом». Ладно, стоит признать, что Ника каким-то немыслимым образом слепила из него человека, по которому так и не скажешь, что он живёт на улице. Он помытый, в хорошем костюме, при чём с галстуком, люди рядом не шарахаются от его запаха… Ещё волосы лежат необычно хорошо, удивительно органично дополняя образ, и… Кажется, Ника подравняла ему бороду, что значительно улучшает его вид. Но, пусть и так, странно, как его впустили, он же никак с этой школой не связан. Задумавшись об этой парочке слишком глубоко, Даша аж подскакивает на месте и ударяется об столешницу, когда с микрофона слышится мягкий голос ведущего. Он объявляет, что начинается концертная часть, когда на сцене будут выступать ученики со своими самопоставленными номерами. Даша матерится под нос, трёт ушиб и направляется закулисы, ведь её очередь третья. Её знатно подтряхивает, ведь она не уверена ни в песне, ни в себе, ни в том, что сможет смотреть на этих нескончаемых людишек и сохранять самообладание. Ведь у неё до сих есть… Чёртова социофобия. *** Стоять за кулисами, слушая, как школьная группа с успехом даёт свой номер, и знать, что после них на каторгу пойдёшь ты сама — это не просто стрессово, это на уровне «А можно меня убьют, и я никуда не пойду?» Листик с простетским текстом дрожит как никогда в жизни, а мы ещё ещё не поговорили о самой Даше. Она — это отдельная история. Она не просто осиновый лист на ветру, она прям лист на урагане. Её трусит, жарит, бросает в конвульсии. Сердце, судя по частоте пульса, ушло танцевать в «джаст денс», ещё и болит, падла, словно действительно ушло — а знудящая дыра на груди осталась. Даше даже не кажется, что она драматизирует, ведь она правда чувствует весь этот набор сумбурных чувств. Тут и страх, и стыд, и подкрадывающаяся паника, и… Блин, Ника бы не помешала, хотя-бы как группа поддержки. Почему-то кажется, что её присутствие бы успокоило, но она со своим ненаглядным бомжиком, так что придётся справляться в одиночку. А если не справиться? Время до выхода стремительно уменьшается, а желание всё бросить увеличивается. А если разыграть сценку потери сознания? Или попросту сбежать? Чёрт, теперь она не лист на урагане, она… настоящая, старющая стиральная машинка, которую трусит, как в последний раз. Она закрывает глаза и, слушая свое сбитое дыхание, понимает, что скоро умрёт. Буквально. Возьмёт, сляжет с инфарктом и… На её плече появляется вес чужой руки. Она вздрагивает, оборачивается и, мельком увидив чистые голубые глаза, чувствует, как её прижимают к себе: крепко, но аккуратно. Сгребают в успокаивающие объятия. — Ника… — выдыхает Даша в чужие кудрявые волосы. Она обнимает её в ответ до белых костяшек (как раз по дресс-коду), и на душе правда стаёт спокойнее и появляется какая-то… уверенность, что ли. Она вдыхает Никин запах и понимает: это точно Ника. Просто Ника, в самом классическом своём понимании. Не черника, но сейчас она и не нужна. Как-бы она всегда нужна, но… Разве бы Уэнсдей смогла по собственной инниацативе обнять её и успокоить? Даша не знает ответ на этот вопрос, но думать об этом и не хочется. Слышны авации. Группа выступила. Сейчас будет небольшой спич ведущего с простыми, незамудрёнными шутками, и её очередь. Ника тоже это понимает, поэтому медленно отстраняется. И, смотря глаза в глаза, с лицом, будто это факт на уровне «земля круглая», говорит: — Даш, ты справишься. Я знаю. Даша ей улыбается, доверяясь. Прошлая группа выходит закулисы, и Даша слышит подводку к её выходу. Пару быстрых секунд, и пора выступать. — Ни пуха, ни пера, — напоследок желает ей Ника, мгновение сжимая её плечо. Перед тем, как нырнуть за атласную ткань, прямиком на сцену, Даша в ответ шепчет: — К чёрту. *** Медленно подходя к микрофону, Даша только сейчас замечает, что спокойный желтоватый свет сменился на томный синий. Смотря со сцены сверху вниз, Даша отчётливо ассоциирует вид с океаном. Настоящим океаном, в шторме которого она ищет любимые чёрные глаза на бледной коже. Собсвенные глаза шустро бегают, мечатся со стороны в сторону, но волн слишком много — не видать. Включают минус. Она, аккуратно накрывая рукой микрофон, что стоит на высокой стойке, начинает медленно протягивать слова, а в океане появляются маяки — по макушкам ходят два софита, медленно обходя каждого и не останавливаясь ни на ком конкретном.

Девочка Уэнсдей с последней парты, Напишу тебе песню, но не для топ-чарта. Девочка Уэнсдей, грустный эмоджи, Ты мне нравишься тем, что ни на кого не похожа.

