Смелость

Раздаётся грохот. Леон в очередной раз врезается плечом в закрытую снаружи дверь, пытаясь её едва ли не выбить, и громко рычит из-за того, что ему не позволяют это сделать. — Это уже не смешно! Открой дверь! — Сквозь уставшие вздохи прикрикивает подросток, надеясь образумить своего друга, стоящего по другую сторону двери, тихо хихикающего от великолепной шутки. Леону тоже было смешно некоторое время, пока его буквально не затолкнули в эту комнату и до него не дошло, на что именно его только что обрекли. — Я даже не пошевелюсь, пока ты не скажешь Карлу всё, что хотел, — сквозь прерывистые мелодичные смешки раздаётся лаконичиный голос Гаса, от слов которого хамелеон раздражённо стиснул кулаки и тихо цокнул. Не хотел он, чтобы всё обернулось именно так. — Выбор за тобой. — Гас… — сквозь зубы шипит подросток, всё ещё пытаясь не терять облик, но и достучаться до своего приятеля, слишком сильно любящего подобные «шутки», ещё раз уткнувшись в дверь. — Я клянусь, если ты не откроешь дверь, то я отдам Спуки на растерзание Брюсу! Многозначительная тишина. Замешательство по ту сторону двери сначала пугает, но затем вызывает довольную улыбку на лице Леона после первого щелчка, которая начала постепенно растворяться после последующих. Рот приоткрылся в немом шоке, ведь ящер уже прекрасно знал, что это могло значить. — Дверь застряла. Только не это. Зрачки сужаются, как у загнанного в ловушку. Его пугало вовсе не то, что его заперли в небольшой комнате, а то, что заперли не только его… — В каком смысле? Ты снова прикалываешься? — В сильном неверии бормочет подросток, ещё раз пытаясь подёргать за ручку двери. Конечно же, безуспешно. — Нет, я серьёзно. — Раздаётся тихий шаг — Гас отошёл от сломанной двери, видимо, бросив попытки её открыть самостоятельно, после чего наигранно вздохнул, — какая жалость! Я пойду поищу кого-нибудь, а вы держитесь, окей? — Его наигранная доброжелательность, скрывавшая для них обоих очевидные мотивы, очень раздражала. Но сейчас юноша может только стукнуть старую дверь и что-то прорычать со злости, понимая, что дорогой обидчик уже даже его не слышит. Немного остыв, Леон прячет руки в карманы и со вздохом вновь погружается в омут тревожной реальности, сейчас ограниченной только этой небольшой комнаткой с небольшим окошком, только двумя живыми существами. Подростку нужно немного времени, чтобы решиться и наконец повернуться к Карлу, который сидел на небольшой лавочке абсолютно спокойно, видимо, сразу приняв свою судьбу, что, на самом деле, с его стороны было очень странно. Они словно поменялись местами: вечно вспыльчивый и придирчивый робот сидел спокойно и рассматривал шкафчики напротив с тех пор, как его обманом завели в эту каморку, а готовый к каждому сюрпризу жизни хамелеон был готов едва ли не перегрызть глотку своему другу, который хотел помочь, хоть и так ужасно. Может, виноват только он, ведь он не должен был рассказывать друзьям о том, что готов, а действительно подойти к Карлу и наконец заговорить о том, что так давно терзало. Только его вина в том, что ему никогда не хватало смелости. С трудом передвигая ногами, юноша сначала подходит к такой же жертве злой шутки, а затем, громко вздохнув, сел рядом с ним, пытаясь не пересекать черту. Лениво переводя взгляд с неспроста заблокированного решёткой окна на частички пыли, падающей на его одежду, подросток осматривает многочисленные шкафчики и одну лавочку напротив — всё это дышало старостью и заброшенностью на долгие годы. Не мог он себе представить, что окажется заперт в забытой кишащей пылью раздевалке, и будет заперт вместе с Карлом. Вспоминая то, что причина происходящего сидит слева от него в каком-то метре, Леон снова взволнованно сжимается, чувствуя, как сердце начинает колотиться всего лишь из-за понимания того, что рано или поздно им придётся заговорить, и он не может поделать с этим ровным счётом ничего. Может, ему не хватит смелости и сейчас… — Хочу признаться, что когда ты представил Гаса, я ожидал от него чего-то более ужасающего, чем это… — невпопад с усмешкой будто куда-то в сторону пробормотал Карл: в его шепелявом бархатном голосе не было злости и досады, лишь насмешливое принятие. Но ящер слишком взвинчен, чтобы понять это, чтобы понять, как сейчас вообще можно оставаться спокойным, ведь они остались наедине прямо сейчас, слишком неожиданно оказались заперты здесь, и