***
Спустя полчаса они стояли у подъезда дома, в котором жила их подруга. По пути они придумали несколько способов того, как можно попробовать вытащить Александру на улицу. Если существенных причин для печали нет (а о них Антон с Лидой узнают первыми), то скорее всего дело заключалось в переработках и выходящей из них усталости. И такой вариант вполне имел место быть, ведь последние два месяца преподавательница биологии часто оставалась на работе допоздна, отдыхая всего четыре, а иногда и три часа. После такого режима у любого бы сдали нервы, а что уж говорить об эмоциональной от природы девушки, коей являлась Зуева. Первый способ заключался в том, чтобы позвонить в домофон и просто предложить подруге встретиться. Не обязательно сразу во дворе, Антон хотел, чтобы их просто впустили в квартиру, а там бы помогла волшебная способность Лидии уговаривать и успокаивать. Иногда сам Анучин поражался в том, как мастерски подруга подбирает слова, попадая четко в сердце и душу и исцеляя их на глазах. От одного её разговора становилось лучше даже человеку, пребывавшему в состоянии истерики или нервного срыва. Сейчас этот «магический» дар был бы как нельзя кстати. Антон позвонил в знакомую уже полвека квартиру, расположенную на первом этаже пятиэтажки. Прошло пять секунд, десять, пятнадцать. Ответа нет. Лидия уже начала думать, что Саша, скорее всего, уснула, но в этот момент последовал ответ: — Да?... Нежный голос так дрожал, звучал так печально, что сердце сжималось не только у Ломоносовой, но и у Анучина. Казалось, что еще немного и Саша снова расплачется. Да, именно снова, ведь складывалось впечатление, что она сейчас находится в перерывах между приступами слез. Антон на мгновение растерялся, понимая, что ответить что-то нужно, но при этом так, чтобы ненароком не спугнуть и не сделать хуже. Немного помявшись, Анучин сказал: — Саш, мы можем зайти?..Что-то случилось? Казалось бы, обычный вопрос. В ответ последовало короткое «А…», а после снова молчание. Такое неловкое, что это чувство можно было ощутить через динамики домофона, даже не смотря друг на друга. Пока Лидия спокойно ждала ответа подруги, Антон не понимал и не знал, стоило ли ему еще что-то сказать или стоило терпеливо ждать, пока Зуева не решилась бы ответить. Лидия тем временем, спрятав руки за спиной, держала пальцы крестиком, надеясь, чтобы их впустили домой. Как тут последовал тихий всхлип. Анучин застыл, думая и говоря себе, что, возможно, ему просто послышалось. Хотелось верить, что это был просто обман слуха, а не то, что он своим вопросом довел близкого человека до слез. А ведь он хотел помочь… Лидия тем временем разочарованно вздохнула, ожидая, что их вряд ли пустят, как вдруг она услышала сквозь всхлипы: — Да… Проходите… После чего Анучин смог без труда открыть входную дверь. Оба с облегчением вздохнули, понимая, что не придется использовать второй способ, который заключался в том, чтобы попытаться найти открытое окно в квартире Зуевой и залезть внутрь через него. Впрочем, этот способ был бы не слишком трудным, так как девушка жила на первом этаже. Но проникать в квартиру не пришлось, спустя минуту они уже стояли у двери.***
Дверь открыла дрожащая от слез Саша. С первого взгляда стало понятно, что дело долгое и серьезное. Глаза были заплаканными и покрасневшими, как и само лицо. Губы дрожали, как и голос Зуевой. Она тихо сказала: «Проходите…», после чего пропустила в свое жилище друзей. Дома у биологии всегда было чисто. В квартире не было даже намека на беспорядок. Казалось, что даже в таком подавленном состоянии Саша все равно встала, прибралась дома и только после этого вернулась к своим переживаниям. Закрыв дверь и сняв туфли, химия подошла к подруге и осторожно приобняла её. Антон сразу узнал беспроигрышную тактику, которая спасала каждого, на ком её применяли. Но понимая, что это заняло бы час, а то и два, Анучин решил как-то внести свой вклад в помощь Александре. Если он не может помочь словом, поможет делом. Взглянув на кухню, парень сразу придумал, что он может сделать. — Девочки, я схожу за чем-нибудь вкусным. Лид, если что, звони, пиши… Ладно, я скоро вернусь! А спустя пару мгновений Антон уже скрылся. Если бы Лидия не знала его довольно долго, то могла бы предположить, что Анучин просто испугался и, что называется, слился. Но она знала, что он всегда испытывал неловкость при серьезных душевных разговорах, и еще больше в те моменты, когда он не знал, что сказать или сделать. Поэтому он предпочитал на время удалиться, чтобы все хорошенько обдумать, а заодно и принести что-нибудь, что бы порадовало человека. Пока Антон был в магазине, девочки сели за стол. Саша отвела взгляд, крепче обняв себя за плечи в целях самозащиты и некой самопомощи. Когда она так делала, ей становилось гораздо спокойнее и легче. Лидия постучала пальцами по столу, быстро перебирая слова в голове. Прекрасно осознавая свою ответственность в такие моменты, она старалась