Даша допевает интро и первый припев, когда в гавани неинтересующих её людей, она наконец натыкается на Уэнсдей. Она стоит прямо, заведя руки за спину, и неотрывно смотрит на неё. Её особенность не моргать сейчас кажется особенно притягательной, и куплет она поёт только ей и только её глазам, наглухо забывая про существование всех остальных.

Ты не улыбаешься, но веришь в любовь. (Ты веришь в любовь) Так же как я, в воздухе всё время между мной и тобой, Что-то витает в нашей с тобой встрече, как второй сезон. (Е-е)

На этом моменте Даша улыбается, мельком вспоминая про спор с Никой, и то глупое Никино «до конца первого сезона». Кажется, первый сезон уже подходит к концу. Остаток песни Даша поёт с улыбкой и ни разу не сводя глаз с «девочки Уэнсдей». Ведь она до дрожжи влюблённа в эту, в самом хорошем смысле… Чёртову Уэнсдей. *** Даша кланяется толпе, продолжая смотреть на одного-единственного человека, а следом, под авации, выбегает сначала за ширму, а следом в спешке спускается по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз. Она выбегает в общий зал, ныряет в толпу, проталкивается сквозь людей. Мимо проносятся десятки размытых лиц в синем свете, но не одно из них её не интересует. Она двигает чужие руки, как лианы, идя к центру, где и была Уэнсдей при выступлении. Кажется, Даша уже на месте, но цель пропадает из вида. Даша никак не может найти чёрный — но самый яркий — силует в этом океане маникенов. Она крутится, как юла, пытаясь выискать взглядом такую желанную… Смерть. Уэнсдей ведь Смерть. Смотришь — и хочется раствориться, поддаться, отдать ей всё — включая собственную жизнь. Она как… — Бу. Знакомый голос слышится громче всего, словно все в один миг замолчали и начали играть в детскую игру «морская фигура на месте замри». Даша оборачивается и сразу же видит спокойную Уэнсдей в этом её потрясающем фатиновом платье. Её губы отчего-то ярко блестят, а если пригледеться — в бликах можно рассмотреть океан. Ведь Даша уже намокла. От пота. Правда, она очень вспотела, когда выступала, и не ясно, она так активно двигалась или стрессовала. Или всё вместе? Даша перестаёт думать о таких мелочах и, видимо, перестаёт думать в принципе, поэтому мягко обхватывает Уэнс за руку и тянет на себя, чтобы уйти отсюда, остаться наедине. И Уэнсдей поддаётся, легко следуя за ней. Даша сначала думает уйти во двор, где есть свежий воздух, чтобы было меньше шансов задохнуться, но понимает, что сейчас половина школы устраивает там курильную, поэтому принимает другое решение. Туалет. Женский. Тот самый, в котором точно есть миллион секретов, но Даша о них не догадывается. И они, честно говоря, не очень её интересуют — за ней же идёт самая потрясающая девушка на всей Земле. А могла бы быть на Даше. Даша немного краснеет от собсвенных мыслей, но быстро собирается и, отпуская холодную руку, открывает дверь с схематично нарисованный девочкой. Пропуская Уэнсдей вперёд, она даёт себе мысленный подзатыльник за романтику выбранного места. Но она не отчаивается и, пока Уэнсдей встаёт возле подоконника, опираясь спиной о стену, настраивает то самое клубное освещение. Туалет раскрашивает неоновыми красками и, признаться честно, это красиво. — Как тебе… песня? — неловко спрашивает Даша, потихоньку подходя к Уэнсдей. — Отвратительная. В плохом смысле. Даша кивает, соглатывает вязкую слюну и пытается придумать тему для разговора. Оглядывается вокруг, но глаз цепляет только Уэнсдей и… ну, окно сзади неё неплохое. — Уэнс, знаешь, тут окна такие большие, а разводов на стекле нет. Так удивительно! Наверное, уборщице много платят. И ещё… дерево выглядит дорого, странно, для самой обычной школы. Ну, в этой школе учишься… То есть… училась ты, поэтому она уже не обычная, но… Уэнсдей тяжело вздыхает и в один шаг сокращает расстояние между ними до немного непозволительного в рамках… Э-э, в рюмках… — Помолчи уже, — говорит она и, чуть приподнимаясь на носочках, берёт Дашин подбородок и… целует. То есть прямо целует, терпеливо ожидая, пока Дашин шок пройдёт и она начнёт шокировано, но отвечать. На вкус Уэнсдей тоже как черника. Такая немного кислая, но безумно вкусная черника. Неторопливо двигая губами и аккуратно разместив руку на чужую шею, Даша думает, что сменяющийся неоновый свет и не нужен, ведь внутри неё всё взрывается самыми яркими фейверками. А ещё она проспорила Нике шоколадку. Даша не думала, что «первый сезон» будет заканчиваться такими словами, но она не может не сказать: Чёртовы шоколадки!