прямо сейчас Леону нужно попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы не облажаться. Чем он думал в тот момент, когда решил, что именно сегодня он готов к этому разговору? Может, он бы подождал до завтра, или, в лучшем случае, до того момента, как робот освободится в следующий раз? Нет, нет, ему не стоит даже думать об этом, он прекрасно знает, что рано или поздно этот момент бы настал, и, наверное, не так уж и важно, когда именно. Но сейчас ему так противоречиво тошно и некомфортно сидеть здесь, потому что под его боком сидит тот, кому уже долгое время боялся сказать важные слова… Разве это не самое ужасающее, что мог придумать Гас? — Ну… это и правда слишком… просто… чем обычно, — невольно глотая слова, юноша смотрит строго в пол, немного отвернувшись от шахтёра, лишь бы не заглянуть в его глубокие умные глаза-фонарики, прекрасно знает — утонет в них и совсем потеряет контроль над собой, забыв, как говорить. Нужно продолжать смотреть в пол, чтобы Карл не увидел, насколько вогналось в краску полуприкрытое капюшоном смуглое лицо, не услышал, как колотится его сердце, не догадался. — Что подразумевает под собой «обычно»? — Уже менее бойко спросил геолог — он говорил гораздо тише и, кажется, немного даже неуверенно, всё-таки заметив, что скованный и растерянный парень был совсем не готов разговаривать. Но в голосе оставалась прежняя любопытность — и именно она вынуждает Леона взять всю свою волю в кулак и попытаться поддержать эту милую беседу. — Знаешь, он… — в голове прокручиваются все моменты вместе: он, Гас, Нита, Джесси, Бонни… пустота. Он пытается вспомнить самую ужасающую и издевательскую шутку со стороны своего друга, которые чаще всего были адресованы только ему с Джесси, но вновь и вновь вспоминает о том, как хотел, чтобы всё это поскорее кончилось и он наконец смог увидеться с Карлом в тот же вечер. — Ну… — Пытается вспомнить леденящие кровь рассказы Гаса, но вспоминает только очаровательный монолог Карла о его любимых камнях, вспоминает то, как в тот момент не мог прервать его и протиснуть хоть одно слово… но не то, чтобы он хотел перебивать робота. — Он и правда… чёрт. — Пытается вспомнить, как Гас однажды напугал его до чёртиков и он попытался отомстить, но вспоминает лишь то, как мило хихикал Карл, став свидетелем глупой дружеской драки, как Леон сразу же прекратил и пошёл к Карлу, чувствуя укол стыда. Пытается вспомнить хоть что-то о Гасе, но думает о Карле. Карл переполнил его мысли ещё сильнее обычного — кончики пальцев невольно дрожат, он ужасно потеет и пытается ёрзать на месте, чтобы спасти своё положение, чтобы не умереть от волнения при том, кого так ценил, но в итоге громко выдыхает, ещё немного отворачиваясь. — Я не могу ничего вспомнить, но… поверь на слово, он тот ещё гад. — Неприлично так отзываться о своём друге, — эти слова лишь отдалённо похожи на замечание, но, как ни крути, шахтёр точно был удивлён словам своего приятеля, который от волнения выдал первое и не самое лестное, что пришло в голову. Что-то внутри хамелеона встрепенулось от этой интонации, что-то заставило задуматься… и Леона невольно пробивает на усмешку, ведь у робота и правда совершенно другой взгляд на многие вещи, и на дружбу в том числе. — Заслужил… — даже отчасти злобно, но гораздо искреннее и спокойнее прошипел юноша, немного повернувшись туловищем в сторону геолога. — Чего уж стоит, блин, это, — живо дополнил он, выпрямляясь и протягивая руку в сторону безнадёжно закрытой двери, а затем цокая и опуская её, снова зарываясь ею в карман, — иногда мне кажется, что у него уже давно вместо мозгов призраки. — подросток тихо и скрытно усмехается, посчитав свою шутку довольно неплохой. — К твоему сведению… — через некоторую паузу подаёт свой голос Карл не без нотки серьёзности — судя по всему, иронию он либо не оценил, либо не понял вовсе. — Мне кажется, что у тебя нет причин злиться и бушевать, словно лава. Может, шутка вышла не очень удачной, но это всё ещё не повод оскорблять Гаса. — Робот незаметно ёрзает, но ящер всё равно чувствует результаты этого движения, чувствует краем руки, на которую по воле госпожи Фортуны падает чужая — и резко отдёргивает то ли от того, что это было немного больно, то ли от того, что до чёртиков испугался, на секунду задержав дыхание и перестав ощущать собственное сердцебиение. Юноша быстро заглядывает в чужое металлическое