действовать уверенно, не сомневаясь в том, что она делает, но при этом внутри она боялась ошибиться не меньше Антона или кого-либо еще. Выдохнув, она спросила: — Саш… Что тебя в последнее время стало тревожить? Мы давно стали замечать, что у тебя что-то происходит. Голос у Ломоносовой всегда звучал спокойно, ласково и мелодично. Этот голос хотелось слушать вечно, а к его обладательнице хотелось тянуться и общаться все больше и больше. В разговоре с Лидией не чувствовалось никакого дискомфорта, недоверия или страха. Четко присутствовало ощущение, что девушке можно рассказать все, что угодно, ничуть не сомневаясь в том, останется ли это между собеседниками или нет. Все было предельно ясно: Лидия никому никогда не расскажет чего-то личного, все останется в секрете. Саша еще пару секунд помолчала, после чего медленно перевела взгляд на подругу и заговорила: — Я не знаю, как это началось. В какой-то момент я просто…просто стала бояться. Бояться, что снова могу исчезнуть, как тогда…— упомянув злосчастный девятнадцатый век, Зуева вздрогнула, крепче обхватывая руками свои плечи, — Мне стали чаще сниться кошмары, я стала подозревать всех вокруг в том, что меня хотят убрать. Что от меня хотят избавиться, заменить естествознанием, экологией, да кем угодно! Я не хочу исчезать, я не хочу чувствовать себя ненужной. Я впахиваю, как проклятая, а никто даже этого не заметил. От этого еще хуже, мне кажется, что все просто перестали замечать, что я вообще существую… Мне так страшно, Лид, я не понимаю и не знаю, что я могу сделать…—тараторила Зуева, сдерживая слезы и сглатывая ком в горле. Её как будто прорвало, она не собиралась останавливаться и прерывалась только для того, чтобы глотнуть воздуха. Она не понимала, то ли это слова подруги настолько сильно располагали к разговору по душам, то ли сама биология не могла сдерживать свои эмоции, их нужно было куда-то выплеснуть. — Я чувствую себя бессмысленной… Кажется, что кто угодно лучше и важнее меня, как предмет, что меня добавили снова только для того, чтобы часы забить, а пользы от меня ноль! После этого она вздохнула и тихо заплакала, закрыв лицо ладонями. Лидия все это время внимательно слушала, не отвлекаясь и не сводя с подруги глаз. Подозрение, которое все это время было в голове Ломоносовой, подтвердилось. Дело все было в простом страхе того, что прошлое повторится и что биологию снова отменят. Предположение о том, в чем заключалось причина этого страха, также было у Зуевой, и та его спокойно озвучила: — Саш, а можешь сказать, когда эти мысли начали появляться? Недолго думая, Александра ответила: — Когда начали ходить слухи об отмене ЕГЭ…Сначала новые предметы, теперь это… А что дальше-то будет? Все стало понятно. Новые события, перемены и страх, что тебя заменят на рабочем месте, могли посещать и обычного человека, а предмет, жизнь которого была в прямом смысле завязана на работе, и подавно. Сашин разум говорил ей, что бояться не стоит, что биологию сейчас никто бы не стал отменять, что этот предмет считается важнейшим в огромном списке профессий и специальностей, но старая травма давала о себе знать, подгоняя и так не самое лучшее состояние Зуевой постоянной тревогой. Лидия молча встала, подошла к подруге и обняла её, крепко и уверенно, но не слишком сильно. Саша на это вздрогнула, поднимая глаза на подругу. Положив голову на плечо, Ломоносова ответила: — Саш, знаешь… Я не могу сказать, что понимаю то, что ты чувствуешь, ведь не была в такой ситуации. Но я со своей стороны могу подтвердить то, что все замечают то, как много ты трудишься. И я, и Антон, и другие переживают за тебя, хотят помочь, но не знают, как… Скажи мне, стали бы включать в список ЕГЭ предмет, который мало бы где мог пригодиться и который нужно было бы убрать? Я думаю, что нет, учитывая, в какое количество ВУЗов требуется биология. Ты нужна, ты важна и то, что ты делаешь, бесценно. Сашенька… Сейчас уже совсем другое время. Скажи, что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? Саша молчала, обрабатывая каждое сказанное химией слово. Лида не из тех людей, кто стал бы врать. Во всем круге естественно-научных предметов она была известна как самый честный из них. То есть, если она говорит, что биология нужна, значит это правда? Тревожная пелена начала медленно исчезать, приходило осознание, что она уже настолько сильно устала, что начала искать причины подтверждения своего давнего страха. А ведь если так посмотреть, то и действительно, причин для её личного беспокойства нет. Если даже вспоминать те слухи, то говорили же об отмене ЕГЭ в целом, а не только биологии. Вытерев слезы, Саша легко и устало улыбнулась, после прошептав: — Спасибо, Лид… Ты всегда выручаешь… — Всегда пожалуйста, ты можешь в любой ситуации рассчитывать на меня и Антона. Кстати, а где он? Долго ждать Антона не пришлось, ведь спустя мгновение послышался дверной звонок. Саша встала и пошла открывать. День становился все лучше и лучше.