лицо, но видит лишь такое же пассивное недоумение. Знал бы он, что это всё вовсе не шутка для Леона! — Прости… за руку в смысле. — Мальчишка нервно усмехается, пряча в карман и вторую ладонь, наконец нащупывая там забытый леденец и испытывая лёгкое облегчение — ему станет совсем немного легче в этом тёмном туннеле неловкости и собственной глупости. Он сразу же пользуется этой возможностью, раскрывая конфету и отправляя её себе в рот, пряча очередной фантик глубоко в карманах и сильно сутулясь, лишь бы встречаться с чужим расслабленным взглядом гораздо реже. — Нет, может, ты и прав, но мы с ним… типа… хорошие друзья. Как бы, почему нет? — Леон снова робко отшучивается, чувствуя, что топит себя ещё сильнее. Он уверен в том, что, если бы комната не была заперта, Карл бы уже давно покинул её, покинул парня, оставляя с горьким выводом, что сегодня ужасный день для того, чтобы выворачивать своё сердце наизнанку. — Конечно, у каждого свой взгляд на то, как правильно строить межличностные отношения, — монотонно и всё ещё непринуждённо проговаривает геолог, с каждым словом заставляя ящера чувствовать себя более запертым, замкнутым и сжатым — далеко не из-за чужого бархатного голоса, а из-за ощущения того, как робот продолжает прожигать его взглядом сбоку, словно в ожидании мгновенного ответа. — К сожалению, у меня не очень богатый опыт социального взаимодействия, совершенно не такой, какой бы я хотел иметь… но я сделал выводы, что дружба — такой своеобразный уникальный элемент, который трудно заменить. Я полагаю, это прозвучит слишком банально, если я приведу в пример кислород? — Шахтёр некоторое время смеётся от собственной шутки, но быстро замолкает, не видя ответной реакции. Леон бы наверняка оценил её в обычной ситуации, но сейчас мысли были громче. Нет, даже чужой прикованный взор не смущал его, а понимание, что с каждой минутой он теряет контроль над ситуацией всё больше и больше. Дальнейшие события уже не принадлежали ему, и из-за Гаса, из-за своих друзей, из-за этого происшествия с запертой дверью он не сможет сделать всё так, как хотел: задержать дыхание, замереть и высказаться наконец о том, что чувствует… — кстати, по этому поводу… Сердце вновь пропустило удар. Нет, это невозможно, но что-то в юноше вновь встрепенулось, подавая неожиданную надежду на то, что дорогой робот скажет именно то, о чём он думает, на что надеется, о чём так давно грезил, печально вздыхая каждый раз, когда Карл уезжал вдаль. — По поводу кислорода или дружбы?.. — Тихо и слегка напуганно бормочет хамелеон, чувствуя, что ещё немного — и его голос предательски сломается, совсем поставив крест на иллюзии уверенности в себе… которой, впрочем, не было настолько, что даже в этой иллюзии можно было легко засомневаться. — Леон, ты и правда очень забавный, — с каждой минутой всё становилось гораздо хуже. И Карл словно не замечает всего этого, как юноша задерживает дыхание от каждого слова, которое могло бы хранить в себе хоть какой-нибудь намёк на то, о чём он думает прямо сейчас. Но, что ж, хамелеону гораздо легче понимать, что робот видит во всём этом обычную забавную беседу, а не пытки парня, о котором уже давно всё знает. — По поводу дружбы. Хотя, если хочешь, немного позднее могу рассказать о кислороде нечто потрясное, чего ты, вероятнее всего, не знал. Хотел. Ужасно этого хотел. Он был бы рад вечно слушать своего близкого друга, желательно, никогда не говоря ничего в ответ. — Было бы круто, — со вздохом Леон облокачивается на шкафчики за лавочкой, краем глаза смотря на своего собеседника. Сердцебиение то замедлялось, то пропускало один заветный шаг и переходило на бешеный темп, пытаясь наверстать упущенное. Казалось, он умрёт прямо здесь и сейчас. — Хорошо, хорошо, — вполголоса мурлычет шахтёр, из-за чего по юношеской коже невольно пробегают мурашки от этой мимолётной интимности и заботы — Леон сразу же скрещивает ноги в надежде как можно скорее скрыть это довольно приятное ощущение. — На самом деле, мне очень нравится проводить время с тобой и твоими друзьями. Я довольно редко испытываю такие чувства, потому что обычно ставлю работу в приоритет, но… мне очень приятно, что ты… вы мне рады так же сильно, как я рад вам. Парень чуть не подавился своей конфетой от услышанных слов. Он никак не мог понять, почему Карл решил заговорить об этом прямо сейчас, почему именно здесь, почему именно с Леоном. Может, он так дразнил, в очередной раз намекая на то, что переживания мальчишки ему уже давно известны и смешны, в очередной раз указывая, что они лишь друзья, хоть и такие близкие. А может, он и правда хотел сказать, что ему нравится проводить время именно с Леоном, а остальные лишние слова появились как-то по себе. Может, Карл уловил это ощущение полной изолированности и почувствовал себя достаточно комфортно в этой интимной обстановке, поэтому так нежно, невинно и совсем незаметно подвёл всё к тому, чего Леон сейчас вовсе не ожидал. Может, именно сейчас тот самый момент, который так долго выжидал Леон? Юноша резко поворачивается в сторону геолога и взволнованно заглядывает в чужие глаза, позабыв о неповоротном смущении как по щелчку. — Конечно, мы очень тебе рады! И я тебе очень рад… — уверенность его на самую малость дрожащего голоса резко сбивается искренним шёпотом, страх сказать лишнее и наконец перейти черту не отпускал его. Но это было бессмысленно: эхо дразнило его дрожь, откровенно издевалось, наталкивая говорить те слова, которых обычно избегал, хоть и в своей привычной убогой манере. — И-и… очень рад, что у нас получилось гулять чаще… знаешь, мы прямо… сблизились… Какой вообще смысл в том, что он прямо сейчас лепечет, молясь всем всевышним только для того, чтобы не сгореть от стыда и страха прямо перед геологом? Наверное, ему было бы гораздо проще, если бы он ушёл в другой угол комнаты и уже оттуда жалобно тянул, что очень дорожит Карлом и хочет проводить больше времени вместе, а лучше вообще говорил это всё за стеной… но подросток не хочет обманывать себя — он бы не сказал ничего из того, что успел уже наговорить, если бы они не оказались заперты здесь, если бы не сел рядом с роботом, если бы по чистой случайности не ощутил на кончиках своих пальцев чужие, если бы не решил, что это должно произойти именно сегодня. Клубничная конфета таяла на языке, как и мысли хамелеона, превращаясь, в отличие от конфеты, в безвкусную и до ужаса влюблённую кашу. Но всё зависит не только от него одного, всё зависит от Карла: примет ли трудолюбивый и, вероятно, вовсе не заинтересованный в отношениях киборг неловкого и всё ещё пытающегося выглядеть уверенно, во всём противоречащего себе мальчишку? — Не могу не поспорить с тем, что мы сблизились. Мне нравится проводить время с тобой, Леон. — Кажется, шахтёр немного наклонился корпусом в сторону парня, так монотонно и спокойно говоря о, казалось бы, самых обычных вещах, о самой обычной дружеской симпатии. Но сейчас это срывает башню Леону, заставляя что-то в груди слегка болезненно и тепло сжиматься, потеть, нервничать, задыхаться от своих чувств, от которых уже никуда не деться. Кажется, ещё одно нежное слово из уст робота — и он просто не выдержит, не сможет держать всё в секрете ни на один день дольше, ни на одну минуту дольше. — И больше всего мне нравится то, что… Леон, ты в порядке? Боже, ты словно окаменел… Нет, нет, он не выдержит! Пусть он и выглядит ужасно, пусть сердце и выпрыгнет вот-вот из груди, пусть он и чувствует слёзы в уголках глаз от собственной неуверенности и страха неизвестности, но держать свои чувства в тайне, когда они так сильны, что оставаться спокойным возле Карла невозможно, он больше не может. С тихим скрипом дерева под ними юноша резко приблизился к чужому металлическому лицу, ощущая каждый выдох и каждый вдох — как свой, так и чужой. Он хотел сделать гораздо больше, приблизиться ещё, забыть о страхе и поцеловать до трепета заветные губы, но воздерживается от этого из-за реакции робота — лёгкое недоумение, обеспокоенность… хоть он даже и не пошевелился. Но даже этого достаточно, чтобы ящер испытал долгожданное удовольствие вперемешку с утроенным страхом пошевелиться, лишь губы его невольно двигаются, выговаривая отчаянно пытавшиеся быть отчётливыми слова: — Наверное, нет… я так нервничаю… — Почему? Ты страдаешь от клаустрофобии? — Чёрт, он словно не видит или не хочет видеть то, к чему изо всех сил пытается подвести их на грани «дружеский» разговор взволнованный парень, опаляя своим неровным дыханием лицо геолога. Но никакая клаустрофобия не остановит Леона, его больше ничего не остановит, он готов сожалеть о сказанном и сделанном всю свою жизнь, но больше не может таить тепло в своей груди, свои мимолётные взгляды, попытки избегать и попытки сблизиться, попытки переболеть этими чувствами и попытки наслаждаться ими до последней капли. Это конец его блужданиям. — Я не злюсь на то, что нас закрыли… нет, я даже рад, — Со слабой улыбкой бормочет юноша едва ли не в чужие губы. Ладонь выскальзывает из кармана и опирается на поверхность лавочки, прямо возле металлической ладони. — Рад, что мне так повезло… пообщаться с тобой ещё немного. Это так сложно, когда мы все вместе… но я не знаю почему, я правда не знаю, я продолжаю волноваться… — продолжая обманывать себя, хамелеон протяжно вздыхает, ненадолго замолкая. — Возможно, тебе правда стоит немного успокоиться. Я разделяю твои чувства по поводу этой ситуации, но стресс точно не улучшит ситуацию… — вкрадчиво, но всё так же взволнованно отвечает Карл, легонько прикасаясь чужого плеча свободной ладонью, даже не зная о том, как кожа юноши покрывается мурашками даже от такого простого прикосновения всего лишь из-за того, что это пальцы именно этого робота, что это взгляд именно этого робота, что это именно этот робот, в которого втрескался по уши настолько, что не мог решиться сделать хоть что-нибудь, давным-давно решив для себя, что у него нет и шанса. Но сейчас слишком поздно, сейчас или никогда. Лучи раннего вечернего солнца пробиваются через единственное окно, окрашивая комнату, погрязшую в полумраке, золотисто-розовой дымкой, заставляя металл приятно блестеть, а смуглую кожу влюблённо розоветь, пока пыль витала в воздухе, оседая на едва ли не соприкоснувшихся пальцах. Нечто магическое витало вместе с пылью, витало везде, заставляя задыхаться от чувств и понимания того, насколько этот момент невероятен. Пора. — Я-я не могу… не могу успокоиться, слишком давно я пытался… Карл, я слишком давно пытался сделать это, но мне никогда не хватало смелости… Прошу, я давно хочу этого… Лишь один поцелуй — и все сомнения развеются, и Леону станет гораздо лучше. Ящер делает пару нервных вдохов, пытаясь позабыть о страхе насовсем, и медленно наклоняет голову. Как ни крути, он не может сделать это резко и без понимания, что это желание взаимно, ему нужно наслаждаться каждой секундой — именно поэтому он останавливается, ощущая, как шахтёр бережно придерживает его за плечи, смотря уже не в чужие глаза со слабой обеспокоенной улыбкой, а куда-то в сторону с чистым волнением. — Леон, дверь… Плевать. Совсем плевать. Его заперли здесь с Карлом именно для этого, и он это сделает, отдав роботу всю свою любовь, всю свою искренность и всё своё желание до последней капли лишь в этом поцелуе. Никто и ничто ему больше не помешает. — Всё хорошо, Карл… мы одни… — уже совсем не думая шепчет до ужаса взволнованный и возбуждённый юноша, прикрывая глаза и отдавая себя потоку невинной страсти с головой, вот-вот прикоснувшись к чужим губам… — Наконец-то! — Громкий девичий крик со стороны дверного проёма заставляет хамелеона дёрнуться от испуга и резко отпрянуть от металлического тела, бегло взглянуть в чужой не менее удивлённый механический взгляд и обернуться. В проёме чётко виднелись фигуры Джесси и Бонни, а за ними силуэты Гаса и родной сестры Ниты. Джесси продолжала что-то говорить, кажется, всем сразу, но ошеломлённый и Леон не слышит — его сердце пропускает удар за ударом, всё постепенно тускнеет, в горле встаёт ком и он чувствует себя ужасно. Как он вообще мог не услышать того, как в дверь долго ломились, пытаясь освободить их двоих именно в тот момент, когда это вовсе не было нужно?! И всё было разрушено в тот момент, когда у него появилась надежда на то, что он обрёл взаимность. Но дверь была открыта.

***

На улице стоял поздний вечер. Леон, немного подрагивая, не спеша брёл за чужой вагонеткой, пытаясь игнорировать лёгкий летний холод, и прислушивался к захватившим этот парк сверчкам, не желая поднимать свой взгляд и рассматривая только тротуар под своими ногами. По идее, он провожал Карла до уже давно запомнившегося места, но сейчас всё выглядело так, будто робот вёл расстроенного или задумавшегося подростка за собой. И ящер правда был погружён в свои мысли, ведь их разговоры о событиях дня заглохли ещё давно, а пытаться взять всё в свои руки он больше не пытался, ведь… Парень мимолётно поднял взгляд, бегло рассматривая шахтёра за его спиной, останавливая взор на желанной фигуре, и снова опустил голову, прикусывая губу и немного краснея, чувствуя, как даже от этого внутри него всё сжалось. Ему стыдно за то, что произошло совсем недавно. Он наверняка был глуп и нелеп, когда пытался приблизиться к чужим губам — и всё это не оправдалось, ведь их прервали, забрав у Леона последнюю надежду на то, что у него что-то получится. Ему стыдно, что, невзирая на свои умения и таланты, он не смог сделать это скрытно и тайно, его поступки были настолько очевидными, что робот точно всё понял в тот же момент, когда юноша стыдливо вылетел из комнаты, растолкав всех друзей. Карл теперь точно всё знает. Ещё ситуацию ухудшало то, что в карманах остались лишь фантики от леденцов, поэтому хамелеон был совсем-совсем один в своих тягостных мыслях. Ах, как же он был до невыносимости влюблён! Кажется, впервые и навсегда, робот так незаметно проник в мысли, желания и мечты юноши, изменив его насовсем. Слишком долго Леон довольствовался симпатией исподтишка, лишь бы его друг не догадался, но скрывать свои чувства было труднее и труднее с каждым днём, о них хотелось кричать каждому встречному и Карлу в том числе, заставляя парня совсем позабыть о том, кто он такой или кем всё это время пытался притворяться. Что ж, он попытался. И был отвергнут. Он же помнит, как переживал геолог, помнит рваные вздохи, его слова, которые наверняка пытались остановить Леона, помнит ладони на своих плечах… Тишина была невыносима. Может, Карл прямо сейчас молча осуждает хамелеона за то, что он сделал? Может, это их последняя дружеская встреча, и после этого Карл не захочет его видеть, исчезнет из жизни Леона, не приняв его чувства? Может, он тоже запутан и взволнован? Может, Леон всё испортил? Может, он готовится сказать слова, которые разобьют Леону сердце? Он сам виноват в том, что попытал свою удачу и проиграл, и он уже никак это не сможет изменить… сможет только смягчить. — Карл… — с трудом мямлит подросток где-то позади, заставляя киборга сразу же откликнуться и немного обернуться, не прекращая движение. Может, это не было слышно, но Леон чувствовал, как его голос уже слегка дрожал. — Что такое, Леон? — Печально-осторожно тянет Карл в ответ с тихим вздохом. Он звучал совсем не так, как звучал до этой идиотской шутки, оптимистичность и задор испарились, словно вода — они оба не были похожи на самих себя после этой глупости, которую совершил юноша. Ящер глотает накопившуюся слюну, игнорируя ком в горле и пересиливая себя в страхе следующими словами сделать ещё хуже: — Прости меня. Шахтёр непродолжительное время задумчиво молчит, а затем беспокоит тишину пустого вечернего парка фыркающей усмешкой. — За что? — В этот момент он перестаёт держать рычаги, из-за чего его вагонетка останавливается, и оборачивается полностью — что Леон замечает только боковым зрением, всё ещё не осмелившись поднять свою голову. Но в его шепелявом голосе не было ни намёка на высокомерие, раздражение или издёвку, лишь огорчённая искренность и любопытство. Парень останавливается вместе с ним, оставаясь там же, за спиной — ему не хватает смелости посмотреть в чужие глаза, он слишком сильно провинился. — З-за то, что было… в комнате. — С трудом из-за собственного тяжёлого дыхания выдавливает из себя он, понимая, что сейчас он делает лишь хуже. Прямо сейчас ящер хотел услышать заветное «не придавай этому значения» или «забудь» сильнее, чем когда-либо до этого, хотел быть прощённым, хотел, чтобы это было забыто, чтобы его чувства были забыты. Но, увы, он взял на себя чересчур много, и теперь всё вряд ли кончится тем, что неудачная попытка признаться в любви при помощи поцелуя будет незамечена. — Леон, в последнее время твоё поведение очень настораживает. Ты не был таким, пока наши отношения не стали более тесными. — Нет-нет-нет, только не это! Карл будто притворяется, что ничего не понимает, почему он делает это, когда всё до боли очевидно? Почему он просто не может наконец отказать юноше и позволить растоптать последние надежды, почему он так дразнит? — У меня есть предположение, что послужило причиной, но… хотелось бы удостовериться. Скажи мне, пожалуйста, почему ты так взволнован прямо сейчас? Леон отчётливо помнит ладони на своих плечах, легонько сжимавшие их, но никак не останавливавшие. Карл его не остановил. Но у него было множество возможностей, пока хамелеон ужасно медлил с поцелуем, пытаясь понять чужую реакцию, которую, видимо, так и не понял. Предупредительный шёпот в губы о двери даже слегка завёл подростка, но не заставил задуматься в тот момент о том, что ему пора сдавать назад. Он бы не сдал назад, если бы друзья, которые и подставили эту ситуацию, не вернулись так невовремя. Он бы не сдал назад, ведь Карл его бы не остановил. Парень набрался смелости, чтобы поднять взгляд, обойти вагонетку и встать напротив геолога, изучая беспокойство в глазах-фонариках с остатками былого неверия в происходящее. — Я волнуюсь, потому что… — раздаётся тихий вздох. Несколько секунд — и он сорвётся с цепи, снова забыв о том, что он пытается сохранить их дружбу. — Карл, ты такой невероятный. Мне не верится, что я стою вот здесь прямо сейчас и… и вообще могу проводить с тобой так много времени! Н-но я… угх… — Прошу, продолжай. — Леон незаметно вздрагивает от ощущения того, как металлическая ладонь лишь кончиками пальцев прикасается к чужой ладони, изо всех сил пытаясь привлечь чужое растерянное внимание. Почему он так взволнован? — Когда мы оказались там, взаперти… я просто… я хотел… — взгляд судорожно бегает по заинтересованному лицу напротив, пока разум ищет хоть какие-нибудь отговорки того, почему он попытался поцеловать Карла. Голова совсем пуста, пока щёки предательски горят, и парень ощущает, что выхода у него нет. Не было тогда, нет и сейчас. Возможно, Карл неспроста не остановил его. Может, он был ошеломлён и шокирован? Может, он уже давно всё понял, давным-давно раскусил глупого подростка? Может, он просто насмехается над Леоном? Может, чувства взаимны? Леон никогда не узнает, если спустя долгие месяцы невзаимной неизвестности не рискнёт. Будь, что будет — он чувствует небольшой запал смелости в глубине своей груди, конечный продукт отчаяния. — Карл, я больше не хочу скрывать… — хамелеон стыдливо отворачивается, скрывая свой взгляд, наверняка полный дрожащего волнения и страха, с которым он борется каждое мгновение, с каждым вздохом и пониманием, что робот смотрит прямиком на него и внимательно слушает. Подросток чувствует себя словно на исповеди, зная, прекрасно понимая, что сразу же после того, как он закончит, его будет ожидать устрашающий приговор. — Я долго, слишком долго думал об этом, н-но… — в горле застряли простых два слова, которые выдали бы его с потрохами. Он боится. Внутри бушуют страх быть отвергнутым и не менее слабый страх показаться слабым, что, впрочем, он уже не раз делал. Наверняка шахтёр смеётся над ним и тем, во что превратил юношу лишь благодаря нескольким взглядам и добрым словам. Но совладать с собой Леон уже давным-давно не мог, сердце ужасно колотилось, и он снова глупый влюблённый мальчик, решивший сделать первый и, может, последний шаг — взгляд ящера незаметно соскальзывает и остаётся на геологе, мысли полны какой-то ерундой. — Пожалуйста, скажи… что это останется между нами. Карл тихо, но заметно печально усмехается своему собеседнику, опираясь двумя локтями об край вагонетки и совсем немного приближаясь к парню, не отпуская чужую ладонь, так покорно обхваченную пальцами. — Я обещаю. Я бы правда хотел понять, что происходит между нами, поскольку я очень переживаю за тебя. Ты мой хороший друг, Леон, я очень дорожу тобой. И, кажется, именно эти слова стали спусковым крючком. — Я не хочу быть твоим другом. Тишина, лишь тревожащие их разговор посреди безлюдного тёмного парка сверчки, которые, кажется, тоже слегка притихли в ожидании развязки. Леон взялся за чужую ладонь ещё крепче, чувствуя себя так, будто он растворится или сойдёт с ума до того, как он закончит говорить громко, чётко, практически бездумно в надежде не струсить и не замолчать раньше времени. Кажется, он даже не дышит, замерев, позволив себе только говорить. — Я бы хотел… быть больше, чем хорошим другом. Я-я знаю, что это глупо, да, я знаю, но я бы хотел быть, не знаю… вместе… с тобой… Смелость закончилась. Хотелось то ли как можно скорее прижаться к киборгу и приласкаться, то ли кричать от восторга и понимания, что он сказал эти важные слова, то ли сбежать как можно скорее, роняя слёзы страха. Но хамелеон стоит на месте, слегка прозябающий и дрожащий то ли от холода, то ли от волнения. Он трепыхался в своих мыслях, словно птица в клетке, устрашаясь от них, и желая, чтобы это как можно скорее кончилось. Это всё было слишком сложно, но всё, чего он хочет сейчас — это хоть капельку взаимности на металлическом лице. И Леон стоит на месте, смотря только на своего возлюбленного, ожидая ответ, видит его блестящие глаза, легко удивлённое и смущённое выражение лица, которое так подчёркивает медленно расползающуюся улыбку. Самую искреннюю и счастливую, которую юноша когда-либо видел. — Мне трудно поверить, что сегодняшний инцидент послужил причиной, но даже сейчас… — сквозь широкую улыбку шепчет геолог будто в неверии, — ты был так близок, но ты сбежал… ты пытался сблизиться, но затем сразу же начинал избегать… мы хотели этого, но ты до последнего боялся… кто же ты такой, Леон? Он ожидал явно не этих слов. Уличённый в «преступлении» и полностью разоблачённый, парень несколько раз нервно хихикает, а затем вздыхает, опуская голову с улыбкой, полной примирения. Ответ был так близко, но перед пеленой сомнения и неуверенности перед первой любовью подросток его вовсе не замечал. — Дурак. Поцеловать Карла хотелось ещё сильнее, чем тогда, в той заброшенной раздевалке. Теперь, когда скрывать больше нечего, когда все тревоги словно испарились по волшебству, он чувствовал в этом тяжелейшую нужду. — Это был риторический вопрос, — проговаривает Карл своим бархатным голосом, слегка прикрывая глаза и, кажется, придерживая чужую ладонь ещё крепче, что, конечно, не осталось незамеченным. Они замолкают, улыбаясь друг другу, не разрывая зрительный контакт. Может, ещё пять минут назад подросток бы струсил и первый сдался, но сейчас он видит всё совершенно иначе, ему гораздо легче, и совсем иные мысли заполонили его голову. Может, именно теперь их так незаметно настигнул тот самый момент? Леон вновь глотает накопившуюся слюну, чувствуя, как что-то покалывает в его груди. — Ещё кое-что… — волнительно бормочет ящер, сначала опуская взгляд, а затем и всё остальное тело на уровень робота, понимая, как неправильно и неправдоподобно близко они находились друг к другу всё это время именно тогда, когда вновь ощутил чужое дыхание, внимательный и такой умный взгляд, неимоверную близость к чужим губам. Ладони размыкаются, и руки юноши сползают вверх, вдоль чужих запястий и плеч, останавливаясь на металлических и таких горячих щеках — боже, он был готов заплакать от того, насколько блаженными были эти прикосновения, как долго он этого ждал, как долго он этого хотел. Может, он и правда трус, но теперь он точно сможет, теперь точно ничего его не остановит. Они совершенно одни, и они влюблены. Юношеский вздох неожиданно прерывается — и губы осторожно и очень медлительно соприкасаются, возлюбленные сливаются в невинном и таком спокойном поцелуе, таком желанном и приятном, таком великолепном и любящем. Леон, лишь по случайности прикрывший глаза, судорожно прижимается к объекту своей симпатии и пылкой любви, чувствует мурашки и лёгкое возбуждение вместе с покалыванием, не по его вине перетекающим в низ живота, лишь от чужих прикосновений, от чужих таких нежных и тёплых губ, которые так не хотелось прекращать целовать — всё это было так ново для него, но парень прекрасно чувствовал, что это правильно, что всё должно было кончиться этим. Может, чуть ранее, может, чуть позднее — но, как бы он не сомневался и не мучил себя мыслями о взаимности, теперь он был уверен, что всё должно было кончиться именно так. Хоть хамелеон и не торопился и вовсе не хотел, чтобы это кончалось так быстро — он резко отстраняется от робота, часто моргая, полностью отпуская его в тот момент, когда Карл отпускает его. Сердце бешено колотилось, готовясь выпрыгнуть из неосязаемой груди, но Леон пытается стоять твёрдо и уверенно, пока мысли таяли от фантомного ощущения чужих губ на своих. Ему уже было катастрофически мало, хотелось большего, но теперь его не преследовало навязчивое желание получить всё и сразу в тот же момент, когда получит вербальное или невербальное «я тоже тебя люблю» от геолога, теперь он прекрасно понимал, что ему больше не нужно бояться, ему больше не нужно набираться смелости каждый раз, не нужно больше притворяться кем-то другим. Он правда был счастлив, он правда был влюблён, и он видел, что это было взаимно — Уже довольно поздно. — спустя долгую паузу подмечает шахтёр, после этого тихо вздыхая с его невероятно миленькой улыбкой, — Ты же доберёшься домой? — Вот чего-чего, а темноты я не боюсь, — совсем тихо, но крайне уверенно отрезает Леон с такой же улыбкой, после чего немного отворачивает голову, зарываясь в ткань накинутого на него капюшона, — можно сказать, я больше ничего не боюсь. Карл наверняка посмеялся над его наивностью.